Автопортрет, которого нет. Повесть и рассказы

На втором этаже Наталья дрожащими руками открыла дверь в комнату своей подруги. В этой комнате на одной стене горел голубой ночник, на другой в темной раме висела репродукция с картины Иоганна Георга Платцера «Вакханалия». Признаюсь честно, я никогда не понимал картины старых мастеров, которые поражают театральным сюжетом. Для меня так и осталась тайной суть академической живописи, на которой столпотворение наготы.

На столе в этой маленькой комнате нас ждали две чашечки кофе. Кофе был холодный и приторно сладкий. Мы пили кофе и молчали. Я давно заметил, что после густого и сладкого кофе у меня начинает слегка кружиться голова, а во рту появляется неприятный горьковатый привкус. На этот раз неприятный привкус возник сразу же, как только я сделал первый глоток. Между тем, Наталья для чего-то заперла входную дверь. Запор при этом громко щелкнул. Она начала переодеваться, не обращая на меня внимания. Сняла кофточку и юбку, надела просторный халат. Я с недоумением и досадой посмотрел на неё. Сейчас её полнота, капельки пота над верхней губой и смущенные глаза рождали во мне антипатию. Я готов был сквозь землю провалиться. Надев красивый бардовый халат, она села на кровать и откинулась на высокую подушку. После недолгой паузы спросила:

– Ты согрелся?

Ее вкрадчивый грудной голос заставил меня вздрогнуть. Руки она закинула за голову. При этом её большие полные груди тоже слегка приподнялись.

– Да, – ответил я.

– Здесь хорошо. Уютно. Правда?

– Да.

Я понимал, что с моей стороны сейчас должны были последовать некие действия. Я должен был найти и произнести какие-то очень важные в данный момент слова… Но я ничего не предпринимал. Почему-то мне не нравилась эта просторная и теплая комната. Не нравились излишне румяные после ходьбы и ветра щеки Натальи, её лукавые тёмные глаза. Я вдруг понял, что она каким-то образом уже руководит мной. Во рту у меня неприятный привкус после холодного кофе. В голове странный шум. Для чего я здесь? Зачем? Ведь мне от нее ничего не нужно. Я просто хотел понимания. Я хотел поговорить о творчестве. Хотел узнать, что она думает о моих рукописях.

От выпитого кофе и сильного волнения мне сделалось душно. Я не знал, как мне поступить. Я мужчина. Я пришел к зрелой женщине ночью. Она договорилась с подругой, чтобы мы могли провести несколько часов вместе. И при этом я ничего не предпринимаю. Скорее всего, это идет вразрез с её планами. Это не вписывается в ту цепочку событий, которые она сама себе нарисовала, нафантазировала. После всего, что уже произошло, следуя странной логике любовного сближения, я должен был подойти к ней и сесть рядом, привлечь к себе, наговорить ей кучу комплиментов, приласкать, а потом овладеть её телом. Так на моем месте поступил бы всякий настоящий мужчина. Но я этого почему-то не хотел. Скажу больше. Там на лесной дороге, когда было сыро и холодно, когда рядом в вершинах деревьев протяжно гудел северный ветер, я понимал, что это возможно. В какой-то момент я даже хотел этого. А сейчас почему-то всё изменилось. Этот ночник – соглядатай, эта картина, изобилующая полуголыми телами, этот шум в голове и горьковатый привкус во рту сделали свое дело. Странно, но в тот момент мне почему-то очень захотелось снова оказаться на прохладной осенней улице, где я никому ничего не должен. Где я – одинокий никому не нужный свободный грешник. К тому же я прекрасно знал, что должно было здесь произойти в мельчайших деталях. Я мог всё это представить. Я могу представить, как будут пахнуть ее подмышки, когда я попытаюсь осыпать поцелуями её тело. Как в минуты страсти будет двигаться её большой и рыхлый живот. Какими жадными и влажными станут ее полные губы, какими будут её руки, ноги, спина.

– Что с тобой? – спросила она из полутьмы.

– Наталья…

– Что?

– Мне, пожалуй, лучше пойти домой. У меня голова от кофе разболелась…

После этой фразы она надолго замолчала. Было такое впечатление, будто я сильно её обескуражил. Я её удивил. Она даже не знает, что мне ответить. Как отреагировать? Видимо такого с ней никогда не случалось.

– Домой? – удивленно произнесла она из темноты.

– Да.

– Почему? Я сделала что-то не так? Я неправильно тебя поняла? Скажи.

И снова – молчание. Теперь уже я не знал, что ей ответить. Она шла сюда сквозь дождь и ветер, сомнения и мечты, отвергая угрызения совести и угрозу расплаты. Она надеялась на что-то необычное. И вдруг осознала, что всё это зря. Ничего не будет.

– Уходи! – холодно и возмущенно произнесла она.

– Потом я тебе всё объясню.

– Уходи, – повторила она.

Ее голос прозвучал как приказ.

