Владимир Высоцкий. Только самые близкие

Рассказы и комментарии Геннадия Ивановича – а он увлекался, отвлекался, импровизировал – сегодня впервые публикуются в этой книге.

«Работал на износ»

Давайте начнем с того, что я не верю в стопроцентные умственные способности людей, которые читают все, что связано с Высоцким. Порой сообщаются вещи вполне невинные, а человек определенного склада, воспринимает это совсем не так, как это должно восприниматься. Некоторые вещи меня просто возмущают… Например, выступление Конецкого. Во-первых, он с Володей не был знаком – даже шапочно, во-вторых, сравнивать судьбу Высоцкого с судьбой Олега Даля – это форменное безобразие. Ведь Олег Даль имел счастливую официальную судьбу, он сыграл огромное количество ролей, и чаще всего главных… Даль почти всегда имел выбор из двух или трех ролей, работал с ведущими режиссерами… И главные роли он начал играть еще студентом. Представляете?! Разве можно сравнивать с Высоцким? Из театров Даль уходил, всегда хлопнув дверью, если что-нибудь делалось не так, как он хотел. И, в отличие от Володи, он был алкоголиком. Не пил он только последние два года, когда положение уже стало отчаянным. Когда он женился на Лизе Апраксиной, моей монтажнице… Это тот случай, когда, вопреки официальной роскошной судьбе, человек сам себе устроил трагедию. А Володя – в силу своей физиологии – просто не мог быть алкоголиком. Он был запойным человеком, но не алкоголиком, а это разные конституции. Володя раз или два в год «развязывал», пил несколько дней – это кончалось скорой помощью. И начинался долгий мучительный процесс «выхода». У него были перерывы по два- три года. А ведь он мечтал о норме. «Я мечтаю, – говорил он мне, – чтобы выпить одну-две рюмки, как нормальный человек, и не входить после этого в «штопор». А вместо этого я полгода пью воду, и все это кончается взрывом». Но ведь говорить об этом с людьми просто невозможно.

Геннадий Полока и Владимир Высоцкий со съемочной группой фильма «Интервенция». 1968 год

И ведь кончина его связана не с водкой, а с тем, что он вел какой-то противоестественный образ жизни, работал на износ – писал, когда нельзя было писать. Два спектакля в день, ночью он пишет стихи, а утром в девять часов – съемка. Ну разве это нормально? Не нашлось человека, который помог бы ему выйти из этого противоестественного образа жизни. Ему надо было работать как профессиональному писателю. Профессиональный писатель работает ритмично: встает в шесть и садится за стол. Даже если он «сова», он переламывает себя – он работает профессионально. А Володя был любителем в этом смысле, и работал он на износ. Ну представьте: почти ежедневная работа ночами, не говоря о том, что он использовал эти «лекарства»… Сейчас не только говорят о каких-то стимуляторах, но и о наркотиках пишут.

Я думаю, что все-таки это были стимуляторы, то есть, в сущности, лекарства. Но ведь это вещь тоже вредная. При мне ему давали какие-то комбинации лекарств – эти два друга его, врачи… Это были стимуляторы, и меня таким же образом лечили в ГДР. Мне тогда давали больничный на целую неделю – такое было состояние, а у нас там был только месяц работы… И врачи мне говорят: «Мы дадим вам стимуляторы – у нас это разрешенные препараты, но вы должны работать не более семи часов в сутки, а спать часов двенадцать. И следите за этим, иначе это кончится сердечным приступом». Так что я сам такое пережил.

То есть происходят разночтения в восприятии Высоцкого разными людьми – его поступков, ситуаций, его характера. Это происходит по одной причине – Володя людей никогда в одну кучу не сваливал. И он общался с людьми, которых невозможно было вместе свести. Например, некоторых его приятелей я просто сторонился – от встреч с Тумановым я просто уклонялся. Я не пошел на новоселье на Малой Грузинской, потому что там были совершенно разные люди. И были только три-четыре человека, с которыми я хотел бы общаться. На фотографии-то они все улыбаются, но половина там же и перессорились. И еще пример… Он никого из близких людей никогда не сводил с Кеосаяном. Хотя нельзя было сказать, что у них были плохие личные отношения, нет.

Или – последние два года перед смертью Кочаряна. Он с ним встречался, но нельзя сказать, чтобы часто. Когда я у Володи жил, он встречался с Кочаряном только один раз, и это происходило не у него дома.

Что касается кино, то Высоцкий никогда на нем не зарабатывал, как многие популярные актеры. В нашем кино большие деньги не платят. Допустим, актер, играющий главную роль, за все лето может заработать максимум две тысячи – а это деньги небольшие. Но если он занимается концертами по всей стране, используя свою популярность в кино, – это другое дело. Он может заработать раза в три больше.

Например, в 1967 году Володя начал сниматься в «Интервенции», но уже тогда его главные деньги были заработаны на концертах. И Володе не нужны были фильмы для денег… Он это всегда декларировал! Ведь когда актеры подписывают договор, они всегда ведут битву за лишние две-три сотни рублей. А Высоцкий всегда говорил – за ставку. А точнее так: «Как получится, так и пишите, я согласен» – вот его позиция. Поэтому говорить о том, что он зарабатывал в кино, – это неосведомленность. Когда мы с директором «Интервенции» добавили ему денег за трюки – ну чтобы больше было – он этого даже не заметил. А «Стряпуха» Кеосаяна – ведь Володя снимался вовсе не из-за денег, а потому, что Эдик увлек его… Он предложил ему сыграть такого веселого, разбитного парня, который вносит какую-то свежую струю в деревенскую жизнь. И Володя этим увлекся.

Он всегда хотел иметь возможность выбора, как имел эту возможность, например, Даль. Не хвататься за то, что дают, а играть те роли, которые ему нравятся. И играть роли положительные – ему всегда предлагали отрицательные, а он не любил играть отрицательные роли. Ведь Володя понимал, что его роли связаны не только с его личностью, но и с ним, как с общественным человеком… Высоцкий понимал, что несет в себе и реализует какие-то мечты и представления людей о будущем. А ведь это были сложные годы. У Володи была моральная ответственность за то, что он делает. Он не мог сыграть какого-то фигляра в фильме «Один из нас», которого ему предложило начальство, и я это понимал. Хотя мне его нужно было заполучить любой ценой.

Что касается нашего последнего разговора. Володя накануне мне сказал, тоже по телефону, что ночью он будет сочинять, а утром рано мне позвонит. А потом он хочет поспать и боится меня не застать – а тогда я приезжал в Москву на короткое время и снова уезжал на съемки в Серпухов. Во время Олимпиады нам не разрешили снимать старую Москву, и мы снимали в Серпухове эту «старую Москву» – улочки, фонари… И в восемь часов он позвонил. Это я помню точно, потому что на половину девятого у меня была заказана машина. Я хотел эту песню записать на магнитофон. Мой звукооператор мог это сделать прямо с телефона, и у нас было такое устройство. Но Володя пропел мне один раз, и я говорю: «Володя, давай еще», а он ответил: «Гена, у меня нет времени…» Времени не было и у меня, потому что ждала вся съемочная группа. Да, он мне еще сказал, что, наверное, сегодня не сможет играть спектакль, а вот какой? Восемнадцатого июля у него был последний «Гамлет». Вероятно, это было «Преступление и наказание»… И еще Володя сказал: «Я тебя жду на спектакль, который будет на следующей неделе, и отдам тебе текст. Если мало куплетов, то я напишу еще один». К этому времени Володя стал экономным – ведь раньше он писал по семь-восемь куплетов, а в картинах редактура оставляла два-три. Для моей картины он написал романс в пять куплетов, а оставили два, в танго тоже оставили два. Это был обычный способ «дать поменьше Высоцкого». А вот тогда он добавил: «Я написал два куплета, и если надо, напишу еще». Сейчас я вам его покажу – это студенческая песня, и это рукопись Володи. Видите, как экономно он пишет? А вот рукопись песни «Деревянные костюмы». А это «Песня Вани»… «Зря ты, Ванечка, бредешь.» Вот посмотрите, для чего делались варианты, видите – редакторские правки. Эту песню Володя писал для Папанова. «Не припала в слезах на могучую грудь.» А если бы эту роль играл, допустим, Доронин, то Володя бы не написал «могучую грудь…», потому что Доронин к тому времени весь высохший был. И он делает вариант: «на пробитую грудь…». «И обратно меня.» А Папанову Володя говорил: «Пойте не «меня», а «мине», это ложится на ваш облик…». И еще: «за раненья мои» – это пусть Папанов поет, а если другой актер, то «за заслуги мои». Видите, как интересно. Эта песня была написана для кинофильма «Одиножды один», но об этом никто не пишет.

Г. Полока поет по рукописи:

Дескать мир, да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило,
Ну а он даже ухом в ответ не повел,
И забило меня, зазнобило —
это для Папанова.

А «Вроде так и положено было» – это для другого актера, более официозного… Кроме того, эту мелодию он напел композитору Хагагортяну – и это его мелодия. У вдовы Хагагортяна есть пленка с записью этой песни, но она мне ее не дает. И я говорил ребятам из театра: «Найдите – пойдите, заберите или перепишите, пусть она хоть в театре будет…»

Да, вот еще интересный факт: Володя у Мережко брал книгу по русскому фольклорному стихосложению, и тот принес ему эту книгу – такой толстый талмуд, в котором были русские народные песни – обрядовые, свадебные… И Володя этот талмуд штудировал – не то что там просто читал, к каким-то вещам он возвращался – вся книга была в закладках. Вот так он писал свои народные песни-стилизации. То есть он улавливал общий принцип, а потом писал свои тексты.

Я уже говорил вам, что Высоцкий считал Бортника одним из лучших актеров нашего времени. Он считал, что Ваня – актер высочайшего класса. И в «Зеленом фургоне» Бортник должен был играть Красавчика. Сначала Володя сам хотел играть эту роль. Но я ему сказал: «Володя, не стоит в первой своей картине играть самому – можно упустить весь процесс».

Как-то в театре зашел разговор о повышении зарплаты, и когда разговор зашел о Бортнике, то кто-то заметил: «Да Бортник же за последние два года ничего не сыграл!» – Володя сказал: «Неважно! Ему надо платить за талант». Замечательная история!

А Володя мечтал снять свою картину – ведь он попробовал это дело еще на картине Говорухина «Место встречи изменить нельзя». Говорухина две недели не было, он улетал в заграницу, и все эти две недели Володя сам снимал. И наснимал на месяц! Володя мучительно работал над сценарием своей первой картины «Зеленый фургон». Работал вместе с Игорем Шевцовым, и не все ему там нравилось. И именно тогда я познакомился с Иваном Бортником. Это было примерно в конце 1979 года.

Владимир Высоцкий и Иван Бортник. 20 мая 1976 года

И вот вам еще один замечательный случай. Сидит какая-то компания – светская, чопорная, то есть люди «отбывают номер». И Володя говорит: «Хоть бы Бортника сюда, живого человека. Живой души, вместо этой шоблы!»

Повторяю, что Ваня Бортник – это артист, который на голову выше всех хороших артистов Театра на Таганке. Он мне все время повторял:

– Ты сходи на Бортника посмотри.

– Ну что я пойду – мне этот спектакль не нравится…

– Да ты на Бортника одного посмотри!

Если я кого-то хвалил, что тот хорошо поет, то Володя говорил:

– Да Бортник же лучше!

Они как-то с Золотухиным Ваню раскачали, и он запел, и запел просто поразительно. Володя был влюблен в его индивидуальность. А ведь актеры не любят, когда хвалят кого- то другого, – есть у них такая черта… Я все время почему- то оттягивал знакомство с Бортником, а Володя силой заставил меня это сделать. Все время говорил:

– В «Зеленом фургоне» только Бортник может сыграть!

Многие в театре этому завидовали, и, может быть, отношение к Бортнику объясняется именно этим…

Я несколько раз публично говорил о Володе. И как бы эти выступления ни были эмоционально растрепаны – в каждом из них я придерживался какой-то одной сквозной мысли. Одно выступление было посвящено тому, что много случайных вещей говорят о Володе. В другой раз я говорил о том, что многие стараются вытащить из Высоцкого то, что им выгодно. Вот, Володарский это делает, может быть, невольно. Эдик сам старается казаться суперменом, всех ставить на место. А ведь для этого нужно – помимо силы – талант «мгновенного ответа», как это было у Маяковского. А у Володарского этого нет, и он приписывает это Высоцкому. И отсюда возникают легенды о вещах, которых и быть не могло. Например, где-то я читал, что Володарский рассказывал такую историю. Высоцкий пел в каком-то зале, и там сидел очень странный человек. И будто бы Володя сказал: «Пока этот человек не выйдет, я петь не буду». Я не могу в это поверить. Володя обладал такой внутренней интеллигентностью, что он никогда бы на это не пошел. Он бы вытерпел этого человека, пусть и ему архинеприятного, потому что понимал, что в зале сидят сотни людей, которые в этом не виноваты.

Что меня еще возмущает… Например, Евтушенко утверждает, что песни Высоцкого, над которыми в России все смеются, практически непереводимы и непонятны иностранцам. В Лондоне мы слушали песни Высоцкого вместе с англичанами, и трудно сказать, где реакция была сильнее – там или в Союзе. А там ведь большинство людей русского языка не понимали. Да и переводов там было мало – какие-то подстрочники… То есть перед его песней говорят несколько слов, а потом идет Володина песня. И реакция практически такая же, как и у нас. Значит, в его творчестве есть общечеловеческая составляющая и общечеловеческое содержание.

А теперь давайте коснемся острой темы – темы алкоголя… Однажды, в 1971-м году, Володя меня устроил в одну больницу, в которой сам лечился. И я лежал в той же самой палате, в которой когда-то лежал Тарковский, потом Володя… Это было в клинике профессора Бадаляна – главного невропатолога Москвы. Это была двухместная маленькая палата, в неврологическом отделении… Много разговоров вокруг этого. Но на самом деле его язва желудка, известное кровотечение из горла – это объяснялось не выпивкой, а тем, что он был человеком поразительной щедрости. Володя постоянно себя тратил и – как артист – никогда не мог играть вполсилы, он заваливал режиссеров вариантами песен. Он был безжалостен к тому, что отпустила ему природа. Он расходовал себя настолько щедро – щедро по отношению к другим людям, которым он отдавал себя полностью… Мне кажется, что он был обречен на преждевременную смерть.

Марина мне рассказывала, как он пел в Париже. Французских шансонье поразило то, что он пел два часа без перерыва. Поет, допустим, Азнавур – у него оркестр на сцене, у него есть возможность сделать паузу. А Володя пел без всяких передышек, на высочайшем накале, он тратился не только эмоционально, но и физически. А главное – он иначе просто не мог. Володя считал, что экономить силы – это оскорбление для людей в зале. И неважно – зал на восемьсот человек или, допустим, вечер у Диодорова. Кстати, там сидели Ефремов, Вертинская, Люся Гурченко, Боря Диодоров с женой – человек семь-восемь. И Володя выдал концерт часа на два – тратился, как будто он пел перед большим залом…

У каждого художника – своя природа… Есть люди в искусстве, которые берегут себя. А у Володи, допустим, четыре концерта в день, и он на всех четырех тратится так, как будто у него сегодня всего один концерт. Откуда шло это свойство? С одной стороны – от темперамента. А с другой стороны – у Володи всегда было чувство колоссальной ответственности перед людьми, перед его слушателями. Доходило до того, что иногда он чувствовал какую-то вину перед ними. И этим, вероятно, определялась его доброта по отношению к партнерам, особенно в кино. Он мне однажды сказал на съемочной площадке:

– Люди стараются, а у меня ничего не получается.

– Как не получается? Ты же здорово играешь!

Это было в Одессе, жара, да еще осветительные приборы… Он тогда снимался с Золотухиным.

Что касается Золотухина, то в какой-то мере Валера сам виноват. По-моему, он запутался в своих женах. Дело в том, что не от него Нина (Шацкая) ушла, а он от нее два раза убегал. По-моему, из-за тещи. Вот вам такой факт. После «Интервенции», в 1969 году, Высоцкий и Золотухин поклялись всегда сниматься вместе. Это была наивная клятва, потому что это нереально. Но сам факт этой клятвы говорил об уровне их отношений. Во-вторых, я это точно знаю, что Золотухин всегда как-то стеснялся находиться рядом с Высоцким, хотя я этого не понимаю. Кстати, в Золотухине есть такое сочетание человеческих свойств – и благородных, и неблагородных. Он весь из себя такой мужичок сибирский – единоличник! А еще, Валера – разный человек, но, повторяю, его, как и Бортника, очень ценил Высоцкий. Он считал, что Золотухин – один из умнейших людей, которых он когда-либо встречал. А другие этот природный ум Золотухина воспринимали как хитрость. Эта хитрость, конечно, есть у него. Кстати, это понимал и Любимов. Золотухин может так искренне мыслить и действовать – ну просто святой… И не потому, что он хитрит, а потому, что в эту минуту он себя на это настроил или у него это так получилось… Он мог быть безжалостным к себе, не выглядеть красиво… Знаете, ведь Высоцкий с Валерой советовался по каким-то важным вопросам. Потому что знал, что это будет совет не от какого-то «умствования», а от глубинного восприятия жизни.

А с другой стороны, в Золотухине есть коварство, на него трудно надеяться. Но я знаю, что большой период в жизни Володи – первые пять лет работы в театре – были связаны с Золотухиным. Ведь что такое природный ум?.. Это ум, который идет изнутри. Володя говорил: «Золотухин – мужик, а все остальные – гнилые интеллигенты». Это нельзя забывать, хотя у меня сложные отношения с Валерием Сергеевичем. Он один раз меня подвел, и подвел очень крупно. Поэтому до конца я на него положиться не могу. Валерий, давайте сегодня на этом закончим. Приезжайте ко мне через недельку…

7 марта 1987 года

«Ему казалось, что он может все»

Я еще раз хочу сказать о том, почему у Володи хорошо выходили роли фронтовиков. Во время записи песни с Папановым для картины «Одиножды один», о которой я уже говорил, песни фронтовика, вернувшегося с войны, Володя так точно передавал интонации, свойственные инвалидам, которые пели эти песни на вокзалах и в электричках, что Папанов – сам фронтовик – был просто потрясен. Потрясен тем, насколько точно Володя передавал и настроение, и интонации, и дух того времени. И как я уже говорил, если Володя писал для конкретного артиста, то он мог даже что-то изменить в тексте. Ну, например, в этой песни строчку «… Дымок поднимался совсем по-другому». Папанов пел «…подымалси совсем по-другому» или «за чужое за что-то запнулся в сенях»… А Папанов пел: «за чужое за чтой-то запнулся в сенях». Специально для Папанова, учитывая его внешность, Володя вводил какие-то такие просторечия.

Каждый раз, когда я слушаю эту песню или смотрю на рукопись, которая сейчас лежит передо мной, я всегда вспоминаю, что очень многие крупные поэты старшего поколения были тогда поражены, насколько точно сделана эта песня. И, например, Исаковский написал свою песню – там есть строчка «Медаль за город Будапешт»… Не помню, как она называлась, но там есть такие строчки: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт» – ну это самая популярная строчка из всей песни. И все-таки я считаю, что, несмотря на всю точность и яркость песни Исаковского («Враги сожгли родную хату». – В.П.), Володина песня и точнее, и пронзительнее. В ней больше той речевой смелости, на которую поэты того поколения не рисковали идти. И вот эта речевая смесь (и блатной, и уличный, и деревенский жаргон), которая была свойственна песням инвалидов и на которую не решались профессиональные поэты, Володе была свойственна и отличала его. Он с детства впитал этот язык, который он слышал на военных базарах и вокзалах… Кстати, он очень органично на нем сам говорил, ничего не играя и никого не изображая.

Владимир Высоцкий и Булат Окуджава во время работы над спектаклем «Работа есть работа». 1976 год

А теперь по поводу того, что происходит после Володиной смерти. Я теперь думаю об этом особенно много… Появление после его смерти статей и воспоминаний, в которых авторы пытаются подвести итоги, сформулировать свое отношение к такому явлению, как Высоцкий, я считаю преждевременным. Я думаю, что он был целой эпохой в жизни нашей страны, выразителем дум целого поколения. В шестидесятые и пятидесятые годы бардов и менестрелей было много, но я человек пристрастный и субъективный, как всякий художник, мне тогда еще казалось, что останется только Высоцкий. Если говорить о Булате Окуджаве, тоже ярком представителе этого поколения, то у него прежде всего отмечаешь поэтическую культуру. Для Окуджавы песни являются одной из сторон его творчества и, может быть, не самой главной. У него ведь есть и чистые стихи, и замечательные романы. Поэтому исполнение песен Булатом обаятельно тем, что оно непрофессионально. Можно сказать так: стихи – высочайшего уровня, а пение – любительское. У Окуджавы главное – это стихи, а не исполнение. А у Высоцкого каждый компонент – на самом высоком уровне… И стихи, и пение, и даже мимика. И в этом смысле Володя – явление уникальное. Может быть, в своих лучших произведениях к нему приближался только Юлий Ким.

Высоцкий обладал феноменальным ухом… Даже не слухом, а именно ухом – и в этом смысле равных ему я не знаю. Потому что, работая в кино, я часто просил поэтов и композиторов сделать песню «под кого-то…». И в этом смысле Володя был неподражаем. Допустим, ему говорили: «Володя, напиши под Овидия». Он говорил: «Дайте мне Овидия». Ему дают томик Овидия, он читает его в течение какого-то небольшого времени. И через час пишет стихи под Овидия. Причем это текст Высоцкого, написанный в стиле этого римского поэта.

А была еще одна история поразительная. В картине «Одиножды один», о которой я уже говорил, нужны были обрядовая свадебная песня – величальная жениху и невесте и другие. То есть большое количество русских обрядовых песен, так как в центре картины была русская национальная свадьба. Можно было пойти по простому пути – взять настоящие русские народные обрядовые песни. И мы располагали к тому времени достаточным материалом. А Высоцкий, который писал все песни к этой картине, побоялся, что будет некая разностильность. И тогда он взял сборники народных песен, подлинных, изучил их и написал свои обрядовые песни для русской свадьбы. И в этих песнях было удивительное сочетание полного знания материала, владения им и ощутимое присутствие самого Высоцкого. И это соединение позволило ему создать общую стихотворную ткань для всей картины. Это было феноменально. В картине ведь были самые разные песни, в том числе и для хора, многоголосые. Володя за очень короткое время сумел понять суть и создать нечто законченное, на что у многих уходят месяцы и годы.