Скелеты в тумане

– Это еще что, – гордо пообещал он. – Сейчас каюту сделаю.

– Сейчас обедать пойдем, – охладила его мама.

И мы с удовольствием пошли опять обедать. Дядя Саша понял со слов Лешки, что у нас была всего одна курица на четверых на два дня и что мы голодали в поезде, и решил нас накормить не только за прошлую дорогу, но и впрок. И поэтому разговор за обедом шел только вокруг стола.

Папа наворачивал треску и камбалу, съел почти целую жареную утку и все подшучивал над дядей Сашей: что же ты нас не угощаешь нельмой, лососем, миногами, где же твое северное гостеприимство и радушие? А дядя Саша грустно оправдывался: нельма уже не водится, кумжа не ловится, а лосось давно исчез.

– Но вам на прокорм дичи и рыбы хватит, – сказал он, – если ты стрелять не разучился. И если твои орлы будут исправно рыбу ловить.

– Я буду чернику собирать, – сказал Алешка, уплетая черничное варенье прямо из банки, потому что в вазочке оно уже кончилось. В основном его стараниями, конечно.

Мама давно уже делала ему строгие глаза. Алешка в ответ невинно пожимал плечами: мол, что же делать, угощают, нельзя отказывать хорошему человеку, нельзя отвергать северное радушие и гостеприимство.

– Ешь, ешь, – подбадривал его дядя Саша. – В ней витамины.

Алешка сделал вид, что очень удивился – вот как! – я и не знал. Ну, раз такое дело – придется еще поесть. И нельзя ли найти чистую, не очень большую баночку, чтобы набрать витаминов в дорогу?

Мама застонала. Папа хмыкнул. Баночка нашлась.

После обеда мы с папой снова пошли на берег и до вечера возились с лодкой. Папа установил на ней каркас из гибких прутьев и натянул на него и пришнуровал к бортам тот самый загадочный брезент с дырочками. Получилась очень уютная каюта, которая могла защитить нас от холодного ветра, соленых брызг и дождя в непогоду.

Мы с Алешкой сразу же забрались в нее и долго не хотели вылезать – так было в ней хорошо. Маме тоже понравилось.

– Номер «люкс», – сказала она, – с видом на море. В любую погоду. Со всеми удобствами. И холодный душ, и свежий ветер. Сдается одинокому интеллигентному холостяку.

Папа почему-то обиделся. Но тут пришел капитан МРБ в фуражке и стал осматривать лодку и давать всякие советы.

– Главное, – сказал он, – что звукового сигнала на вашем пароходе нет. А у нас тут часто туманы на море падают – без гудка никак невозможно.

– Лешка будет гудеть, – сказал я. – Или визжать, как сирена.

– Тогда пошли учиться, – сказал капитан и забрал Алешку на свой бот. И дотемна весь Рудник оглушали звериные гудки маленького, но горластого мотобота.

Под эти звуки мы поставили мачту и растянули ее вантами. Мне это страшно понравилось: получился настоящий парусный корабль. Все в нем было как-то очень ладно и надежно. Казалось, что лодка прямо-таки рвется в море, чтобы, забрав парусами ветер, накренившись под его напором, упрямо резать острым носом крутые зеленые волны… Лепота!

Тут пришел совершенно оглохший от гудков Алешка, посмотрел на наш корабль и заорал:

– Название нужно написать! Капитан сказал, это главное!

– Ты что орешь? – отшатнулся от него папа, зажав уши. – У твоего капитана – все главное.

– А чего вы все шепчетесь? – взвыл Алешка. – Опять секреты? От меня?

На его крик прибежала мама и увела его спать.

И мы тоже пошли спать. Потому что рано утром мы выходим в море.

Нас с Алешкой уложили на медвежьей шкуре. Алешка поворочался, повздыхал, сложил ладони под щекой, а потом, спохватившись, так гаркнул «Спокойной ночи!», что дядя Саша подскочил на печке и ударился головой и коленками в потолок, свалил на пол какую-то кастрюлю, а она сначала ударилась в перевернутое корыто, а потом упала прямо на кота. Кот взвыл и сиганул на стол, опрокинув лампу… И все это продолжалось довольно долго, по цепочке, пока не грохнулись на пол составленные в угол весла прямо на мамину сковородку. Сковородка загудела, как колокол, и все стихло. Лешка за это время, пока все падало и гремело, уже успел уснуть, мама – выпить валерьянки, а папа – покурить.

