Путешествие для бедных (Из Москвы в Минск на электричке)

Отец поднимает сумку, проходят мимо.

Останавливаю девочку.

– Так что же там у вас?

Она с готовностью показывает мне огромного таракана.

– И что? – не догадываюсь я.

– Это жвачка! – девочка радостно улыбается мне.

– Таракан?

– Нет, в пакетике под ним.

Желание поощрить детский бизнес пропадает. Никто у них ничего не купил. Папа с дочкой стали жертвой собственной оригинальности. Таракан и жвачка. Папа и дочка. Таракан, конечно, папа. Если он уже приспособил дочку, то – страшно подумать, чем же занимаются мама и бабушка? Да и теща, небось, при деле. Дома, наверное, у них была дискуссия, возможно, даже поссорились с женой. Но – настоял. Видно такой – из дрессировщиков. Адаптирует к суровой действительности.

«Вучысь дачушка танчыць, працаваць гора наyчыць! (Учись, доченька, танцевать, работать горе научит)» – гласит белорусская народная мудрость. Для жизни нужнее запас счастья, который мы несем из детства, чем опасливая и методическая подготовка к ней.

Дети, у которых было счастливое детство, оказываются психологически непотопляемыми. Хотя в высококонкурентных областях и не достигают вершин. Но на любых вершинах холодно, там нет никакого счастья. На парашюте детства мы медленно опускаемся с небес на такую понятную и геометрически ясную землю. Оказавшись по приземлении в сумрачном лесу, мы все же не впадаем в отчаянье. Мы помним, что он граничит с полем и лугом. И надо только довериться ручейку, чтобы выйти к свету.

Видимо у папы подсознательное желание разделить собственное социальное унижение – он явно из советских интеллигентов – на всех членов семьи. Если уж меня втоптали в грязь, то и я в долгу не останусь – всех заляпаю.

Представить себя на его месте? С больной женой, полусумасшедшей тещей, которая не тому отдала свою драгоценную доченьку. С государственной зарплатой оборонного предприятия, которая сделала его вегетарианцем. Или с пособием по безработице. Куда бы ты отправил своего ребенка? Тем, кто честно растит детей в наше время, надо ставить памятник при жизни. Из цветного металла. Чтобы в любой момент могли сдать за наличные и дотянуть до лучших времен.

Напротив, через скамейку, молодая пара. Сияют новенькие узенькие колечки. Видно, что они как-то очень вместе. Она положила ему голову на плечо. У нее скошенный подбородок и широко расставленные, навыкате, глаза. Короткий вздернутый носик с поднятой верхней губой. Когда улыбается, высоко обнажаются десны. А он – живой контраст и дополнение: подбородок выдается вперед, глаза глубоко посажены, рядом с переносицей. Длинный крючковатый нос. Он жгучий брюнет, она пепельная блондинка. Нарочно не подберешь. Надо же, встретились, понравились друг другу, поженились. Действительно, противоположности сходятся. Самая убедительная иллюстрация этого тезиса. Могли бы зарабатывать на своей свадебной фотографии. Возможно, эти крайности на грани уродства будут немного сглажены в детях. Этакая дополнительность на внешнем уровне. Недостатки характеров не так очевидны и поэтому найти свое психологическое дополнение гораздо сложнее.

Парень в тельняшке дремлет, скрестив руки на животе и уронив голову на грудь. Конечно, ему снится его соба-ачка.

Электричка влетает в зеленый тоннель. Запах нагретой солнцем хвои, золотой зверобой на откосах, красный клевер.

Дачные платформы. Чапаевка. Полушкино. Санаторная. Народ начинает рассасываться. Дачки до горизонта. Как на кладбище в Митино. Домики еще советского образца по китайскому варианту. Плюс шанхаизация всей страны. Ближе к Тучково пошли коттеджи, в основном недостроенные. А сколько их по всему Подмосковью. Кто и когда их будет достраивать? На десяти, на шести сотках. Таким зданиям нужно не меньше гектара. Но – скорее-скорее! – воткнуть в землю свое упавшее с неба богатство. За Тучково опять дачки. Страстное желание иметь что-то хоть маленькое, но свое. Людей слишком быстро бросали в будущее, грубо отрывая от привычного и милого уклада жизни. Они обреченно шагали вперед, повернув головы назад. Ну, вот и пришли.

Собственность успокаивает. Независимо от размеров. Получили свои погремушки и успокоились. Для многих это реальное подспорье, особенно для пенсионеров, уезжающих на все лето. Хотя занятие абсолютно не рентабельное. Главное – что при деле. Социальная нора. Уткнулись, как кроты, и счастливы, что не сажают, не гонят на лесоповал, на нефте-и-газодобычу. Зачем их сажать? Они сами себя посадили – в грядки.

В вагоне уже человек десять, не больше. Пара в конце вагона. Мужчина спиной ко мне. Блестят аккуратно подстриженные черные волосы, дразнит глаз ярко-желтая майка. Напротив него женщина лет сорока, с выразительным худощавым лицом. Над высоким лбом густая рыжая шапка химической завивки. Сильные загорелые руки лежат на перекладине тележки. Она периодически что-то спрашивает, мужчина отвечает. Наши люди. Пересел поближе, чтобы слышать.

– Ну, так что же нам, бедным, делать? – твердо спрашивает она у мужчины.

– А ничего не делать. Бросать работу.

– А пенсия как же?

