Щелково-40, улица Колмогорова
Пока доехал до дому, успокоился. Хотя и понимал прекрасно, что меня ждет. Звонок из того самого вздрогнувшего секретариата подтвердил самые худшие опасения. Боязливый голос «сочувствующего» перечислил мои потери: «за аморальное поведение» меня поперли из секретарей ЦК КПСС и отстранили от руководства Институтом Времени. Из партии, правда, не исключили, но «строгач с занесением» влепили-таки.
Разумеется, и служебного жилья в форме коттеджа меня тоже лишили, а институтская «Волга» отныне будет катать «ВРИО директора НИИВ А.И. Панкова».
Впрочем, я больше переживал за своих «жен» – как бы и им не прилетело за мой недостойный «облико морале».
А природа-то, а природа… Небо распахнулось – яснее ясного, не жалея лазури, словно в утешенье. И сосны вдоль улицы выстроились разукрашенные, нарядившись в пышные снежные платья. Даже расставаться с ними жалко, с такими знакомыми, с такими привычными… А надо.
Подъехав к дому, я не стал дожидаться бдительного завхоза со злорадными тетками из месткома, а вызвонил «Доставку на дом». Тамошние грузчики – ребята хваткие… Перевезу мебель на дачу – Игорь Максимович, в свое время, выстроил за домом огромный сарай, добротный, как каркасный дом. Нашим гарнитурам там будет хорошо…
Дорожка к дому серела, очищенная от снега, но я все равно вытер ноги о коврик на крыльце и вошел в прохладный холл. Рубить дрова и затапливать камин – моя обязанность, возведенная в степень ритуала. Как прихожу с работы, так и развожу огонь.
А нынче я безработный… И как бы бездомный. И с какой радости мне дрова переводить? Чтобы обогреть казенную жилплощадь?
Я сжал зубы. Бодрись, не бодрись, а с этим доминой многое связано, и он еще не раз вспомнится в ностальгических виденьях.
«Переживем!» – помрачнел я, и вслушался.
Все мои «грации» осваивали матчасть в Звездном городке, зато со второго этажа неслись милые голоса дочерей. Удивительно, но Юля с Леей не ругались и даже не спорили – разговор тек спокойно, даже дружелюбно:
– Юль, а ты точно его любишь? – спросила младшенькая с замиранием.
– Кого? – буркнула старшенькая, как будто не понимая, о чем речь.
– Да есть тут одна… половозрелая особь. Всё крутилась вокруг тебя… Антоном называется.
Юлиус словно и не заметила ехидной составляющей.
– Не знаю… – вздохнула она.
– Что значит – не знаю?
– А то и значит… Как понять, что ты любишь, если никогда этого не чувствовала?
– Но ты же любишь папу!
– Это другое…
Неторопливо поднимаясь по лестнице, я крикнул:
– Девчонки! Собирайтесь, мы уезжаем.
– Куда? – крикнула Лея. Спрыгнув с кровати, она выбежала на галерею. – Куда, папочка?
Следом вышла Юля. Я обнял обеих, и серьезно сказал:
– Пока переедем на дачу в Малаховке, поживем там. А сюда… Думаю, что сюда мы уже не вернемся. Ваш папа больше не директор!
– Папусечка! – охнула Юля, и негодующе сощурила глаза: – Придворные интриги?
– Типа того, – я неопределенно повертел кистью.
– Придворные – сейчас? – нахмурилась Лея. – Разве так бывает?
– Был бы двор, – усмехнулся я, – а интриги найдутся!
– Пап… – Лея глянула исподлобья. – Хочешь, я этому интригану устрою? Неделями будет икать!
– Спасибо, кисочка, – мои губы растянулись в ласковой улыбке, – но я как-нибудь сам!
С улицы призывно засигналили, и я резво выскочил на крыльцо – за оградой неуклюже ворочался «КамАЗ» с коробчатым синим фургоном. Наискось, белым по синему, тянулась надпись: «Доставка на дом».
Коренастый мужичок в чистенькой спецовке подкатился ко мне:
– Вы хозяин?
– Я хозяин.
– Что везем? – деловито осведомился мужичок.
– Мебель, технику, вещи.
– Ящики нужны?
– Пригодятся. Юля! Лея! Хватайте тару и складывайте пожитки – одежду, белье, книги, посуду… Всё!
– Есть, товарищ папа! – младшенькая лихо отдала честь, вызывая умиление бригадира грузчиков.
И закрутилась стихия переезда…
Я не вмешивался, не бегал, присматривая за работягами, как бы те не поцарапали антикварный буфет или не кокнули вазу – «доставщики» знали свое дело.
Первым в гулком нутре фургона расположился кухонный гарнитур. Следом, заполняя собой каждый кубический сантиметр объема, поместился спальный, столовый и гостиный.
Для перевозки компьютеров и прочей тонкой техники вызвали маленький тентованный «Зилант». Сначала в его кузов-кузовок закатили тумбу «ГОЛЕМа», потом умостили станцию «Байкал» и всё, что попроще.
Молчаливые грузчики роняли односложные лексемы, на диво избегая нецензурных:
– Берись!
– Стоп!
– Кантуй…
– Еще…
– Харэ!