Дядя Саша вздохнул и признался сквозь сон:

– Хорошо все-таки, что вы уходите завтра в море и не согласились погостить у меня. А то мои вернутся – а жить уже негде. А ведь зима на носу…

Глава IV

Мы выходим в море!

Утром мы столкнули лодку на воду, и она красиво закачала своей мачтой как длинным тонким пальцем. Папа приказал нам начать погрузку.

Мы стали таскать вещи, а он отвернул свои сапоги до пояса и, стоя в зеленой воде, придерживал лодку и укладывал груз в каюту. В своей старой шляпе, которую мама пятнадцать лет хотела выбросить на помойку, в подпоясанной широким ремнем телогрейке и пиратских сапогах он был похож на старого морского волка. Особенно со стороны небритых щек. Мама тоже на него с гордостью поглядывала и командовать им стала меньше. И не так уверенно.

– Одевайтесь теплее, – сказал дядя Саша, передавая папе алюминиевую канистру с питьевой водой. – В море свежо будет.

Папа подхватил Лешку поперек живота и усадил в лодку. Потом перенес туда и маму. А я тоже был в сапогах и забрался в лодку сам.

Дядя Саша пожелал нам счастливого плавания. Мне показалось – с облегчением.

Папа толкнул лодку, перевалился в нее и сел за весла. Мы изо всех сил замахали дяде Саше, и он становился все меньше и меньше. Даже немножко жалко его стало…

На рейде нас ждал капитан со своим мотоботом. И он тоже помахал нам фуражкой, пожелал счастливого плавания и крикнул:

– Алешка! Не забывай про главное. Главное – что?

– Гудки подавать, – заорал Алешка. – В тумане! Давай фуражками меняться!

– Потом, – засмеялся капитан. – В порту! – Дал три гудка и лег на свой курс.

Тут папа поднял парус, и он сначала повис, чуть шевелясь и вздрагивая от ветра, а когда папа натянул шкот, парус надулся ветром, и наша лодка, дрогнув, пошла вперед – сначала медленно, а потом все быстрее и увереннее.

Зажурчала за кормой вода, зашумел ветер в вантах. В нос стала постукивать волна и с шорохом разлетаться в брызги.

Над нами долго кружили со своими скрипучими криками чайки. Целое стадо, сказал Алешка. Они провожали нас. И мы видели их просторные крылья и красные лапки, туго прижатые к белому брюшку. Потом одна из них выхватила из воды неосторожную рыбку, другая бросилась ее отнимать, – и поднялась свара как в старое время в очереди за мылом, – и они отстали…

Папа сидел у руля. Он стал какой-то незнакомый: спокойный, уверенный и строгий. Даже очки его не портили. И драная шляпа.

Он чуть пошевеливал румпель, подтягивал или отпускал шкот и зорко смотрел вперед и одновременно поглядывал на нас, чтобы мы не нарушали морской порядок. И не вывалились за борт.

А мама… я ее не узнавал: она опустила руку в воду и улыбалась. Как перед танцами с магнолиями и фруктами.

Солнце стояло еще низко, но все равно светило хорошо, приветливо. Оно сразу высушивало капли воды, падавшие на туго надутый ветром парус и брезентовый тент. Я облизывал соленые губы, внутри у меня как будто все пело…

– Папа! – вдруг завопил Алешка. – Смотри, куда правишь. Сейчас врежемся!

Впереди, прямо по курсу, торчал из воды круглый мокрый камень, будто верхушка подводной скалы. Лодка летела прямо на него. Я вцепился руками в теплый борт, оглянулся на папу – что с ним?

Папа спокойно улыбался, словно приготовил нам сюрприз. Он не только не думал обходить скалу, он все время держал лодку прямо на нее.

До камня оставалось совсем чуть-чуть. И вдруг – я уже готовился зажмуриться – он нырнул и исчез. И снова появился за кормой. Как поплавок.