Праведник

– Смотри… Жутковатое местечко.

Лот пренебрежительно фыркнул.

– Не пугай, Ксав, устал я бояться. А где это… местечко?

– Станция «Аксо».

– Аксо-о?

– Поехали, покажу. На метро до «Пре-Сен-Жерве», а дальше ножками…

* * *

Станцию «Аксо» начали строить еще в начале ХХ века, на пути между «Плас де Фет» и «Пре-Сен-Жерве». Поезда метро ходили здесь вплоть до Второй мировой войны, но потом ввели в строй 11-ю линию, и станцию «Аксо» закрыли, так и не достроив – у нее даже выходов нет. И вот уже лет сто «Аксо» – или «Нахо», как ее еще называли, – являлась станцией-призраком парижского метрополитена.

Доехав, куда надо, Яков с Ксавье вышли, и «Гомо» повел перевозчика хитрыми ходами, еле освещенными, со связками кабелей на стенах, пока они не добрели до закутка, прикрытого дверцей из проволочной сетки.

В закутке обнаружились два велосипеда.

– Поехали! – сказал Ксав. – А то, пока дотопаем…

– Поехали! – согласился Лот.

Одноколейный путь уводил за поворот. Бетонные своды дышали сыростью, а фонари светили через один, да и то тускло. Велики на шпалах трясло, но скоро рельсовый путь кончился – разобрали и перегородили шлагбаумом с еле мигавшим фонарем.

– Слыхал, чего «Драйвер» Макс предложил? – спросил «Гомо», слезая с велосипеда, и протаскивая тот под шлагбаумом.

– Откуда?

– Макс говорит, что этого мало – просто перевозить беженцев. Надо сделать так, чтобы этих беженцев не было. Дескать, раз уж считают нас подпольщиками-инсургентами, то пусть так и будет!

– А что будет-то? – хмыкнул Яков. – Ну, разведем мы партизанщину, а толку? Людей-то не переделать. Знаешь, что такое толерантность? Нет, не терпимость вовсе, а тупое безразличие.

Как у коровы в стаде. Звать народ на баррикады? Так бесполезно, подавляющее большинство в пассиве. А сколько еще не взятых рубежей! Почему это вдруг пишется ЛГБТ, а не ЛГБТЗН? М-м? Пошто зоофилов обижать? А некрофилов? Устроим первым день открытых дверей в зоопарке, а вторым выделим морг в личное пользование! А идиотов мы почему за людей не считаем? Олигофренов всяких, дебилов, имбецилов и прочих пациентов дурдома? И вовсе они не душевнобольные, а принадлежат к интеллектуальному меньшинству! Защитим права и свободы психов! Ура!

Ксавье вздохнул, и уныло покивал головой.

– Во-во… Поехали?

– Поехали…

Долгий путь по заброшенному туннелю закончился у перрона станции «Аксо», она же «Нахо». Здесь было темно, серо и сыро. Бетонные пилоны были сплошь разрисованы графитти, причем столь давно, что искаженные буквы да намалеванные морды не рождали ответных ассоциаций. Имена то ли рок-музыкантов тогдашних, то ли политиков были неведомы Якову. Sic transit gloria mundi…[12 - Sic transit gloria mundi (лат.) – Так проходит земная слава.]

– Приехали, – пропыхтел «Гомо».

Оставив велики на развороченных путях, они поднялись по пыльным ступенькам на платформу. Оборачиваясь, словно следя за Лотом, и убеждаясь, что тот идет следом, Ксавье протопал в самый конец перрона. Там им открылся темный проход.

Если станцию кое-как освещала пара древних светильников, висящих под сводчатым потолком, то в проходе царил мрак и холод.

– Я же говорил… – сказал Ксав, вооружаясь фонариком.

Голубоватый луч высветил высокий и довольно узкий коридор. Старинная масляная краска облезала со стен, закручивалась, свисала фестонами, усеивала пол хрупкими ошметками.

– Нам сюда, – гулко раздался голос «проводника», и Ксавье указал на ржавые скобы, вделанные в стену. Лестница уводила вверх, в круглый ствол вентиляционной шахты. Однако ничего не гудело наверху, шевеля волосы приточно-отточной тягой, даже обычным сквозняком не тянуло. Наверное, и никакого венткиоска наверху тоже нету. Да и зачем?

Яков полез первым, Ксав подсказывал только:

– Еще метрика на два… Сбоку, слева, видишь?

– Тут проем…

– Во-во! Нам туда.

– Еще один коридор?

– Ну, да.

Перешагнув со скобы на «порог» из швеллера, Лот медленно двинулся по открывшемуся проходу. Со спины засветил фонарик Ксава, и впереди обозначилась стальная клепанная дверь со штурвальчиком. Механизм раскрутился легко, без ржавых скрипов и визгов – он был щедро смазан. Тяжелая дверь отворилась, и Яков поставил ногу на высокий комингс.

– Будь, как дома! – бодро сказал «Гомо», нашаривая выключатель. – Глаза!

Лот зажмурился, и вспыхнул неяркий свет, показавшийся ослепительным после темноты туннелей и переходов. Когда перевозчик открыл глаза, то увидел длинную и узкую комнату, где будто совместили кухню, ванную и спальню.

Здесь имелся древний, рассохшийся шкаф, диван-кровать, холодильник, микроволновка, газовая плитка с пузатым баллоном… На стене висела панель телевизора, а в углу стояла душевая кабинка. Причем, вся обстановка была очень старой, даже старинной, больше всего походя на жилище холостяка конца ХХ-го века.

– Это что, – хмыкнул Яков, – музей?

– Типа того, – ухмыльнулся Ксав, проверяя, «жива» ли техника. – Все вроде работает. – Он открыл кран допотопного рукомойника, и пустил воду. – И вода есть. Но, если пить захочешь, лучше возьми из холодильника. Белье в шкафу. Кстати, он без задней стенки, за ним – дверь. Если «парадный вход» заблокируют, уйдешь через нее. Там, метров через десять, будет еще одна вентиляционная шахта, по ней можно подняться в подвал здания наверху.