Держава

– Матрёшках, святой отец. Мать честная. Да там в кустах…

– Сын мой… Окстись… Епитимью наложу…

– Муфтабиль… Пустой. Без матрёшек и неваляшек.

– Ага! Побоку наступление, – желчно почмокал губами священник и погрозил полковнику нагрудным крестом, – к Гороховодатсковскому на моторе, и вместе с ним к молодым лялям, – насмешил офицеров.

– У меня другое предложение. Берём солдата с пулемётом, запасные коробки с лентами, пробираемся к авто, пока батальон своим огнём гансов отвлекает, и с мотора шмаляем, как выражаются французы, по фрицам из пулемёта, развлекая их меткой стрельбой и давая шанс батальону с наименьшими жертвами добраться до вражеских окопов.

– Авантюра принимается. Оказывается, ни только шампанское пить в академиях учат. Ляховский… Ползи сюда. Мы с приятелем на авто покатаемся, а ты с батальоном готовься наступать. Ваше преосвященство, вы-то куда увязались?

– «Алеа якта эст», – что в переводе с латыни: «Жребий брошен».

– Вот так православные попы папистами и становятся, – пригибаясь, короткими перебежками, приказав солдату с пулемётом следовать за ними, двинулись к рощице. – То-то, смотрю, латинский цитатник пропал. А я, по простате душевной, на честнягу-Ляховского грешил, – шутливо бурчал Рубанов.

– Да не брал я ваш разговорник латинский, – как мог, отбивался от наветов отец Захарий. – С бурсы ещё сие выражение запомнил. – Я ведь землемером мечтал быть, но папенька…

– Тихо! Падай на землю. Засекли нас гансы.

Через несколько минут, когда обстрел закончился, солдат-пулемётчик остался лежать.

– Убили раба божьего, – перекрестился отец Захарий. – Царствие ему Небесное. – Меня Бог пулемётчиком, видно, определил, – благополучно добрались до авто. – И чего оно тут делает?

– Это, батюшка, лишь Бог и одно растение знает, – разбил заднее стекло Рубанов, расположив там пулемёт «Максим». – А вас, батюшка, вторым номером назначаю, коли солдатика убило. Ленту подавать станете.

– Какое растение? – опешил от предстоящей задачи отец Захарий. – Какую ленту?

– Растение – хрен, а ленту – пулемётную. Господин подполковник за извозчика будет. Тут как раз и колея перед проволокой имеется. Видно, главный гансовый инженер на «Мерсе» раскатывал, пока колючку тянули. Ну, господин «момент», заводи мотор, а вы, падре, располагайтесь рядом и ленту с патронами расправляйте, чтоб при стрельбе не заклинило. Загадка, господа, – решил привести в нормальное расположение духа разволновавшегося святого отца. – Мы сидим в автомобиле, впереди нас лошадь, а сзади – аэроплан. Где мы находимся?

– На карусели, господин полковник, – подал голос штабист, трогаясь с места и постепенно набирая скорость. – На первом курсе, в ресторане, эту загадку изучали.

– Ну, давай, сынок, – особо не целясь, нажал на спусковой рычаг и открыл стрельбу по немцам, двигаясь вдоль их протяжённого окопа, Аким.

– Грех, грех-то какой, – перебирая пулемётную ленту, бормотал священник. – Собственноручно помогаю людей убивать.

– Не людей, а врагов, – перезаряжая пулемёт, уточнил Рубанов, быстро продевая новую ленту через окно приёмника. – Где это вы там людей увидели? С рогами-то на голове.

– Один глаз, один рог, но не носорог!? – развернув машину, погнал её в обратную сторону развеселившийся штабист. – Загадка второго курса.

– Ганс с выбитым глазом, – прищурив свой, палил в сторону немцев Аким.

– А вот и нет, – крутил руль подполковник, зигзагами ведя машину, чтоб фрицы в неё не попали. – Корова из-за угла выглядывает, – рассмешил честного отца.

– Всё так! Как давным-давно сказал один человек: шути над смертью, она и не страшна будет, – ударился лбом о пулемёт Рубанов, цепляясь руками за спинку сиденья и переворачиваясь вместе с машиной: «То ли бензобак рванул, то ли артиллерийский снаряд попал, – подумал он, больно ударившись о дверку. – Может, и правда мы в карусели находимся?» – сдвинул с себя отца Захария, уразумев, что находится в перевёрнутом авто.

– Ну-ка дружно, братцы, – услышал голос Сидорова. – Вытаскивай людей из железяки. Живы, вашсродь?

– Вроде жив, – увидел над собой озабоченное лицо ротного фельдфебеля.

– Слава Богу! А отец Захарий с генштабистом, кажись, насмерть убиты. Сухозад, друг ты мой ландриновый, помоги их высокоблагородию. Братцы, гансы отца Захария убили-и. Вперёд, чего встали как штыки. Отомстим подлюкам за нашего полкового батюшку, – повёл в бой солдат неунывающий фельдфебель.

«Как, убиты? – дошло, наконец, до Рубанова. – Зачем убиты!?»

