По волнам памяти

Я, например, осенью, на спор сиганул с высоченного стога и разбил нос. И ничего, не ныл.

Через несколько минут со двора доносится короткий визг и радостный вой Додика.

– Все, кончился ваш васька, – бросаю я ребятне. Те шмыгают носами и испуганно таращат глязенки.

Затем мы с женщинами одеваемся и выходим из хаты.

Громадный кабан, с поникшими лопухами ушей, лежит на брюхе, утопая в соломе. А рядом невозмутимо покуривают дядя и отец, с длинным тесаком в руках.

Дедушка наклоняется, чиркает спичкой и поджигает солому.

– Непоганый кабанчик случился, – обращается он к родне.

– Как же, хлебный, пудов на десять потянет, – смеется дядя.

Я с восхищением смотрю на деда. У него всегда лучшие кабаны не только в селе, но и во всей округе.

Местные дядьки часто приглашают дедушку на ярмарку – выбрать им поросят. И тот никогда не ошибается, из них вырастают здоровенные свиньи. К тому же дед в прошлом цирковой борец и известный лошадник. Рассказывают, по молодости ломал подковы.

Между тем, солома с треском разгорается, и двор наполняется душистым дымом. Он щиплет глаза, от кабана пышет жаром, и все отходят подальше.

Только дед с сынами остаются на месте, ворочая тушу и опаливая щетину на ней свернутыми из соломы жгутами. Когда та исчезает, они укладывают под ваську новый слой соломы и отходят в сторону.

Наступает очередь женщин. Появляются чугуны и ведра с кипятком.

Острыми ножами они тщательно скребут тушу, обильно поливая ее водой. Закопченный васька на глазах преображается, исходит паром и становится молочно-белым.

После этого он накрывается толстым рядном, и в дело вступает детвора.

Я самостоятельно забираюсь на тушу у головы, а братишку и сестренок усаживают сзади, друг за другом. И минут пять, визжа от восторга, мы скачем на широкой кабаньей спине. Это тоже старая украинская традиция. Чтоб сало было мягче и нежней.

Затем дедушка отсекает у васьки одно из зарумянившихся ушей, режет его на кусочки, и раздает их нам. Они необычайно вкусны и душисты.

Теперь наступает самый ответственный момент – разделка туши и засолка сала.

Дед с сынами выносят из сеней кадки и остаются во дворе, а остальные, весело переговариваясь, уходят в дом.

Спустя некоторое время, на громадной чугунной сковороде в печи, брызжет соком и исходит ароматным паром «свежина», а в горнице накрывается предпраздничный завтрак.

На расшитой цветами барвинка полотняной скатерти, в центре, один из испеченных к рождеству пышных караваев, румяный и с ноздреватой корочкой, вилок моченой, снежно-белой капусты и издающие укропный запах пупырчатые огурцы, сметана и мед в веселых макитрах, а также чуть теплый узвар из сушеных груш и чернослива. А еще старинный штоф с домашней горилкой на чабреце и пузатый графинчик с вишневой наливкой.

Через час все, кроме бабушки, за столом. Раскрасневшиеся на морозе и у печи, с веселыми улыбками и добрыми глазами.

Затем появляется и она, торжественно неся перед собой объемистое блюдо с золотисто поджаренной свежиной. Оно водружается рядом с караваем.

Дедушка откашливается и берет со стола утопающий в его заскорузлой ладони стопку.

– Ну, что ж, дети, с наступающим вас светлым Рождеством…

И опрокидывает ее под усы. Его примеру следуют все взрослые.

– Эх, словно Боженька голыми ножками по жилам пробежал, – басит, выцедив горилку дядя, и все за столом смеются. Затем, на несколько минут, в доме воцаряется тишина, все степенно едят.

Мне очень нравится душистое мясо, которое по очереди накладывают себе взрослые и я стараюсь выбрать кусок побольше. Тут же получаю от деда деревянной ложкой по лбу.

– Не мельтеши, чертеня…

За столом дружный смех. Я почесываю лоб собираюсь обидеться и… тоже смеюсь.

– Эх, а пироги я так и не успела вчера испечь, с хлебом долго провозилась, – вздыхает бабушка, – в самый раз были б унучкам до узвару. Та хай соби, як увечери колядовать придете, будуть готовы. Вы ж не забудете бабу с дедом ?

– Не-е, бабуся, не забудем, – дружно тянем мы.

Через час завтрак окончен. Мужчины вновь уходят во двор, заканчивать с кабаном, а женщины быстро убирают со стола, готовясь начинять мясом колбасы и непременный в Малороссии свиной желудок, именуемый в этих местах «бог».

Нас, сонно клюющих носом от утренних впечатлений и сытной пищи, мама ведет домой.

А зимний день в разгаре. Ярко светит солнце, искрится голубым льдом замерзший Донец с заснеженными вербами на берегу, над селом плывет запашистый дымок из дворов и дымарей хат. Откуда-то с околицы доносится удалая песня

«Йихав козак за Дунай,

Казав дивчини прощай,

Повернуся я до дому,

Чэрэз тры добы…»

Дома мама заставляет нас умыться и укладывают на теплую лежанку – вздремнуть. Мы с сестренкой капризничаем – боимся проспать колядки, которых ждали целый год.

– Ничего, – успокаивает мама,– мы с отцом вернемся от дедушки и вас разбудим. Поколядуете. Целует нас и уходит…

Вечер. За разрисованным морозом окном первые звезды.

Мы с сестричкой, наряженные в праздничные одежки, сидим за столом на кухне и наблюдаем, как мама накладывает в прозрачные вазочки кутью. Именно так в наших местах называют то рождественское угощение, с которым ходят колядовать. Это сладкий вареный рис, с изюмом, украшенный поверху кусочками мармелада или разноцветными леденцами с загадочным названием момпансье.

Наполнив вазочки, мама кладет под крышку каждой по блестящей чайной ложечке и завязывает их в белые полотняные хусточки. Дымящий у печки папиросой отец, хитро поглядывает на нас и дает советы, как побольше набрать святочных гостинцев.

– Ну, а колядки вы хоть знаете?, – интересуется он, – а то ведь кроме медного пятака кугуты ничего не дадут.

– Знаем, – хихикает сестренка, – нас мама учила, и заводит тоненьким голоском,

«Щедрык, ведрык, дайте вареник,

Грудочку кашки, кильце ковбаски…

– А вот еще,

« Щедрый вечер, добрый вечер,