– Лучшие люди России были здесь в ссылках! Радищев провёл два месяца! Ты читал его «Путешествие…»?
Неожиданный вопрос смутил. К счастью, она не стала ждать ответа.
– «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека!» – увлечённо процитировала наизусть.
– Не поспоришь. «Дер кнайкер шнайдер нодл гейт», – согласился Валера, ловко ввернув строчку еврейской песни о бедном портном, – Все наши беды в нас самих.
Неля взглянула заинтересованно, а Валера поспешил откашляться, чтобы скрыть улыбку. Рядом с ней хотелось казаться образованным и начитанным.
– А в центре жили декабристы, – уже спокойнее продолжала девушка. – Даже есть переулок Волконских и Трубецких. Волконская много писала. Про каторгу и мужчин, что днём и ночью в кандалах.
– А я как-то выступал на зонах. Отправили по работе. Бывали и в поселениях. Где заключённые с семьями живут.
– Это хорошо, когда есть возможность жить семьями, – эмоционально перебила она снова, – у декабристок этого не было! Они виделись с мужьями раз или два в неделю. Всего на час! Удивительные женщины! Всё бросили: богатство, положение в обществе, родных, даже детей! Ушли за тысячи вёрст за любимыми.
– Меня тоже бросили, – признался Валера. – Когда я только родился. Мама ушла за отцом на фронт. Прямо, как декабристка!
В тоне Валеры не было того романтического, экзальтированного настроя, что только что звучал в высказываниях Нели. Это отрезвило девушку:
– И что с тобой стало?
– Живой, как видишь. А вообще мог и не выжить. Город оккупировали. Один немец чуть не пристрелил за кусок колбасы.
Неля растеряла вдруг весь пыл, с которым рассуждала о декабристках, и на Валеру смотрела простая девушка, искренне переживающая за него.
– А родители?
– Встретились. С орденами вернулись. Когда мне почти четыре стукнуло.
– Обижаешься?
– Нет. Это война. Да и… жена должна быть с мужем, иначе, какая это жена.
Валера помолчал и добавил:
– А ты бы поехала? Бегать к тюремному частоколу в сорокаградусный мороз? И все для того, чтоб пообщаться с преступником?
Он спрашивал серьёзно, без кокетства. И Неля откликнулась.
– Если б любила… Поехала. – Ответила с оговоркой.
Если б любила… Валера попытался пошутить, чтобы добиться какого-то признания:
– Мне бы декабристка не помешала. Чтоб ездила за мной по городам и весям.
Неля не отзывалась, молча куталась в пальто.
– Замерзла совсем, – пользуясь ситуацией, Валера приобнял девушку, чтобы согреть. Она не вырвалась, но напряжённо замерла. – Давай пообедаем?
Быстрым шагом повёл девушку в ресторан гостиницы «Центральная», где снимал номер.
– Так, – он вальяжно откинулся на спинку стула и сделал заказ, – борщ, жаркое и стакан минералки.
–Мне ничего не надо, – поспешила пресечь вопрос Валеры Неля. Она смотрела чуть испуганно, словно готовилась удрать.
– Бокал коньяка и шоколадку, – не отрывая плутоватый взгляд от Нели, попросил Валера официантку.
Неля сидела на краешке стула, раскрасневшаяся и насупившаяся, словно на что-то обиделась. Когда принесли обед, Валера принялся за еду с нарочитым аппетитом, словно не замечая витавшего в воздухе напряжения. Неля тоже демонстративно отодвинула бокал коньяка и попросила воды. Отмалчивалась, краснела, смотрела по сторонам.
В Валере вдруг зажёгся какой-то охотничий азарт. Захотелось обязательно затащить девушку в номер. Просто проверить, пойдёт она с ним или нет?
– Поможешь отнести другу обед? Я возьму поднос, а ты фрукты.
Она посмотрела на него, как кролик на удава, и через силу кивнула. В этот миг Валере стало её жаль: захотелось извиниться, что-то исправить. Однако волнение и страх, с которым девушка смотрела на него, прижимаясь к стенке лифта и отгораживаясь тарелкой с фруктами, будоражили. Валера чувствовал себя рядом с ней сильным матёрым хищником, тем, кто охотится, а не тем, кто оберегает и защищает. И совершенно искреннее чувство, будто всю жизнь он ждал и любил именно её, вдруг вылилось в слова, прозвучавшие растерянно, неубедительно:
– Я влюбился в тебя, как только из-за кулис увидел.
Неля помрачнела и посмотрела с недоверием. Это разозлило. Он целый день перед ней скачет, а она нос задирает и шарахается?! Почему не скажет напрямую, что он ей не нравится? А если не нравится, почему идёт за ним в номер, как покорная овечка?
В номер Неля не вошла. Испуганно протянула фрукты и отшатнулась назад в коридор.
– Я сейчас. Переоденусь, – закрыл дверь перед ней Валера.
Сел на кровать и словно очнулся. Наваждение схлынуло. Зачем устроил всё это? Привык, что женщины сами к нему бегут? Хотел пустить пыль в глаза рестораном? Доказать Гольдбергу, что Неля такая же, как все? А ведь совершенно не хочется, чтобы она была, как все! Эта мысль отрезвила, в коридор он вышел с безмятежным выражением лица, стараясь исправить то, что можно исправить.
– Давай провожу тебя? А то перед выступлением мне нужно отдохнуть немного, ладно?
Неля кивнула, словно обессилела, и Валере подумалось, что она растеряна намного больше, чем он сам. Это за ним женщины с утра до вечера бегают, а для неё, может, всё впервые. Вот и теряется, не знает, как себя вести и что говорить. А он злится, выдумывает себе что-то.
– Я надеюсь, – он решил выдержать паузу, чтобы слова прозвучали значимо, – ты придёшь сегодня вечером?
Как раз в этот момент она увидела автобус и побежала. Валера растерялся: повторить, догнать, кричать вслед? И тут из автобусного окошка замахала девичья рука, и Неля крикнула:
– Приду!
Всё-таки услышала! Валера радостно проводил глазами автобус, а потом бодрым шагом пошёл к кинотеатру «Художественный», возле которого видел букинистический киоск. Распахнув дверь в магазинчик, он спросил:
– А у вас есть «Путешествие из Петербурга в Москву?»
Глава XI. Исповедь
1964
Вернувшись в номер, Цуна лег на кровать и открыл книгу Радищева. Однако строчки проплывали мимо сознания.
Да что он вообще знает о ней? Может, этот парень с родинкой вовсе не парень подруги, а, к примеру, брат. И Неля его любит, а танцевать пошла, чтобы привлечь внимание. Вот, смотри, дурачок, я тут с артистом танцую. «А на свидание тоже ради внимания пошла?» – словно возражал сам себе Валера. На свидание пришла из вежливости. Обещала город показать? Показала. И адьё!
Дверь номера отворилась и в нее просунулась голова Валерика Гольдберга.