Последняя любовь Хемингуэя

–Стукнемся так, чтобы они не звенели. По-пиратски. Они, близко подобравшись к врагу, перед решающим броском, пили ром. Так тихо чокались, чтобы не было слышно их. Я пират, готовый к решающему броску. – Он ладонью сверху взял кружку, показывая Адриане, как надо брать металлическую посуду, чтобы она не звенела. – Не надо, чтобы нас слышал океан. Только мы должны чувствовать его дыхание и нашу любовь, как пираты последний глоток рома перед боем.

Он протянул свою кружку к ее, и металл откликнулся глухим стоном. Так почудилось Адриане. А может, так ответил океан на их любовь – бессильным стоном. Хемингуэй залпом выпил кружку, а Адриана мелкими глотками пила сладкую, пахучую и ужасно крепкую жидкость. У нее снова выступили слезы, но уже от нестерпимой горечи во рту, удавкой сдавившей горло.

–Ты плачешь? – Участливо спросил Хемингуэй.

–Да. – Теперь прохрипела она. – Дышать не могу…

–Я сейчас принесу минеральной…

–Не надо. Сейчас пройдет. Пусть все будет, как у пиратов. Ну, вот, видишь, Папа, я отдышалась, а голова закружилась. Что это за любовное зелье?

–Ром. Ямайский, колониальный. Самый крепкий из всех ромов. Его любили пираты, так же крепко, как я люблю тебя.

В голове у Адрианы все кружилось

«Быстро и сильно действует ром». – Подумала она, и попросила Хемингуэя:

–Обними меня, мой пират, и поцелуй. И пока ничего не говори.

Хемингуэй обнял ее обмякшее тело своими медвежьими лапами, поцеловал в глаза, поднял и понес на корму.

–Папа, ты меня хочешь утопить?

–Я тебя утоплю в своей любви…

…Обнаженная Адриана лежала под жаркими лучами послеполуденного кубинского солнца и слушала песнь океана. Кажется, она подпевала ему. А где-то рядом звучала хриплая мелодия Хемингуэя. Голова кружилась от крепкого рома любви, и ей не хотелось двигаться. Рядом лежал Хемингуэй, и его рука покоилась на ее груди. Рука была тяжелой, но родной и от того казалась легкой.

–Девочка, моя… – Прошептал он.

–Тихо. Не говори ничего. Слушай океан и нас…

И Хемингуэй послушно замолк. Солнце клонилось к горизонту, а они все лежали под его нежными лучами. Океан, ветром покрыла вечерняя, мелкая рябь. Но песнь продолжалась. А они жаждали новой любви…

–Отвернись, я оденусь. – Смущенно попросила Адриана.

–Теперь я на тебя буду глядеть всегда. Любовь и нагота – жизнь и искусство. Ты – мое искусство. – Он приподнял голову и поцеловал ее грудь. – Ты достойна позировать своим великим венецианцам. Соблазненная пиратом Венера, с привкусом рома любви…

Темнело, когда «Пилар» подошла к причалу Кохимары. Фуэнтес, увидел катер из окна «Террасы» и поспешил на пристань. Хемингуэй счастливо улыбался, а Адриана – смущенно. Фуэнтес закрепил тросы и спросил:

–Мотор не барахлил.

–Нет, Грегорине. У моего судна сердце в порядке.

–Рыбалка была успешной?

–Да. В океане плавает море рыбы. Но мы решили ее не ловить сегодня, пусть подрастет. Осмотри катер, а мы поехали домой.

–Папа! А я все песо пропил с друзьями… – Почему-то совсем постороннее сообщил Фуэнтес.

Хемингуэй помог Адриане сойти с катера и повернулся к шкиперу:

–На еще десять песо. Выпей за сегодняшнюю рыбалку. Она была удачной.

–Вижу. Не без глаз.

Хемингуэй вздохнул и тихо произнес, чтобы не слышала, стоящая недалеко от них Адриана:

–Если бы не она, Грегорине, нам с тобой было бы плохо.

Они пошли с причала. Сегодня, как они договорились с Адрианой, она скажет матери о его предложении. А Мэри, пока, говорить не будут – надо точно знать, что делать дальше.