– Панфёр, помоги подняться, – подошёл и встал на колени перед отцом Захарием, услышав слабый стон, а затем, сквозь стиснутые от боли зубы, шёпот:

– За грех убийства Господь покарал, – несильно сжал он ладонь Акима. – Не должно священнику человека жизни лишать, даже если тот и враг, потому как не воин я, а священнослужитель, – замолчал, потеряв сознание, отец Захарий.

– Да где санитары? Панфёр, живо санитаров сюда, – на коленях передвинулся к лежащему неподалёку офицеру-штабисту: «А вот подполковник точно мёртв, – бережно закрыл ему глаза, удивившись улыбке на синеющих уже губах. – А на мне только синяки, ушибы и ссадины, – поднялся на ноги. – Господь знает, кому время пришло, а кому – нет, – медленно, опираясь на подобранную палку, побрёл, перешагивая через колючую проволоку и обходя убитых павловцев, к занятым его батальоном немецким окопам, мимолётно отметив, что фрицы не поленились накрутить восемь рядов колючки на аккуратно оструганные колья. – Много к Гришке Зерендорфу нынче павловцев придёт, – глядя на мёртвые тела, с горечью подумал Рубанов. – Недаром он головой качал».

Пока немцы не опомнились, так же медленно шагая и опираясь на палку, повёл батальон занимать вторую линию вражеских траншей. К его удивлению, немцы особого сопротивления не оказали, и как только наступающие сделали проходы, порезав сохранившиеся остатки развороченной русской артиллерией колючей проволоки, дружно отступили, не доводя дело до рукопашного боя с гвардией.

«Ну и воинство у меня, – разглядывал мокрых и грязных солдат Рубанов, многие из которых были без утерянных в болоте сапог. – Видимо, своим непрезентабельным видом оказали на противника деморализующий эффект, коли тот поспешно вторую линию окопов оставил».

– Махлай, связь наладил?

– Так точно, вашвышбродь. Аппарат фунциклирует.

– Набери тогда командира полка. Ваше превосходительство, основная позиция противника прорвана, – доложил генералу о потерях и боевой обстановке на данное время. – Дмитрий Дмитриевич, сапоги срочно нужны и форма. Батальон на нищих оборванцев похож, а не на гвардейцев, – закончил доклад, попытавшись затем пообщаться с Гороховодатсковским, но традиционно нарвался на Семёновский полк.

Трубку взял, как водится, бывший рубановский учитель.

– Приветствую вас, Африкан Александрович. Как дела?

– Здравствуйте, Аким Максимович. Дела не очень. Наступление захлебнулось в одном из рукавов Стохода. Отрицательную роль играет практически полное отсутствие тяжёлых калибров артиллерии, а их пушкари в данный момент безнаказанно громят занятые нами две линии окопов, и вдобавок создали огневую завесу между первым эшелоном атаки и подходящими к нам резервами, не подпуская их на усиление ударных батальонов. Как я понял, эта тактика оказалась большой неожиданностью для командования. Иван ранен…

– Бог мой. Тяжело?

– Жить будет. Мужик здоровый. А нам с Шамизоном – хоть бы хны. Нет, вру. Яков Абрамович насморк подхватил, ноги промочив, – добродушно хихикнул учитель. Вы как?

– Аналогично! Синяки, ссадины и насморк. Ну, всего хорошего, господин подпоручик.

До Гороховодатсковского Аким дозвониться так и не сумел.

Ранним утром по занятым павловцами окопам интенсивно заработала германская артиллерия, применив ту же тактику, о которой говорил Афиногенов. Блиндажей на позиции немцы возвели мало, и укрыться от огня вражеских батарей было весьма проблематично.

Сапёры за ночь чудом успели замостить на болоте гать из хвороста и досок, по которой артиллеристы сумели переправить целый дивизион.

К огромнейшему удивлению, нет, даже потрясению Рубанова, руководил переправой по «Калинову мосту» никто иной, как граф Игнатьев.

– Сергей Рудольфович, – обнял улыбающегося товарища Аким, – ты, гляжу, уже ни только герцог, но и полковник, с чем тебя от души поздравляю.

– Я тебя тоже, дружище, с тем же славным чином. Как там, у Горького: полковник – это звучит гордо. А удивляться здесь нечему. Мы, Игнатьевы, кругом. Для тебя же не секрет, что вашим штабом руководит генерал Игнатьев…. И мы с ним не однофамильцы… Вот и воспользовался родственными связями, дабы попасть поближе к Павловскому полку, чтоб подсобить дружище Рубанову, – загоготал Игнатьев, похлопав опешившего гвардейца по плечу.

– Да не тому я поражаюсь и дивлюсь, а что Максима Горького читать стал, вместо того, дабы горькую пить.

– А для чего же в Пажеском корпусе алфавит запоминал? До вечера, дружище.

Следом за артиллеристами, к Павловскому полку, по необстреливаемому фрицами болоту пробрались интендантские чиновники, доставив целый обоз с формой и сапогами.