Быть русским

Дорога дугой рассекала заснеженный лес и тянулась вверх, затем машина лихо покатила вниз, выехала на южные склоны. Пахнуло весной. На полянах вспыхивали под солнцем клочья снега, коровы и овцы щипали молодую траву. Мелькали, фермы, забитые грузовиками и тракторами, сады и старые, обожжённые солнцем чёрно-серые шале. Под крышей одного из них мелькнул резной шестилучевой «громовик», и я всплеснул руками:

– Патрик! Вы заметили этот знак? Только что, на этом доме? Эх, проехали…

Он поднял брови:

– Какой знак?

С минуту я объяснял на пальцах, о чём речь. Наконец, Патрик недоверчиво глянул и прибавил скорость:

– Почему вы считаете, что это знаки «небесного света»? Да, они часто украшают крестьянские дома в Швейцарии, Франции, на севере Италии.

Мои слова о религиозной общности дохристианской Европы, о сходстве старинных народных орнаментов и церковных обычаев, о единой «пламенеющей символике» в украшениях католических и русских храмов Патрика не убедили. Он пожал плечами:

– О солнечной религии много написано. Вашу гипотезу будет трудно доказать.

– Сходство символики западного и восточного христианства невозможно отрицать, древнее обрядовое единство тоже. Например, на Западе в романских храмах сохранились каменные престолы, в них замуровывали мощи святых. На Руси престолы создавали из дерева, мощи зашивали в угол антиминса. Но вы заметили, что на «Троице» Рублёва изображён каменный престол, как в средневековой Европе. Потом у нас эта традиция была забыта.

– Интересно… – Патрик кивнул, не отрывая глаз от дороги. – Вы говорите о единстве Европы в далёком прошлом. Допустим. Важнее другое: может ли такое единство возникнуть в будущем?

К чему он клонит, было понятно. Я осторожно произнёс:

– Владимир Соловьёв верил в объединение христианских церквей «в конце времён». Мне кажется, сначала должно возникнуть единство европейских культур, как было до большевистской революции, начаться сближение демократических обществ. Не знаю… Кстати, очень важен вопрос о психологии веры. Давно хотел спросить, почему католики обращаются к Богу на «ты» в молитве «Отче наш», а к Богоматери на «вы». Например, когда читают «Розарий»?

Патрик усмехнулся:

– В самом деле… – он задумался. – Знаете, логика веры не такая, как логика разума. Это французский средневековый обычай, отчасти куртуазный, я полагаю. На латинском языке нет обращения к Богоматери на «вы».

– Подождите, а молитва «Salve, Regina»? Я слышал её в бенедиктинском монастыре.

– Действительно, вы правы.

– Потому я и говорю про разную психологию веры. Может быть, здесь следует искать сближения?

– Единство возникает на пути взаимопонимания и взаимоприятия.

– Согласен, – кивнул я. – Но нельзя забывать о верности верующих своей Церкви. Что в итоге возникнет, только Бог знает.

– Бог ждёт от нас единения в вере, а не религиозных раздоров, – Патрик улыбнулся. – Мы подъезжаем. Аббатство Тамье.

В широкой долине на глазах вырастало серое каменное каре с островерхой колокольней. Вокруг благостно зеленели луга, вздымались лесистые вершины. Сотня автомобилей сверкала на солнце у монастырских стен. Внутри аббатства чинно расхаживали приезжие. Монахи продавали с прилавков сыр, сувениры, книги и открытки. Повсюду бегали и галдели дети.

– Пасхальная ярмарка? – спросил я у монаха в чёрно-белом облачении.

– Да, – розовое лицо расплылось в добродушной улыбке, – покупайте наш знаменитый сыр!

Денег на этот соблазн у меня не было. Я развёл руками и зашёл в пустую базилику – вся пасхальная жизнь выплеснулась наружу. Стены, сложенные из крупных диких камней, удивляли строгостью. Сквозь арочные окна лился ярчайший весенний свет, внутри стыл зимний холод.

– Скалистая крестьянская вера, – шепнул я себе. – Сурово и холодно, как в Нотр-Дам де Вуарон.

Эти же слова я повторил в машине Патрику, он охотно согласился:

– Да, у савойцев вера сурова, как в прежние времена. Здесь до сих пор детям в семьях дают религиозное воспитание. Увы, эта традиция исчезает.

– Православие тоже сурово, по сравнению с католицизмом.

– Особенно в России. У вас вера аскетична, требует почти монашеских усилий. Лично мне это нравится, но… думаю, какие-то перемены должны произойти.

– Обновление, как в католицизме?

– Нет, обновление православное, как у греков, например.

Дорога спускалась вместе с долиной. Мой спутник рассказывал, что в молодости был военным лётчиком, служил в Алжире, закончил университет с дипломом экономиста. Получил должность профессора на экономическом факультете Женевского университета. Много лет спустя я случайно узнал, о чём Патрик умолчал в этом рассказе.

Машина промчалась по окраинам живописного городка и выехала на берег озера. Невысокие горы окружали тихо искрящуюся синеву, над ней матово светился голубой небесный шёлк.

– Это озеро Анси. То же название у города, который мы сейчас проехали. Он очень живописен, но смотреть нет времени. Сейчас начало третьего, давайте лучше найдём кафе и пообедаем.

Минут через десять Патрик затормозил:

– Вот, прямо на берегу! То, что нужно.

Несколько столиков были выставлены на набережную. Свежайший воздух холодил лицо, втекал глубоко в грудь, ветерок шелестел углами бумажной скатерти. Из меню мы, не сговариваясь, выбрали салат и рыбу. Патрик заказал мягкий савойский сыр и два бокала здешнего белого вина.

– За сегодняшний праздник! – он приподнял бокал и отпил глоток.

– С праздником! – повторил я.

– Это озеро считается самым чистым во Франции, вода в нём питьевая. До войны её ещё пили, да и после тоже.

Глубокая лазурь завораживала, в трёх шагах расстилалось сияющее подобие неба.

– Пожалуй, Анси самое красивое озеро, какое я видел! Если не считать Байкала.

Разговор завис. Чувствовалось, что Патрик неслучайно зазвал меня на Пасху в монастырь, а затем в эту поездку. Медлил он недолго:

– Валери, вы написали спорный, но интересный доклад для нашего коллоквиума о Соловьёве. Не хотели бы вы продолжить работу в этом направлении?

Он явно лукавил. Судя по уклончивой оценке моего доклада неделю назад, он показался ему более чем спорным – неприемлемым.

– Изучать творчество Соловьёва? Никогда об этом не думал.

– Ну, не столько самому углубляться в исследования, сколько помочь в России вести их тем, кто этого желает. Такие люди есть, в разных странах. Хочу предложить вам стать в Москве секретарём Международного общества Владимира Соловьёва. Организовывать конференции, готовить публикации, вести переписку. Я бы мог платить вам за такую работу сто долларов в месяц.

Я смутился. На эти деньги в Москве вполне можно было прожить, и работа предлагалась нетрудная. Но стать в России помощником Патрика, проводником его экуменических идей…

– Спасибо за ваше доверие. Я должен подумать. Это ответственное дело.

Глаза Патрика слегка сузились: