До тебя миллиметры

– Значит, я не свихнулась, и в доме уже кто-то был сегодня, – догадалась она. – Хоть бы записку оставили.

– Да мы собирались! – защебетала в ответ Регина, приближаясь к Вероцкой. – Но ты оказалась быстрей.

На мгновение невеста Стаса подошла так близко, что Вере показалось, будто она сейчас её обнимет. Заметит, пожалеет и просто прижмёт к себе, тихонько шепча, что всё будет хорошо. Как в детстве любимая подружка, с которой они рассорились ещё лет в тринадцать. Вера-то рассорилась, а воспоминание осталось.

Но Регина не рискнула приближаться – видимо, свежо было воспоминание короткого, но эпичного удара нунчаков по корпусу Стаса. Звонко получилось, хоть и вскользь! Зато невеста брата склонила белокурую головку набок, взмахнула идеально – ресничка к ресничке – накрашенными глазами, прикусила нижнюю губу, покрытую приятным розовым блеском (Вера не умела так идеально накладывать макияж), и выдала:

– Ты что, плакала?

– Я? – опешила Вера, ожидая любого вопроса, но точно не такого. – Нет-нет, это от краски глаза заслезились.

Все трое застыли на месте, переглядываясь. Регина явно не поверила в первую придуманную отмазку, Стас поддерживал невесту, а Вера… она искренне пыталась выглядеть максимально безразличной.

Нет, она обожала брата, Стас у них был самым умницей и красавчиком: высокий статный брюнет с волшебными глазами, умный, решительный. Самый лучший брат на свете, с которым можно было поделиться всем…

…но не новостями о Дериглазове.

И не рассказом о своей неожиданной истерике, вызванной то ли одиночеством, то ли ощущением безнадёжности, боли, страха. Чего ещё? Что было намешано в той дикой куче эмоций, которая заставила Монстра рыдать подобно хрупкой девчонке?

– Она плакала! – Регина обвинительно ткнула пальчиком в сторону Вероцкой, развалившийся на полу пёс согласно завыл в ответ.

– Это из-за краски…

– Которой даже не пахнет?

Вера поджала губы. Да, идея с краской была дурной, но она действительно не собиралась ничего рассказывать. Не сейчас, не сегодня, не при Регине, как бы трепетно Вера не относилась к невесте брата. Её невозможно не полюбить, когда узнаёшь получше.

Но нет. Она сохранит эту тайну внутри, будет молчать до победного. Разве они не договорились? Теперь Вероцкая и Дериглазов просто учатся в одной группе. Всё. Никаких разговоров, никаких совместных занятий – они НЕ знакомы.

Зачем об этом говорить? Особенно брату, у которого и так сейчас много дел.

Зато Дериглазов явно считал иначе. Он не нападал на собственного брата с холодным оружием, не боялся оторвать того от дел, даже с друзьями детства не ссорился в тринадцать лет, а дорожил ими и берёг.

И в то же самое время, когда Вера изо всех сил улыбалась, строя святую наивность, счастливую и беззаботную, которую отпустили из института пораньше, когда она лгала брату, ощущая в груди отвратительное тянущее чувство, внеплановое собрание Мужского Клуба было объявлено открытым. Оно только-только набирало обороты, ожидая припозднившихся членов.

Вероцкую планировалось победить любой ценой.

-12-

Заседание Клуба можно было считать открытым, когда в двери ввалился запоздавший, однако не последний, его участник, растрёпанный, с целым блоком стеклянных бутылок в руках и огромной компьютерной сумкой через плечо. Тим кивнул открывшему ему дверь Никите и, отчаянно, но безрезультатно сдувая с глаз чёлку, с грохотом водрузил бутылки на тумбочку.

– Я сумел свалить на полчаса раньше, цени, Митяй, – устало возвестил он, скинул ботинки и, не раздеваясь, упал в кресло. Строгое серое пальто печально зашуршало, принимая свою участь быть бесконечно помятым.

