Владимир Высоцкий. Только самые близкие

– Я – тетка.

– У него ужасное затемнение в легких!

Ну, что делать – надо класть его в больницу, а как? Коля же нигде не прописан, у него даже паспорта нет. Я начинаю хлопотать, иду в райисполком. Все там рассказала, а мне говорят: «Мы понимаем ваше положение, но ведь он живет не на нашей территории. Советуем вам пойти в свой исполком». А тогда ведь все было проще: я сразу попадаю в приемную председателя нашего исполкома, а он уже собирается уходить. Я к нему:

– Вы уже уходите?

– Да, ухожу. А вы ко мне?

– Да, к вам.

– Ну, пожалуйста.

Представляете? Возвращается в кабинет, предлагает мне стул. И я говорю:

– У меня вот такая ситуация, в квартире такой больной человек.

И он меня направляет в другой кабинет: «Идите к товарищу Шепелю и расскажите, что у вас такая проблема… Все подробно ему расскажите».

Я пошла, а это оказалась женщина. Все подробно ей рассказала. И на следующий день с работы ей звоню. Она отвечает: «Я ничего не забыла, все идет своим чередом». Прихожу вечером домой, оказывается, что она сама побывала у нас и посмотрела Колю. А соседи все ей рассказали. Ведь все они – и Гися Моисеевна, и Людмила Яковлевна – помогали, ходили к нам, кормили Колю. И эта Шепель мне говорит, что надо пойти туда-то, взять такие и такие документы.

Ой-ой-ой! Сколько я тогда выходила!.. У меня была целая записная книжка: куда и когда надо идти, с кем говорить… А у меня же работа, правда, меня отпускали иногда… И однажды я прихожу домой, а Коли нет. Наконец его забрали в больницу. Я сразу туда, а сестра говорит: «Вот и мамочка твоя пришла…». А когда она его раздевала, то говорила: «Милый мой, откуда же ты такой явился?». А Коля говорит: «Откуда-откуда? Оттуда, где и Макар телят не гонял…»

В общем, у него туберкулез, и он лежит в больнице в Сокольниках полгода. Я езжу к нему почти каждый день, падаю с ног, но что же делать. Потом меня вызывает главврач и говорит: «Мы не можем его больше держать, курс лечения закончен. Но просто так выписать мы его не можем – он же без паспорта».

Я опять в наш исполком: ну дайте, наконец, паспорт человеку. И наконец мне дают паспорт. В больницу Коля лег летом, а вышел зимой. И вот всем домом мы собирали ему одежду. Кто-то дал пальто, кто-то – шапку, зимние ботинки. Вот такая история.

– А Высоцкий общался с Николаем?

– Володя с ним, конечно, общался, но не так много. Он даже говорил Николаю: «Коля, ты на меня не обижайся, я же учусь, я же – студент».

А вообще, вы знаете, Валера, это очень тяжелая тема, и я стараюсь ее не касаться.

О Марине, о даче и о наследстве

Что касается Марины. Марина прилетает 23 января. И я вас уверяю, Валерий, все с ней будут общаться. Я Вадиму Ивановичу (Туманову. – В.П.) сказала: «Вы должны высказать Марине свое мнение. И очень резко ей сказать, что вы думаете о ее книге».

А вы знаете, что Марина подала в суд на газету «Советская Россия»? Подала за неточный перевод. А женщина, которая переводила этот отрывок, – очень образованный человек. Она говорит, что во французском языке нет такого слова «алкоголик». А там речь идет вот о чем. Марина пишет, что вот она приехала в Москву, познакомилась с молодым человеком, а ей говорят: «Это сейчас он не пьет. А вообще он – алкоголик. И потом он тебе покажет…» А если бы Марина хорошо владела русским языком, то она могла бы написать так… Что он часто себя не сдерживает, ну, наконец, выпивает. Но не алкоголик же! И вообще она не должна была об этом говорить.

Потом она путает многие факты… Возьмем этот трагический случай у Абдуловых. Во-первых, было желудочное кровотечение, а не «пошла кровь из горла». И это было не в тот момент, когда якобы Володю не пустили в автобус, он расстроился, вышел из себя, и поэтому все произошло. И произошло это потому, что он жил в постоянном напряжении.

Потом, она пишет о каких-то тяжбах, о судах. Да, это было, но это мы ходили, волновались, терзались. А Володе звонили по телефону и вызывали в суд. А он сказал: «Оставьте меня в покое! Я никуда не пойду! Не звоните мне больше и не мешайте мне работать». Повторяю, он все время был в напряжении.

– Эта история с группой администраторов Кондакова?

– Наверное. Ведь Володя многое не рассказывал. Я только слышала его разговоры по телефону и видела эти повестки в суд, которые я запихнула подальше, чтобы они не попадались Володе на глаза.

Да, а в главе, где говорится о Семене Владимировиче, она якобы пишет Володе: «Милый мой, ты не знаешь, в какой стране ты живешь.» И это пишет француженка, это у них все продается и все покупается, а не у нас.

А еще она недавно снялась в антисоветском фильме. Во втором подъезде нашего дома живет женщина – переводчица из Министерства культуры. И она мне сказала: «Когда мы недавно были в Париже, мы просто ушли с этого фильма. Отвратительно! Невозможно было смотреть!» Но Марина же вывернулась, она сказала: у вас же перестройка, у вас все будет по-другому. И почему не снять такой фильм?..

С Мариной Влади в аэропорту Шереметьево. 1969 год

А вообще Марина – женщина умная, очень практичная, очень деловая. У нее же большие связи. Я знаю даже, что она знакома с самим Горбачевым и даже подарила ему свою книгу.

– Наверное, она знакома с женой Горбачева… Марина встречалась с Раисой Максимовной в Париже…

– Может быть… Но вы представляете, что Горбачев такое читает про ее мужа!

– Но книга же на французском…

– Ну что такое для Горбачева – книга на французском… Садятся четыре переводчика и в одну ночь переводят всю книгу. И даже напечатают! А там написано: первый экземпляр – тому, второй экземпляр – тому и так далее. И все наше правительство читает книгу Марины!

Я вот сейчас сниму все ее портреты и вынесу из дому! Она кровно нас обидела, обидела всех детей и внуков!

Ведь книга издается не на один день. Она будет стоять в библиотеках, и ее будут читать. Одна женщина написала в издательство «Прогресс», чтобы какие-то места смягчили, а какие-то – убрали совсем! У нас же не принято об этом говорить. А какие слухи и сплетни пойдут…

– А 25 января вы будете в театре?

– Конечно, буду! Хотя спектакль мне не очень нравится. Там мало гражданственности, а ведь у Володи есть песни, которые действительно берут людей за душу. Хотя Любимов собирается там что-то менять. А так у меня остался осадок – какой-то легковесности. Мы сидели в зале и дергались. Там Ваня Бортник поет, как будто он пьяный.

Понимаете, какая-то чушь получается. Человек работал в театре, снимался в фильмах, выступал в сотнях городов Советского Союза, общался с людьми, ездил в заграницу. Существуют тысячи фотографий – и ни на одной нет пьяного Высоцкого! Понимаете? Когда же он пил, если он столько работал?! Он столько создал стихов и песен, и разве можно это выносить на первый план?

Володя не пил. Если он выпивал – это была болезнь! Он болел! Если только это происходило, Володя был похож на подстреленную птицу. А она пишет о том, что он приползал пьяный домой! Да как она смеет?! Когда мы жили вместе с Володей, ни одного такого случая не было. Правда, если где-то собиралась компания, то он любил оставаться там, у товарищей. Ну, сидели они ночами, разговаривали, а мы жили далеко.

Ну кому интересно, что Володя, – как пишет Марина, – ледяной ложился под одеяло, что у него были судороги… Ну кому это надо?! Это бульварная литература – и больше ничего. В газете «За рубежом» перевели то место, где Марина пишет, как Володя с пренебрежением пнул шприцы… Ну что это?! Я вчера Никиту спросила:

– Никита, ты когда-нибудь видел папу пьяного или в непристойном виде?

– Нет, я про такое даже и ничего не знаю…

Я могу точно сказать, что Володя никогда и никого не обидел и не оскорбил – даже если он был в таком состоянии. Он болел! В общем, он был такой несчастный человек, которому нельзя было выпить.

А Володарский?! Он же пьет постоянно. У него, правда, бывает такое: он останавливается, и тогда работает как вол. И он часто пишет про милицию, поэтому у него такая мощная поддержка. Но с народом ему связываться не стоит!..

– Володарский ведь и дачу Высоцкого разобрал…

– Ну, это разговор отдельный. Я считаю, что в этом отношении не надо на Володарского бочку катить. Потому что он дал Володе этот кусок земли. А они – Марина и друзья – начали эту дачу продавать. Сначала Артур Макаров хотел купить, потом другой человек, которого Володарский не хотел. Но я же не в курсе всех этих дел. Это Марина занималась этим, она все решала, и все «друзья» ей помогали. А от нас все скрывали, шептались в коридоре, даже дверь закрывали.

Мы в это дело не вмешивались, да у нас никто ничего и не спрашивал. Они сами все обсуждали и все решали. Я тут занималась хозяйством и слышала, как Артур Макаров сказал: «Сорок тысяч за дачу я отдам, но только не сразу. Сразу я не могу». А Марина говорит: «Ну, хорошо! Ты эти деньги потихоньку будешь переводить Нине Максимовне.»

Благородный жест – переводить деньги матери. А когда там жил Макаров, к нему приезжали его друзья грузины, кутили там. А Володарскому все это было неприятно! Он эти шесть соток отдал Володе, а Володи не стало. И ему все эти кутежи стали неприятны. Потому что Артур – это же не Володя, это же совсем другое дело.

Потом Сахнин хотел купить дачу, что-то мне названивал, а я не в курсе дела. Этот Сахнин писал какое-то заявление в дачный кооператив, но все это было мимо нас… А потом Володарский решил – зачем кто-то чужой будет жить на его земле… Потом он хотел взять себе этот дом под библиотеку, но ему не разрешили, потому что у него свой дом очень большой. И он в сердцах этот дом разобрал. А мы даже в Моссовет обращались, чтобы сохранить эту дачу. И вот тогда у Володарского и пошло зло против меня. А я вообще не злой человек и не люблю все эти склоки, эти выяснения отношений – это не в моем характере.

Да, я написала заявление в Моссовет – Степанову: то- то и то-то произошло… Написала о том, что нужно сохранить этот дом, что Володарский в своих произведениях говорит о чести и достоинстве, а в жизни поступает совсем иначе. После этого звонит его жена Фарида: «Вот, вы на Эдика всякие гадости пишете.» «Какие гадости?! А вы читали? Вот скажите, какие гадости в этом письме?»

Потом уже сам Володарский стал мне писать письма, потом он стал требовать деньги за тот сломанный дом, на месте которого Володя построил дачу. Я позвонила Нагибиной, они там рядом живут. И она говорит: «Какой это был дом?! Его тронуть пальцем, и он бы развалился! Не дом, а щепка. И что это Эдик выступает. Пусть сначала расскажет, как он Кирсановым деньги за свою дачу не отдавал.