О животных, людях и нелюдях

Джокер, увидев меня, жалобно зарыдал. Однако, мне было больно смотреть на его страдания, и я стала ласково гладить его.

Снова и снова объясняя, что я обычная репаративная паук-каракатица, что я просто выполняю задание штаба Феминистской Галактической Метрополии.

Снова и снова продолжая говорить ему о том, что я очень люблю его.

Но он почему-то продолжал рыдать взахлеб как ребенок.

Я гладила его очень нежно. А он все рыдал и рыдал, роняя слезы на мои ядовитые жвалы.

***

Козел

Сказка-быль недетская

Царь еще раз повертел в руках беременную лягушку.

– Ну скажи мне, олух, как? – он отбросил жабу на пуфик к коту. Тот моментально сдриснул под лавку и забился в мешок.

– Как?! Как у тебя это случилось?!

– Оно само собой, как-то, – понурившись и шмыгая носом, ответил царевич.

– Само собой оно у Мальчика-с-пальчика могло быть, – заорал царь, ерзая на троне, – или у Карлика Носа, или у Маленького Принца! Или у хоббита-недорослика!

– А у тебя здорового лба как статься могло? – отдышавшись, он сплюнул и взял чарку. Мигом подлетевший виночерпий наполнил ее медовухой, настоянной на отборных мухоморах и рыжиках.

Царевич еще сильнее зашмыгал носом.

Василиса Премудрая отложила в сторону перо, коим сочиняла конкурсную новогоднюю сказку, и оборотившись к царю, с укоризной сказала:

– Ты бы, батюшка, язык свой укоротил. Видишь, наш младшенький не в себе до сих пор.

– Иди сюда, Ванечка, я тебе носик вытру, – продолжила Василиса.

– Иди, дурачок, иди к маменьке, – пробурчал царь.

Иван-царевич, малость помявшись, подошел к матери.

– Ты вот скажи, свет очей моих, – опять обратилась к царю Василиса.

– Зачем всех сыновей разогнал? Старшего отправил – иди туда, не знаю куда. Среднего – принеси то, не знаю что. Что ж ты за изверг такой становишься, когда медовухи своей перепьешь? Сгинули поди наши кровинушки, – застонала царица горестно.

– Чет они сгинули? Шарятся поди теперь по тьмутараканьским борделям. Ничего им не станется, вот карантины отменют, и вернутся домой наши соколы, – насупился царь.

– Хорошо хоть Иванушку послал куда Макар телят не гонял, – не внимая царю, продолжала горевать Василиса Премудрая. – Хоть Черное болото и гиблое место, но нашенское. Слава богу живехонький домой возвратился.

Услышав слова матери, Иван приосанился и даже перестал ковырять грязным сапогом дырку в царском линолеуме. Лягушка на пуфике подбоченилась и с интересом уставилась на царицу.

– А уж название того места, прости господи, какое непотребное, даже язык не поворачивается сказать, – не останавливалась Василиса.

– Тьфу, завелась, – досадливо проворчал царь и вновь взялся за чарку, – хорош кликушествовать, пусть он лучше расскажет как было.

– Дык она Красной Девицей обернулась, а дальше и не помню я, как в тумане все, – вновь понурившись, выдавил Иван.

– Вот и я говорю, охмурили там нашего Ванечку, на болоте том Черном с грязями колдовскими ихними. Опоили, обкурили, да обесчестили.

– Ты, мать, за языком-то тоже следи! – царь грохнул кулаком по измятой державе.

– Там еще девок много-разно было, да уж эта была больно красивая, – протянул Иван, вспоминая, и покрылся нездоровым румянцем.

– Точно охмурили бессариды бесстыжие, менады охальные, фурии подлые, – вновь затянула матушка.

– Там еще Козел был, – сказал Иван.

– Какой Козел? Сегурский? – встрепенулся царь.

– Не знамо мне, батя, говорили – то ли бардосский, то ль черноморский.

– В отряде дядьки Черномора был Козел из поповицких, знавал я одного. Ох и хитрожопый он оказался. Новатор хренов.

– Помнишь, – царь обратился к жене, – я тебе рассказывал. У казенного мушкета мушку спилил, чтобы дулом идеально ровные кругляши для пельменей из теста выдавливать.

– Ужо как его только батогами потом и не прикладывали. И по сусалам, и по ребрам. А живучий Козел оказался, отлежался в холодной, да деру задал.

– Слышала я, – певуче ответила Василиса, – что он еще длинные тонкие веревки из теста придумал, лапшой назвал, да лапшовый заводик построил. Только ты, наш царь-батюшка, заводик тот в казну обратил.

– А не надо было казенное имущество портить. И другим урок будет. А Козла я потом в тридевятое царство в Темногорию забугорную отпустил, чтоб там свою лапшу втюхивал. Там он и сгинул, – сказал царь, – чой-та там не поделил с итальянцами.

– Кривда это, дворовые девки сказывали, что вновь его в Са…, прости господи, – перекрестилась царица, – вновь его в том непотребном месте видели. Даже вроде заговоренным он стал с какой-то куар-отметкою дьявольской.

Услышав слова Василисы, царь замолчал и снова насупился. Виночерпий у стены переминался в тоске с ноги на ногу. Дьяк-писарь в дальнем краю царских палат, затаив дыхание, навострил уши. Кот высунулся из-под лавки и жалобно мявкнул. Лягушка залегла на бок и, приняв на пуфике вульгарную позу, подперла голову правой лапой.

– Вот тогда тебе и указ мой, – сказал царь Ивану и, вновь помолчав, продолжил, – собирай отряд и скачи к болоту тому Черному, найди того Козла аль живым, аль мертвым. И сюда привези. Тогда может и прощенье мое заслужишь.

– Царь-батюшка, вели выдать для Ванечки сапоги-скороходы, шапку-невидимку и скатерть-самобранку, – попросила царица.

– Хрена с маком! А вот манду-самоблудку выдам, чтобы больше царский двор не позорил!

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Отмахал Иван-царевич в поисках Козла почти восемь тысяч знаков-столбов приснопамятных и возвратился лишь в ночь новогоднюю. И вовремя. Родила лягушка в ночь то ли сына, то ли наследника. Уж уродился он и удаленький, уж и веселенький, уж и умненький, уж и грозненький.

И обернулась лягушка при родах Красной Девицей, да так и осталась красавицей. И стали в народе звать царевну-лягушку душевно и попросту – Гадушка. А супруга ее Ивана и того проще – Гад или чуть иначе, в зависимости от говора древнерусского в местностях разных. А Козла он так и не сыскал. Хитрее всех Козел оказался. Мало того, стал он о царе тексты слагать. Тексты озорные, греховные:

для власти – вздорные,

для критиков – спорные,

для народа – фольклорные.