– Ценю, – покорно согласился Дериглазов, салютуя ему чашкой чая.

К слову, Димка действительно ценил. У друга в институте была адски строгая дисциплина: начиная от посещаемости и заканчивая внешним видом. Поэтому даже сейчас Егоров выглядел точно крутой бизнесмен, пусть и после тяжёлого рабочего дня. Пальто вместо куртки, белая рубаха и жилет вместо футболок и толстовки, тёмные брюки с идеальными стрелками вместо джинсов, даже носки строго длинные, чтобы не дай Бог, штанины не задрались выше кромки… Разве что прядь тёмной чёлки постоянно выбивалась из уложенной причёски, падая на лоб, и Тим пальцами зачесывал её обратно. Волосы у Егорова слегка вились и послушными были только во снах.

– Ага, и притащил кучу пив… – довольно начал было показавшийся из кухни Джой, похлопав рукой по бутылкам, но так и замолк на полуслове. – Газировки? Егоров, ты издеваешься?

Дериглазов-старший хмуро уставился на новоприбывшего. Тот в ответ, ни капельки не раскаявшись, развёл руками:

– Вообще-то, у меня завтра весь день занят: пары, потом на работу, маяться с документацией. Поставка продуктов перед выходными должна быть. Какое пиво?

Димка хмыкнул. Что ж, на Егорова это было похоже… Чуть больше года назад он сумел доказать отцу, что уже достаточно взрослый и имеет право занять место управленца в новом предприятии семейной фирмы (в сотрудничестве с отцом Димы была открыта пара новеньких уютных кафе), и теперь всеми силами старался не ударить в грязь лицом. Ни в учёбе, ни в работе. И, по мнению старшего Дериглазова, явно превратился в настоящего зануду. Дима же считал, что друг просто повзрослел. Наконец-то.

– Тёмное. В стекле. Градусов пять, – проворчал Джой. – Вот почти того же цвета, что ты притащил, только менее сладкое. В крайнем случае, можно было и светлое.

– Я тебе принёс вещь покруче пива. Только представь: шалфей, эвкалипт, кардамончик, солодочка, ммм… – протянул Тим, явно забавляясь недовольством старшего Дериглазова. – Вкуснотища! И всё это безобразие приправлено тонной сахара.

– Да, несомненно, сахара в этой смеси трав тонна.

– К тому же я за рулём, – добавил Егоров уже по существу. – Ладик с ума бы сошла, если бы мы пили что-то покрепче.

– Покрепче нуля градусов? – усмехнулся Джой. – Ладно, всё с тобой ясно. Товарищи, заявляю официально: наш мальчик вырос и стал подкаблучником. – Пару секунд посверлив бутылки «Байкала» взглядом он театрально возвестил: – Друг его и так каждый рабочий день трезв как стёклышко, когда вокруг творится вакханалия, а из-за него ещё и дома обязан пить…

Димка усмехнулся, понимая, что сейчас будет, и ни капельки не ошибся. Брат собирался сказать что-то ещё, глубоко вздохнул, набирая полные лёгкие воздуха для очередной речи, и… заметил, что на него, не отрываясь, смотрит Никита. Краснов многозначительно медленно поднял руку, проводя большим пальцем по шее, и одарил белобрысого «трезвенника во времена вакханалии» выразительным взглядом. Впечатление этот жест точно произвёл! Дериглазов-старший подавился воздухом и отчаянно закашлялся.

– Да, ладно-ладно, работа у него, так работа. Я же по жизни трезвенник-язвенник, – пробурчал он, разрывая пластиковую упаковку, стягивающую блок. – Сейчас ещё картошечка в духовке поджарится, будет у нас вечеринка первоклашек.

– А вот на картошку ты зря гонишь, – подал голос Димка.

