Дуэль четырех. Грибоедов

– И ожидали, что правление переменится и на место насилия и произвола явятся законность, справедливость и уважение к личности гражданина. Эти ожидания подтвердились как будто первыми указами нового императора[27 - Эти ожидания подтвердились как будто первыми указами нового императора. – Имеется в виду указ Александра I от 15 марта 1801 г. «О прощении людей, содержащихся по делам, проводимым Тайной канцелярией».]. Все отставленные по произволу возвращены были на службу, то же с упрятанными неправо в Сибирь или с заточенными в крепость, то же с восстановлением прежних достоинств, среди которых были Радищев и славный Ермолов. Беглецам, укрывшимся в европейских пределах, объявилась амнистия. Отъезд по личной надобности из пределов российских сделался совершенно свободен. Полиции воспретилось выходить из уставов, что она прежде делывала на каждом шагу. У солдат были отрезаны немецкие пукли. Тайная экспедиция была уничтожена. Сенату повелевалось представить доклад об обязанностях своих, а также правах. Университеты были открыты для торжества просвещения истинно русского. Учение давало право на чин, чего прежде доискивались низкопоклонством и лестью.

Он иронически продолжал, в тон ему:

– Университеты, которым не находилось порядочных русских профессоров и в которые профессора приглашались из немцев, не знавших ни звука по-русски, так что их слушатели по этой причине понять не могли, а право на чин возмутило всех тех, кто чинов доискивался низкопоклонством и лестью и кто в учении по этой причине видит хуже чем якобинство, сам ничему не желая учиться.

Каверин расхохотался, чуть не до слёз:

– Эк забрало тебя! Да много ли их? Одни старики. Стоит ли об стариках толковать?

Он гневно воскликнул:

– Не одни старики! Случаются прытки из молодых! Не так уж и мало, да суть дела не в том!

– Помилуй, а в чём? Ты сердит, вся суть дела в том.

– Я точно, ужасно сердит. А суть дела в том, что и нынче неучи все наверху, у них власть, не у просвещённых людей, и по милости неучей все указы остаются, как водится, на бумаге, хоть плюнь, а к многим замыслам даже нельзя приступить.

– Э, да чёрт с ними, рано ли, поздно ли, место неучей заступят иные, с новым правом на чин.

И продолжал прежним тоном, в такт словам похлопывая себя по бедру:

– Объявилось намерение улучшить положение подневольных крестьян.

Он тотчас язвительно вставил:

– Которое не было поддержано ни обществом, предовольным французскими фраками, ни этими вельможами прежних времён, которые отродясь ничему не учились, ни даже молодыми соратниками самого государя, которые учились кое-чему, ни, кажется, даже самими крестьянами.

Каверин только на его филиппику улыбнулся, словно бы великодушно прощая неуместную эту горячность, когда вся беседа исключительно философски велась:

– Сперанский приглашён был для составления конституции.

Эта улыбка, эта настойчивость заблужденья бесили его, и он всё язвительней возражал, сверкая злобно глазами:

– И вскоре был сослан без следствия и суда по наветам прежних вельмож[28 - Сперанский приглашён был для составления конституции… И вскоре был сослан без следствия и суда по наветам прежних вельмож. – Сперанский Михаил Михайлович (1772-1839) – граф, ближайший советник Александра I. По поручению царя составил «План государственного преобразования», предусматривающий ряд конституционных реформ. План был в целом отвергнут, Сперанский был уволен и в 1812-1816 гг. находился в ссылке.].

Каверин лукаво прищурился:

– Дух преобразований слышался в этих первых шагах молодого правителя, воспитанного республиканцем Лагарпом на творениях Руссо и Мабли[29 - …воспитанного республиканцем Лагарпом… – Лагарп Фредерик Сезар де (1754-1838) – швейцарский адвокат, республиканец, гуманист, человек высоких нравственных качеств. В 1784-1795 гг. воспитатель будущего русского императора Александра I. Через Лагарпа Александр воспринял идеи французского просвещения, позднее выразившиеся в лозунгах Великой французской революции.Мабли Габриель Бенно де (1709-1785) – французский коммунист-утопист.].