– Потом…

– И не надо ничего объяснять… Уходи. Я тебя прошу.

Когда я вышел на улицу, там было уже совсем темно. Но край леса на западе всё ещё розовел исподом темных туч. Ветер стих, в свете уличного фонаря изредка пропархивал снег. Минуту назад я думал, что начну проклинать себя за нелепый поступок, за нерешительность, что я буду искать оправдания, но вместо этого неожиданно ощутил в душе спокойствие и ясность. Она – замужняя женщина, я – женатый мужчина. И мы оба сумели не переступить грань. Значит, нам нечего стыдиться и не о чем жалеть.

В котельной

Кажется, как раз в ту пору я почувствовал неуемную тягу к писательству и по этой причине решил исследовать жизнь с самых низов. Мне тогда казалось, что я толком не знаю, чем живут обычные люди – мужчины и женщины. О чем они мечтают, чем интересуются?

В школьной котельной я познакомился с Павлом Васильевичем Злобиным, человеком по-своему весьма колоритным и упрямым, суждения которого порой поражали меня своей резкостью и прямотой.

– На хамство надо уметь реагировать, – учил меня этот опытный кочегар, сидя на скрипучем стуле возле самодельного стола из половых досок.

– Как реагировать? – однажды спросил я.

– Вот, например, тебе грубое слово сказали.

– И что?

– Ты должен обидчику в морду дать.

– Почему? – удивился я.

– Чтобы обозначить свое возмущение. На все надо уметь реагировать. В этом и заключается настоящая свобода.

Павел жил на окраине Красновятска в деревянном бараке, носил густые рыжие усы, пятнистый темно-зелёный ватник и огромные кирзовые сапоги. Он уверял меня, что всем в этой жизни доволен. Все у него есть, потому что он умеет жить скромно. А если что не по нему, если что не так, он может любого на место поставить словом или кулаком. У него в этом смысле «долго не горит».

– Я никому спуску не даю, – хвастался он. – Не так давно даже директора школы на место поставил.

– За что? – не понял я.

– За дело. Я ему несколько раз напомнил, что набивку в насосе, который воду горячую из котла подает, пора заменить. Через сальник вода протекает. А он – ноль внимания… Пришлось поставить человека на место. Высказать ему всё. Пусть радуется, что я ему золотой зуб не выбил.

– Ну, ты даешь!

– И с женой своей я так же обращаюсь, – заверил меня Павел. – Если чего не по мне, я могу и жену на место поставить.

– Её-то ты, надеюсь, не бьешь?

– Нет. Зачем? На неё мне достаточно грозно посмотреть – она сразу всё понимает.

Павел сделал нижнюю губу коромыслом и слегка приподнял вверх указательный палец, многозначительно глядя на меня. Потом улыбнулся и продолжил:

– В наше время иначе нельзя! Съедят! Я, когда работал сборщиком живицы в леспромхозе, у нас там мастер был один по фамилии Закиров. Хитрый дядька, я тебе скажу. Мы всей бригадой пахали, добывали живицу, а он у нас почему-то бригадиром числился… Прохиндей! Ну, я взял да и вывел его на чистую воду. Съездил в бухгалтерию леспромхоза и наряды поднял. Казалось бы, что такого. Только до меня никто почему-то этого сделал. Вот так вот! Потом мы этому «бригадиру» для порядка морду-то начистили.

Павел закурил, откинулся на спинку стула и задумался. Через какое-то время оживился и нравоучительным тоном добавил:

– Скромность не украшает.

– Понятное дело, – согласился я. И тут же вспомнил из детства один интересный случай. Было это классе в пятном, а может быть в шестом. Мне тогда очень нравилась одна девочка. Ничего в ней не было особо привлекательного, если не обращать внимание на то обстоятельство, что она уже тогда обладала прекрасной фигурой. То есть всё у неё было на месте, как у настоящей взрослой женщины: и груди, и бедра, и попка. По этой причине на школьных вечерах я ее избегал. Даже в глаза ей старался не смотреть. Стеснялся. Я был тогда излишне высок, худ и не уверен в себе. Мне порой казалось, что я хуже всех в нашей школе. Цвет лица у меня был болезненный, голос тонкий. Гадкий утенок – одним словом.

И вот однажды меня вызвали к доске прочитать стихотворение, которое нужно было выучить наизусть. Я прекрасно это стихотворение знал, потому что до сих пор помню. Я уверенно вышел к доске. Начал декламировать, слегка помахивая левой рукой, как это делают настоящие поэты… И тут – увидел её глаза. Она смотрела на меня совсем не так, как раньше. Не так, как смотрели на меня все остальные девочки в нашем классе. В её глазах была загадка, а ещё там была явная заинтересованность моей персоной. Это ошарашило меня, как раскат весеннего грома. И я моментально забыл всё стихотворение. Я стоял у доски и молчал.

– Ну, что же ты, Андрей, стихи толком не выучил, а отвечать идешь? – пожурила меня учительница литературы. Немного помолчала и добавила: