Зеркальные Двери

– Не стоит и беспокоиться, здесь скотча не держат, я только что проверил. Джэк Дэниэлс, всё что есть. Хотите, возьмите мой, я ещё не отпил даже.

Я протянул ему стакан, наблюдая как тени замешательства и неуверенности трепещут на его лице.

Таня смотрела на нас снизу, как юннат на жуков носорогов, медленно и упорно ползущих по корявой коре какой-нибудь вечной сосны, опускающей якорь своей ощетиненной кроны глубже и глубже в небо.

– Хорошо, спасибо, -принял он наконец стакан во вместительный ковш ладони, -а вы?

– Я себе ещё налью, там бутылка целая, едва почтая, могу всю сюда для нас прихватить.

– Не стоит, я больше скотч люблю.

Любитель скотча, снова отметил я про себя, ещё не понимая зачем.

Знакомым курсом я двинулся в экспедицию, где возле бокально-хрустального столкнулся с Суреном.

– Ну, отлично сидим, ага, а ты ломалась.

Меня покоробило, но я не подал виду; знал, что если Сурен решит извиняться, меня покоробит куда больше.

– А вы Таню давно знаете, -осторожно спросил Эдвин, когда я вернулся. Он называл её Таниа, не выговаривая чужого неудобоваримого слитного звука.

– Недавно. Сурен только что познакомил.

– А… Сурен забавный человек.

– Я полагаю, мы все забавные, каждый по-своему, даже я. Просто это надо увидеть.

– Ну значит я ещё не рассмотрел, -застенчиво улыбнулся Эдвин.

– А я кажется начинаю различать, -она наконец улыбнулась.

Скотч

Так мы стали дружить домами а точнее их домом. Я приносил какой-нубудь скотч, и мы неспешно его распивали за беседами и стрекотанием телевизора. Впрочем, Эдвин настoял перемежать мои подношения с его угощением. Так я узнал, что он был непросто любителем но и ценителем «вертолётного топлива,» как называл Сурен скотч и виски. К примеру, сегодня я принёс Балвеню. Пришлось немного потратиться, хоть и знал, что Эдвина впечатлить непросто, а точнее нельзя: он казалось знал все сорта если не на вкус то на этикетку. Впрочем, это надо было видеть, как радовался он доставаемой бутылке, как старому другу, зашедшему на огонёк запросто без церемоний.

Угнездившись в бежевых подушках дивана и кресла, собрались мы пригубить из позвякивающих льдом бубенцов-стаканов, чья уютная музыка успокаивала и располагала, особенно Эдвина, судя потому как раздвигалось, расползалось вдлину и вширь, будто подошедшее тесто, его обычно подобранное тело.

– Поесть не хотите?

Таня перевела взгляд снего на меня и обратно.

– Можно, -неуверенно сказал Эдвин, а я пожал плечами.

– Я сделаю тогда лосося. В плите. Будет быстро.

Она направилась на кухню, по пути обернувшись ко мне.

– Ты будешь лосося? —спросила она по-русски.

Она соскальзывала иногда на русский, и тогда либо я, либо она переводили, но в последнее время всё реже; и Эдвин привык, и нам было в лом. Я кивнул, представив себе большую плавную рыбину, гладкую и нежную как губы и лупоглазую как телескоп.

Уже недели две как перешли мы на ты после того дождливого вечера, кода я вёл её от машины, держа над головой пластиковую сумку, обнимая Таню за плечи, чтобы вдвоём умещаться под этим притворством навеса, пока Эдвин, без навеса, отворял входную дверь и проникал вглубь дома. В передней она обернулась и положила мне руку на плечо, щупая мою безрукавку.

– А ты промок.

– Ты тоже… слегка увлажнилась, -я провёл ладонью по её прямым просто стриженным волосам, размазывая капли тонким слоем.

– Ну что, выпьем чуть-чуть для просушки? Вы что будете?

Её прямой как карандш взгляд упёрся мне в лицо.

– Наливай что хочешь, -крикнула она вглубь дома сухим без интонации голосом.

Ужин

– Эд, -позвала Таня из кухни, – я лосося не нахожу.

Эдвин застыл, как собака в стойке, подобравшись и ужавшись в объёме, потом вскочил и поспешил Тане на выручку, как будто помогать волочь из воды грузно тянущую ко дну рыбину. Ой, -донёсся из кухни его голос, -я же забыл совсем, мы с Санкой его во вторник съели, кажется, когда я его из школы брал, помнишь? Совсем забыл, извини.

Санкой он называл Таниного сына Саньку, прилежного ученика средней школы двенадцати лет отроду с копной каштановых волос, ниспадавших на самые брови, которую он не хотел стричь коротко по моде, за что одноклассники, хоть и смотрели косо, предпочитали его не замечать.

– Мог бы вобще-то предупредить, -оборвала его Таня.

Они вернулись в гостинную с пустыми руками, и Эдвин, разведя их встороны, точно подтверждая очевидное, предложил съездить в магазин.

– Я мигом обернусь, ничего страшного. Ведь мы не торопимся, правда?

– Да ладно, -вмешался я, -я могу заказать пиццу или китайского чего-нибудь у Чэнга. А то давайте, я съезжу. Я слегка подался вперёд, но с места не двинулся.

– Нет, нет, ни за что. Вы тут посидите, а я обернусь мигом. Тания лосося хотела.

Его ноги споро прошелестели в прихожую и оттуда за дверь. Мотор подвзвизгнул как ужаленный, и его звук растворился в конце проулка.

Мы помолчали, выжидая пока добежит, разобьётся и утихнет последняя волна этого шторма в стакане скотча. Я пригубил, клацая подтаявшими мини-айсбергами, Таня отозвалась перезвяком своих, и мы переглянулись, в унисон улыбнувшись своей незатейливой шутке. Первым заговорил я, потому что так положено. Почему? До сих пор не знаю. Понимаю вперёд пропускать, деверь открыть и придержать, это да, тут сила требуется, но языком двигать… впрочем я отвлекаюсь, просю прощения.

– А почему он тебя Танией зовёт, никак не выучит?

– Нет, он иногда выговаривает Таня, но при посторних больше на Танию соскальзывает. Может ему кажется понятней. Кто его знает.

– Может.

– Мебель однако подобрана, -я повёл рукой вокруг комнаты. Слова выходили скупо как из пустого кошелька.

– Люблю уют, чтобы как дома.

– Как дома? Разве это не твой дом?

– Не знаю ещё.