Мне стало страшно: ведь Рыбкин не умел плавать! Мы все столпились у левого борта, ближе к корме, и не отрываясь смотрели на воду, по которой еще заметно бежал бурливый след «Афалины». И в этой бурлящей воде с трудом различались две головы. Успокаивало только, что они были совсем рядом друг с другом. Но уже очень далеко от корабля. Правда, веселый матрос одной рукой поддерживал Рыбкина, а другой изо всех сил подгребал к спасательному кругу. А к ним уже неслась, высоко задрав нос, моторная шлюпка.
Слава богу, все обошлось. Шлюпка подобрала «человеков» за бортом и доставила их на судно.
Рыбкин едва держался на ногах от пережитого страха. А веселый матрос как ни в чем не бывало подтрунивал над ним:
– Какой же ты Рыбкин, если плавать не умеешь? А если не умеешь, зачем за борт прыгнул?
– Я не прыгнул, – заикаясь, ответил Рыбкин, – я упал… – Тут он осекся, поморгал глазами, хорошо промытыми соленой водой, и сказал: – Капитан, я хотел бы поговорить с вами. Наедине.
Капитан что-то смекнул и ответил так, чтобы никто не догадался – что именно.
– Вы хотите, чтобы я объявил благодарность вашему спасителю? Я это сделаю. – Он торжественно пожал руку веселому матросу, назвал его героем и пообещал представить его к награде.
В каюте капитана находились: сам капитан, наш папа, потерпевший Рыбкин и, конечно, мы с Алешкой.
– Что же вы так неосторожно, – пожурил капитан Рыбкина, – разве можно падать за борт? Особенно, не умея плавать.
– Я не падал, – тихо ответил Рыбкин, – меня кто-то выбросил за борт.
– Что?! – капитан вскочил в гневе.
А папа – нет; он сидел спокойно, будто все уже знал. Вот только предусмотреть не сумел.
– Меня кто-то выбросил, – повторил Рыбкин. И, запинаясь, рассказал, как это случилось.
Он стоял у борта. Когда поднялся шум и гам и все любовались фейерверком, кто-то, стоящий рядом, шепнул ему: «Посмотрите на море. Там какое-то чудище».
– Я повернулся… И тут кто-то подхватил меня сзади под коленки и перевалил за борт.
– Доигрались! – кипятился капитан. – Дурацкая неосторожность! Шуточки!
– Это не шуточки, это совсем другое, – сказал папа ровным голосом, – это покушение на убийство.
Капитан плюхнулся в кресло так, будто его самого ударили под коленки.
– Пригласите его спасителя, – сказал папа капитану.
Пришел веселый матрос. После коньяка он стал еще веселее. Но когда папа начал его расспрашивать, он сразу стал серьезным.
– Где вы находились, когда Рыбкин упал за борт?
– Недалеко от него.
– А как вы заметили его падение? Он ведь даже вскрикнуть не успел.
– Не знаю. Я смотрел салют. Краем глаза, наверное. Мне показалось: что-то мелькнуло над бортом.
– Это были, вероятно, мои ноги, – сказал Рыбкин. – Вы теперь мой друг навеки.
– Тогда я в первую очередь научу вас плавать, – усмехнулся веселый матрос.
– Вы не обратили внимания, – спросил папа, – кто еще находился рядом с Рыбкиным?
– Да там разве разберешь? Все переодетые, мокрые, перемазанные как черти.
И тут все посмотрели на Алешку. Хвоста у него уже не было, а мордашка даже после купания осталась черной.
– Это я подшутил, – признался веселый матрос. – Вместо гуаши более стойкой краской его разрисовал. Дня на три еще хватит.
– Можно лосьоном попробовать, – посоветовал Рыбкин.
– Еще чего! – возмутился Алешка. – Я лучше так похожу.
Капитан вздохнул.
– Завтра мы подойдем к атоллу Беринга. Все сойдут на берег, а тебя я не пущу. Ты там всех аборигенов перепугаешь.
– Ну да! – возразил Алешка. – Они там сами все черные.
– Черные, – кивнул капитан, – но не такие, как ты. Ты в пятнах.
Вроде бы я их слушал, а сам думал: почему веселый матрос нисколько не удивляется, что эти вопросы ему задает пассажир, да еще при своих детях? Я бы задумался. А его это совсем не смущает.
Папа повернулся к Рыбкину:
– А голос, который вам шепнул, что же, совсем не знаком?
– Совсем не знаком, – вздохнул Рыбкин. – Но немного на ваш похож.
– Спасибо, – серьезно сказал папа.
А я еще заметил, как у Алешки сверкнули глазки на черном фоне.
– Все свободны, – сказал папа. И продолжил сурово специально для нас: – А вы марш в каюту.
Мне показалось, что Алешке только этого и надо было. Он ворвался в нашу каюту, выдвинул ящики письменного стола и где-то под валенками нашел папин диктофон.
– Ты чего? – спросил я.
– Следственный эксперимент. Будешь мне ассистировать. – И в двух словах объяснил суть эксперимента.
– А дальше что? – спросил я.
– А дальше дадим Рыбкину прослушать все записи. Он узнает тот голос, и папа наденет на него наручники.
– На голос? – тупо уточнил я. – Или на Рыбкина?
Несмотря на такое тревожное происшествие, которое, к счастью, завершилось благополучно, в кают-компании состоялся праздничный ужин.