– Да ни в жизнь, – брат поднял руки, окончательно капитулируя. – Ты у нас большой злой мужик, жарь себе картошечку на здоровье!

Димка хмыкнул, откинулся на спинку кресла, а потом в голос заржал, признавая, что шутка получилась неуловимой, но забавной. Буквально секунду спустя к веселью присоединились остальные. И чёрт… как же Дериглазов был благодарен им за это. За всё! За компанию, за дурацкие шутки, за привычные перепалки. И да, блин! За то, что их разновозрастная, но дружная компания готова обсуждать животрепещущие проблемы, лопая картошку по-деревенски (как бабуля готовила, именно она Димку и научила коронному блюду) и запивая её «Байкалом» в стеклянных бутылках. Тонна сахара и кардамон!

Прав Джой, точно посиделки первоклашек, которым меню составляли мамочки. Впрочем… чья бы корова мычала? Старший брат у Димки был невысоким изящным блондином, который никогда не расставался с тяжёлыми военными ботинками и не брезговал чёрной подводкой. Это высоченный Димка рядом с ним казался старшим братом.

Ах да, и несмотря на пристрастие к сигаретам, которое из Джоя никто не мог выбить, у него была ещё одна великая любовь: сладости. Всякие. Так что Димка точно знал, КТО выпьет сегодня большую часть пресловутого «Байкала».

Но ради этой едва ощутимой поддержки, ради шуток, позволяющих отвлечься от дурацких мыслей, он готов был пожертвовать братцу и свою порцию в том числе. Успокаивающий травяной чай, который Никита готовил по любимому рецепту сестры, тоже сегодня шёл на ура.

– Стаса, как понимаю, не будет? – поинтересовался Тим, всё же избавляясь от пальто и перекидывая его Джою, до сих пор торчащему в коридоре.

– Его не стали звать, – согласился Дима. – Сам понимаешь, брат Веры… да и к свадьбе они готовятся.

– Испугался, что вместо разговора о чудовищно прекрасной Вероцкой наш господин телохранитель расписывал бы красоты очередного ресторана, от которого отказалась его невеста? – поддел Егоров.

Все дружно вздохнули. Было бы смешно, если бы не так жизненно. Вероцкий обычно предпочитал молчать, высказываясь только по существу, но так получилось, что предсвадебный мандраж накрыл его, а не невесту. Регина продолжала отказываться от ресторанов и настаивать на тихой расписке в компании друзей, а Стас… он нервничал. И помощи в вопросе Веры от него точно можно было не ждать.

– Значит, начинаем? – разрушил устоявшуюся тишину Джой. – На повестке дня в очередной раз невзаимная влюблённость моего мелкого.

Димка не стал спорить, что любовь когда-то была очень даже разделённой, а теперь это и не любовь вовсе, а что-то бесконечно болезненное. Но он не может просто взять и отступить, оставить всё позади. Он хочет вернуть. Чтобы это чувство вновь можно было назвать «любовью». Желательно взаимной. Потому что где-то там, внутри колючего кокона, Димка видел, что Вера до сих пор чувствует что-то к нему, и это определённо точно не жалость.

– Давай, начинай заново, – посоветовал молчавший до сих пор Никита, вручая ему очередную чашку горячего чая. – Рассказывай всё, что мне, и будем думать.

И Дима рассказал: о сегодняшней встрече, о том, как сорвался и оказался выпертым из кабинета, об аллергии Вероцкой и о том разговоре-договоре, который состоялся у дверей её квартиры. И если первый раз, когда он только завалился к Краснову и пытался собрать воедино все события этого дня, говорить получалось сложно, а внутри что-то болезненно сжималось, теперь было легче. Теперь мысли пришли в порядок, а сердце перестало ёкать от каждого воспоминания.

Хотя тот, более ранний разговор, так и стоял у него в голове. Долгий, личный. Когда лучший друг задавал вопросы, подобно следователю, а он пытался отвечать на них. Предельно честно.