Он ядовито отрезал:

– Свежо предание, да верится с трудом.

Каверин вдруг посерьёзнел и подался вперёд:

– Ага, забирает! В том и состоит моя мысль. Возбудив этот соблазнительный дух, правительство не провело никаких серьёзных положительных преобразований, даже напротив, слишком скоро поворотило назад, точно перепугалось своих же собственных добрых намерений. О законности и справедливости было забыто. На место конституции нам дан Аракчеев с открытыми бланками, которые может заполнять по своему произволу. Военные поселения ухудшили положение многих тысяч крестьян. В просветители даны нам Магницкий и Рунич[30 - В просветители даны нам Магницкий и Рунич. – Магницкий Михаил Леонтьевич (1778-1844) – попечитель Казанского учебного округа.Рунич Дмитрий Павлович (1778-1860) – попечитель петербургского учебного округа, один из рупоров реакционной части дворянства, сторонник усиления влияния религии в вузах. Вместе с Магницким автор проекта цензурного устава (1826).]. Русские командиры сплошь заменяются немцами.

Он недовольно поморщился:

– Воля твоя, всё это известно даже нашим студентам, которым ничего не известно, даже если их розгами сечь.

Каверин вдруг рассердился, кажется, непритворно:

– Воля твоя, верно, пасмурная погода слишком тебя раздражила, возьми терпение дослушать меня.

Он почувствовал, как смешон со своим раздражением, и тотчас нахмурился, на сей раз притворно, понимающе улыбаясь одними глазами:

– Помилуй, я целый вечер терплю!

Каверин искоса взглянул на него, тоже улыбнулся одними глазами, точно давая понять, что понял его, и серьёзно проговорил:

– Так вот, не являются все эти действия нарушением договора правительства с гражданами России? Вне всякого спора, являются, именно так. Стало быть, в недавние времена служить правительству с нашей стороны было честью, нынче чести более в том, чтобы решительно уклониться от службы.

Он не удержался от шутливой насмешки:

– А я-то гадаю, отчего ты всё служишь?

Каверин ответил спокойно:

– Я не из чести, я из денег служу, а честь мою в том полагаю, чтобы жить независимо, как я хочу, а не как жить мне свыше велят.

Переставши смеяться, он склонил голову набок, словно бы извинялся всем своим видом за эту выходку против него:

– Прости, мой милый, у меня раз навсегда голова не на месте. В речах твоих много смысла, над этим предметом надобно вдосталь подумать, но каким образом сладишь ты с Якубовичем, который из денег не служит?

Каверин не задержался с ответом:

– С Якубовичем я уже говорил, он поклялся не называть ни тебя, ни меня.

Дивясь расторопности, немного задетый, что Каверин хлопотал за него, его не спросясь, однако сильно тронутый этим истинным проявлением дружбы, он, покусывая губы, спросил:

– Умно ли с твоей стороны, рассуди, полагаться на слово этого скомороха?

Каверин возразил без упрёка, вставая:

– Ты мало знаешь его. Он, точно, богат и служит Бог весть из чего, к тому же слишком позёр и хвастун, однако в известных случаях его честь вне всяких сомнений, положись на неё, впрочем, в известных случаях только. Так что?

Он прислонился к стене, спрашивая об этом себя, а вслух смог только сказать:

– Право, не знаю пока.

Каверин бросил через плечо, подходя к шкафу, забитому книгами, стоящему у противоположной стены:

– Уволь хоть меня.

Размышляя о том, что сталось бы с ним, отрапортуй он всю правду суду, на который его призовут, он заверил негромко, но твёрдо:

– Будь надёжен. Да что тебе здесь? На Кавказе служить из денег даже сподручней.