– А кто тебе ее платить будет? Народ вымирает, молодежь работать не хочет, торгует. Да и доживешь ли?

– Что ж ты уже хоронишь. Но кто-то ведь должен на производстве работать. Так же нельзя.

– Вот дура-баба! Чего ты за производство беспокоишься? О себе думай, пока выдалась такая возможность. Они-то что – о производстве думают? Обогащайся, пока опять все не завинтили. А закрутят покрепче, чем при коммунистах – не трепыхнешься.

– Люди же надеются на что-то, работают.

– Тупорылых всегда хватало. Союз развалили – и Россию развалят. Чечня – только начало. Там с ними воюют, а в Москве им все продают.

–Так Путин же…

–Заколебал уже твой Путин, без году неделя у власти, а только и слышишь: Путин, Путин. И он обломает зубы. Ты что, думаешь, люди туда деньги зря бухают? Югославия? Видела? Так же и сильная Россия никому не нужна.

– Если не захотим, так и не развалится.

– Союз тоже не хотели разваливать.

– Значит, хотели.

– А референдум! Забыла? Им надо знать, что думает народ, чтоб поступать наоборот.

– Что референдум? Когда подписали соглашение, никто и не рыпнулся. Значит, хотели. Вон царя в 17-м захотели скинуть и скинули.

– Царя вспомнила! Там без вас обошлось. Что вы хотите, чего вы не хотите – никого это не колышет. Серая скотинка. Что вам ни скинут, то и прожуете. Все в выборы с вами играются, а вы, довольные, голосуете. Демократия! Нет, такой тупости, как в России, нигде не найдешь. Привыкли начальству в рот глядеть и все по команде делать. Албанию возьми – на карте не разглядишь. Им одного МММ хватило, чтобы все разнесли. Только на себя надейся, только о себе думай. Вертись, пока молодая и здоровая. Я уже семь лет как бросил ишачить. Дом выстроил.

– Коттедж?

– Ну, коттедж не коттедж, а вполне приличный дом, со всеми удобствами. Будет что детям оставить. Старшей высшее образование даю.

– Платное?

– Ну а какое же? На бесплатном только дети начальников до профессоров. Еще два курса. Врачом будет. Я ее в Минске пристроил, там дешевле, да и спокойнее, чем в Москве. Ничего не взрывается, да и бандитизма такого нету. Лукашенко, как Наполеон когда-то, быстро все шайки оприходовал. У двоюродной сестры живет. Тоже плачу.

– Ну и где ж они работать будут – эти врачи, что за деньги учатся? Им столицы подавай. А кто ж нас лечить будет?

– А зачем вас лечить? Разбаловались при советской власти. А как при царе-батюшке жили? Без никаких врачей, без больничных, без санаториев, без всяких инвалидностей, без пенсий. Но хлебом всю Европу кормили. Сами, правда, с голоду пухли, лебеду ели, да и средняя продолжительность жизни до сорока не дотягивала.

– Немного осталось, догоним.

– А, на наш век нефти хватит, а что там будет лет через 50 никому не известно. Задача у нас одна: поднять детей и протолкнуть их дальше. Если повезет, то и внуков дождаться.

– И ты ничего не знаешь. Я ж спрашиваю, что нам, бедным, делать, всем нам?

– Я тебе все сказал! Чего тут непонятного? Колхозы кончились, каждый сам по себе!

– Господи, как все надоело! – Женщина повернулась к окну и тяжело замолчала.

Помню, у нас на филфаке в БГУ стажировалась француженка из Сорбонны. Жизнерадостная южанка Жани. С третьего курса ей выплачивали зарплату учителя. За это она должна была отработать 15 лет в государственной системе образования. Вероятно, со временем что-то подобное будет и у нас. А сейчас выпускники мединститута или педвуза идут туда, где знания их никому не нужны, но где зарплата раз в 10 больше, чем у врача или педагога. Моя воспитанница, получив диплом, пристроилась в банке – поднимать телефонную трубку всего лишь за 600 долларов. Получая такие деньги, она принялась за мое воспитание. К роли воспитанника я оказался не готов.

Подъезжая к Можайску (память о Литве? Мажас – малый, есть и городок Мажейкяй), Света, оказавшаяся худой и высокой бабой с резкими чертами лица, тряхнула собачьего любимчика. Он сразу открыл глаза и послушно встал, как будто только и ждал ее неласкового прикосновения. Выволакивает тюк. Все с тем же тоскливо-собачьим выражением влажных глаз. Мужики, мирно дремавшие всю дорогу, помогают ему выгрузиться. Что-то обсуждают на перроне. Света, подняв руки, подбирает в узел свои жидкие белобрысые волосы. Она выше своего парня на полголовы и лет на пять старше. Да и вдобавок плоская, как доска. Может, она ему никто, просто подельница?

Ну, вот и последний перегон до Бородино. Надо же, сколько проехал зайцем. Воскресенье, контролеры тоже люди.

Одуряющий запах скошенного сена. Именно этот запах, рассказывала одна дама, и поразил ее в Париже – в разгар нашей зимы. А также клошары – французские бомжи. Эти впечатления были сильнее, чем от Лувра и Эйфелевой башни. Но самые страшные бомжи, как рассказывают, все же в Лондоне. Странно, за границу мне совсем не хочется. С годами все больше ценишь привычное и знакомое. В общем-то, я домосед, мне хватает ежегодного маятника Москва – Минск. Да еще мой любимый Крым, когда средства позволяют.