Книга абсурдов и любви

– Пошли, бабушка, – бросила Вика. – У гарних людей – гарна розмова. Главное это выдумать идею.

– А какую идею выдумала ты? – спросила бабушка.

– Нужно уметь биться за сало, – ответила Вика.

Инцидент был исчерпан.

Свою долю полторы тысячи баксов Вика оставила лифтёрше. Путешествие по кругам эпохи бизнеса было опасным, что подтвердила и бабушка.

– Ты дочка теперь будь осторожна.

– Почему?

– На рынок больше не ходи.

– С какой стати, – возмутилась Вика. – Рынок что? Секретное предприятие.

– У тебя враги тут.

– Хохол, грузин и азиат?

– Они настоящие разбойники. На рынке самые главные за исключением администратора, тот ещё похуже. Дерёт. Хохол будет требовать свинью, а её у тебя нет. Азиат оленя. Его тоже нет. Он в тундре. Грузин три тысячи баксов. Они теперь за тобой охотиться будут.

Вторая

Катастрофы

А началось эта история с провинциалки Ляпти, которая твёрдо решила после окончания поселковой школы ехать в город, чтоб поступить в институт, выучиться, стать городским человеком, найти прибыльную работу, насобирать грошей и именно в то время, когда эпоха бизнеса, набрав силу, распустила щупальца и, обрушившись на затюканных посельчан, превратила их в озверевших бизнесменов.

Нужно было собирать копейку на дорогу. Сначала Ляптя взялась за честный заработок. Колола камень в карьере на меловых буграх, поверху которого пробегал Бахмутский шлях, а у подножья располагался тополиный посёлок.

Карьер был тоннельным, как удушливая шахтная «нора», в которую Ляптя загружалась на время школьных летних каникул с утра до вечера. Орудовала тяжеловесной киркой, глотала белую пыль, похожую на первые снежинки, продиравшую горло, словно крупнозернистый наждак. Изредка выбиралась на свежий воздух, дышала запахом степных трав: полынью, чабрецом, мятой.

Степь, степь! Она была вольной, бескрайней и безбрежной. Отдавала Ляпте балки с родниками, ландышами, подснежниками. Она приносила степные травы домой, расставляла по комнатам, чтоб перебить запах перегара от батьки. Оставаясь в ночь на работе, смотрела, как в темноте высекались звёзд, проносились метеориты, думала, что Бог создал их для утешения человека от земных горечей и забот, что батько начал пить из – за работы, которая отняла у него силу, а взамен – мечты и иллюзии.

Катастрофа разразилась в день получения копейки. Карьершики отпраздновали первые гроши Ляпти полынным и крепким, как серная кислота, самогоном. Ляптя попала в больницу.

– У нас в школе пьяница! – констатировал директор.

Ляптя предприняла отчаянную попытку для восстановления репутации. Она привела к директору «друзей» по карьеру, чтобы они замолвили доброе словечко. «Друзья» выставили трёх литровые бутыли первача в директорском кабинете с запахом тройного одеколона и три дня отмачивали пропитанные потом обширные желудки. Во время попойки сгорел просторный дубовый директорский сарай с сосновыми чурками и баня. Директор зиму кутался в чеченскую шаль ручной работы и утверждал на уроках истории, что великий француз в треуголке был милосерднее к древней столице, чем Ляптя к его семье.

Через год разразилась новая катастрофа. Ляптя решила разгрузить товарный пульман с зерном. Зерно она засыпала в дерюжный мешок и тащила, пока не встретила дяденьку с лихо заломленной на бритый затылок шерстяной кепке с фибровым чемоданом с блестящими замками. Чемодан был под стать дерюге.

– Тащим? – весело спросил дяденька.

– Тащим, – охотно пояснила Ляптя, сгоняя пот с лица.

– А что? – всё также весело поинтересовался дяденька.

– Да хлеб!

– А чей хлеб?

– Да не свой.

– А куда?

– Да продать хочу.

– А сколько просишь?

– Да недорого.

– А именно?

– Да полтинничек. Купите Христа ради.

Дяденька Христа не любил и поставил на торге точку. Дерюга перекочевала под блестящие замки. Ляптя оказалась в милиции. Очередную катастрофу прояснил батько.

– Дура, – сказал он. – Кто ж продаёт новому начальнику милиции, да ещё неверующему.

– Да кто ж знал, что он неверующий, новый и ещё с милиции, на роже не написано, – с досадой сплюнула Ляптя. – Старый всё брал и никого не сажал.

С таким аттестатом у Ляпти было одно место под солнцем.

– В тайгу! – говорил директор.

Это была его мечта и месть за сгоревшие сарай и баню, оголовки которых дымились всю зиму. Директор даже пропах гарью.

Ляптя купила гигантский красный плакат, который фосфоресцировал даже ночью, и тайком пришпилила его в кабинете директора. На плакате изображалась гигантская стройка в непроходимой, медвежьей тайге и толпа дюжих, комсомольских молодцов с шестиструнными гитарами, острозубчатыми, «поющими» пилами и сверкающими, выдраенными до зеркального блеска лезвиями топорами. Молодцы дружелюбно, по – товарищески смотрели на директора и приглашали в непроходимость. Директор перестал спать, и через неделю, когда молодцы, забросив гитары, покинули тайгу и стали бродить в его кабинете с пилами и топорами, не выдержал и содрал плакат, а на его место пришпандорил свой портрет в чёрной рамке с кратко сжатой надписью «Все силы народа на образование».

На выпускном вечере в спортзале процедура вручения аттестата была траурной. Духовой оркестр: поселковые лабухи – корнет, бас и оглушительный барабан не сыграл даже торжественный туш в честь Ляпти. Администратор школы смотрел на неё, как на величайшую грешницу, которую изгоняют из рая за пристрастие к дурным земным привычкам.

На каракубе (мастерская в депо) устало дышал отживший свой век, бывший самым мощным паровозом в Европе «Иосиф Сталин», выпуская клубы чёрного дыма, от которых задыхались акации и тополя, а из бусугарни (поселковая пивная) доносились громкое цоканье стаканов, когда Ляптя направилась домой.

Насущных проблем было две: выманить у родителей недостающую копейку на дорогу в город и завтра получить у директора школы отменную характеристику.

Родительница читала «Библию» в чёрном кожаном переплёте. Батька отделывал на кременчугской гармошке барыню.

– Кто ж так встречает человека с будущим дипломом? – с упрёком бросила Ляптя.

– Ты аттестат покажи!

Аттестат отражал качество мозгов Ляпти, как «Библия» жизнь святых. Иисус на убранной в белые рушники иконе и в деревянном окладе в углу растеряно улыбнулся.

– Твоя школа. – Родительница сурово посмотрела на супруга и прошлась рукой по «Библии» так, что красная лампадка под иконой с потускневшими цветами из фольги зашлась, как маятник. – Моя пенсия отражает заботу государства обо мне. Смотри, как бы эта забота не оказалась меньше.

– Если забота окажется меньше тут, – батько похлопал по карману, – то у тебя будет забот больше там. – Он показал на лоб супруги.