О животных, людях и нелюдях

***

Кошка

Основано на реальных событиях конца 1980-х годов

Эта кошка была по-особому подлой. Не той обычной равнодушной подлостью кошек по отношению к человеку, которой их наградил спьяну Господь на восьмой день Творения.

А особенной изощренно-изящной подлостью, направленной именно на него. И сейчас, когда она обвила его лодыжку своим хвостом, мурчала и терлась головой по ноге, ничего хорошего это не предвещало.

– Чего тебе, отродье? – хмуро спросил Панкратов, пытаясь стряхнуть кошку с ноги, – жрать не дам.

– Грубый ты, – ответила кошка, – хам солдафонский.

Она отошла в сторону, присела в позу богини Баст и уставилась на Панкратова своими неподвижными подлосделанными глазами.

Панкратов внезапно вспомнил, как они познакомились три года назад. Тогда в семь утра он собирался уже идти на работу, но в дверь забарабанила с криком соседка. Он открыл.

– Валера, слушай помоги.

– Не сейчас, на работу спешу.

– Пять минут, пойдем во двор, сам увидишь.

Раннее летнее солнце уже растопило верхушки деревьев. Листва фонила свежим запахом пробужденной природы. Красоту июльского утра портило только одно – злобное глухое урчание обезумевшей кошки, переходящее в омерзительный визг. На волейбольной площадке в сетке, которую сняли после вчерашней игры, да так и бросили лежать на земле, запуталась кошка. Она умудрилась стянуть полсетки в кокон подле себя, царапала землю и билась в истерике.

– Не фига себе, улов – озадаченно сказал Панкратов.

Он подошел поближе. Из грязного сеточного клубка на него с лютой ненавистью уставился глаз.

– Ладно, ты придержи сетку вот здесь, – обернулся Панкратов к соседке, – попробуем бедняге помочь.

Вместо пяти минут он провозился пятнадцать, распутывая клубок. Результатом освобождения кошки из плена стали не только в кровь исцарапанные руки, но и четыре шикарные царапины на левой щеке. Кошка, вырвавшись из сетки, на мгновенье застыла, сверкнула на них злобным взглядом, что-то прошипела и стремглав рванула в подвал.

– Вот сука, – не удержался Панкратов, почувствовав как кровь стекает по щеке и размазав ее еще больше.

Соседка наконец вышла из ступора, запричитала и увела его к себе домой замыть и унять кровь. На работу он все же пошел.

На утреннем совещании в отделе батяня-полкан, глядя на его исцарапанное лицо и руки, которые Панкратов прятал под стол, опять завел свою любимую волынку о том, что не надо появляться в женской общаге сталепрокатного завода. А если уж попался к горячим сталепрокатным бабам, то лучше сразу соглашаться на все их условия. А то, видишь ли, бывали случаи, когда и по две недели офицера найти не могли. А он там в общаге СПЗ, ленточкой в причинном месте перевязанный и к кровати привязанный, за всех козлов-мужиков отдувается. Да, бывали случаи, бывали.

– Ну и рожа у тебя, Валера, – напоследок удрученно сказал батя, – ладно, иди работай.

Вечером, возвращаясь домой, Панкратов во дворе вновь встретил бесхозную кошку. Она смирно сидела у ног соседки и уплетала сайру из банки. Он прошел мимо, еле сдержавшись, чтобы не дать ей пинка. И соседке тоже. Однако не заметил, как кошка неслышно поднялась вслед за ним на второй этаж.

С тех пор кошка стала гадить исключительно только перед дверью его квартиры.

– Собаку заведу, овчарку, – мелькнула тоскливая мысль. Панкратов поморщился, вспоминая события трехлетней давности и понимая, что с его командировками – завести собаку дело почти нереальное.

– Так чего надо? – опять спросил он у кошки.

– Дай валерьянки, – невинно промурлыкала та, положив лапку ему на тапок.

– Хрена тебе лысого, а не валерьянки! – оживился Панкратов.

– Прошлый раз дал, нажралась, и до трех ночи про меня матерные частушки на балконе орала. Забыла?

– И че? – ответило отродье невинно-подленьким тоном, – че? Обиделся что ли? Это ж я любя.

– Не обиделся. Меня дома не было.

– Выходит зря я ради тебя надрывалась. Ладно, хоть соседи послушали.

– Тоже мимо. Не понимают они твоего диалекта, – сказал Панкратов.

– А про частушки сам догадался? Ушлый ты, капитан. Даму угостишь за страдания?!

– Запись есть. Валерьянки не дам.

– Тогда все узнают про Люську из 27-й квартиры, к которой ты перепихнуться бегаешь, – томно вздохнула кошка.

– Вот уязвила, так уязвила, – он усмехнулся, – нашла чем испугать енота – речкой.

– Люська-то вчера в кожвендиспансере была. Положительный у нее, – отвернув голову вбок и зевнув, произнесла кошка, наслаждаясь произведенным эффектом.

В яйцах у Панкратова противно заныло. Он вспомнил, как позавчера Людмила ему позвонила. И предупредила, чтобы не приходил, типа простудилась на сквозняке, температурит.

– Врешь.

– Информация верняк. Сама у открытого окна сидела. Слышала, как доктор Люську диагнозом приложил.

– А диагноз какой?

– Валерьянки дай, скажу.

– Говори, тогда дам.

– Сходи в кожвен, проверься, – ухмыльнулась кошка, – и бате-командиру не забудь доложить.

– Вот тварь, – неизвестно про кого сказал Панкратов и полез в шкаф за припрятанной валерьянкой.

Закрыв плотно тяжелую дверь старого шкафа, он налил на разделочную доску для рыбы лужицу капель.

– На, но прежде чем ужрешься, давай говори.

– Да че ты жмешься-то? Наливай по полной, – нервным сопрано ответила кошка.

Панкратов добавил еще. Кошка выхватила у него доску из рук и метнулась к балкону. Ловко перемахнула на соседский балкон. И там, шурша языком по фанерной доске, тотчас предалась своему наркотическому угару.

– Ты слово-то держишь? – крикнул ей Панкратов.