А Фуэнтес, угощая пивом рыбаков, рассказывал:

–Русалка оказалось, что надо! Костяной гребень поломал на ее волосах. Папа дал мне еще денег, чтобы завтра купил деревянный. Где найти такой гребень? – Деланно сокрушался он, пропивая и эти песо. Но для этого их и дал ему Хемингуэй.

8

Когда Адриана сказала матери, что они с Хемингуэем хотят пожениться, то Дора вначале, вроде бы, испугалась. Словно забыла, что говорила об этом дочери ранее.

–Дочка, он же стар для тебя!

–Знаю, мама. Но, что делать?

–Да, он – Хемингуэй. Может все позволить себе. Я бы хотела, чтобы все было по чести, и вы обвенчались в церкви.

–Конечно, в церкви.

–Так положено. Но второй раз церковь не венчает. А он уже венчался в церкви и не раз. Я не могу дать тебе разрешение без венчания в церкви.

–Я сама, мама, еще не решила, что делать. Я его люблю и боюсь за него. Не будет ли ему плохо?

–Давай, подумаем, Ади…

Доре очень хотелось, чтобы Адриана в своей жизни встретила достойного человека. В это понятие она вкладывала свое содержание – богатого. Адриана красива и умна – без сомнения. Все это отмечают. Хемингуэй известен и богат – всем известно. Конечно, он был бы достойным партнером Адриане. Но Дору смущало в любви Адрианы два обстоятельства. Хемингуэй был уже четырежды женат, и немноговато ли ему жениться на Адриане в пятый раз. Что скажут окружающие? Церковь не одобряет свадебные метания прихожан. А Дора была ревностной католичкой, и ей хотелось, чтобы брак Адрианы был освящен церковью. А такое она может сделать только один раз. Правда, исключения и здесь бывают. И второе обстоятельство – возраст Хемингуэя. Выходить замуж за мужчину, годящегося в отцы, некрасиво со всех сторон. Но и здесь можно найти оправдания. Старой графине Иванчич и хотелось такого брака, и одновременно она колебалась. И свалились же на нее сразу же два предполагаемых брака – сына и дочери. А где взять на все денег? Но все-таки она была не против брака дочери с писателем. Но по закону.

Утром Хемингуэй не пошел на завтрак, а, схватив бутерброд, поднялся на Башню. Он решил приступить к новой книге. В эти дни декабря он закончил книгу о море, к которой не притрагивался с сорок седьмого года. Четыре года она продумывал концовку романа, и вот, наконец, он готов. Но с ним еще много работы и опубликует «Острова в океане» после его смерти – Мэри.

Он решительно подошел к машинке, стоящей на полке у стены. Печатал, как всегда, стоя, и его пальцы забегали по клавиатуре. Появилось первое предложение.

«Этот старик, рыбачивший в одиночку на своем челне в Гольфстриме, вот уже восемьдесят четыре дня возвращался домой с пустыми руками».

Почему восемьдесят четыре дня? Хемингуэй задумался. Двенадцать недель – критический срок в афро-кубинском культе лукумми. Их божество Очун, что-то типа святой девы в католичестве, за это время успевает нагрешить и вновь стать непорочным. Таков цикл обновления природы – размышлял Хемингуэй. Видимо, не зря этой деве нужно двенадцать недель для одной жизни – три лунных месяца. Потом наступает следующая жизнь. Не этап жизни, а именно новая жизнь. Это предельный срок для неудач моего героя. Он кубинец. У него свое течение времени, не зависящее от цивилизации, а подчиненное вечному движению Гольфстрима. Что ж, пусть неудачи преследуют его только восемьдесят четыре дня, а следом ему должно улыбнуться счастье. А оно улыбается тем, кто очень сильно желает найти его. Старик желает себе счастья.

Он вздрогнул от неожиданного появления в комнате другого человека. Как он не мог заметить, что вошла Адриана?

–Доброе утро, Папа. – Со смущенной улыбкой, приветствовала она его.

–Доброе утро, девочка. – Ответил Хемингуэй, целуя ее. – Я приступил к новой книге. Ты сказала своей матери о нашем решении? И что ответила она?