Очень высокие горы. Восхождение

Не спишь ещё? Холодова! Или спишь? Ну, спи-спи…

Зажарка, Холодова, в борще главное! Мясо и зажарка. Пока зажарка тушится, мясо уже сварилось. Достаём, отделяем от костей, и чистое мясо отправляем обратно в бульон. Добавляем картошку и варим минут двадцать. Кстати, картошку можно не резать, а варить целиком, тогда её нужно положить в бульон раньше, а когда картошка сварится, растолочь и вернуть бульону, добавив капусту.

А тем временем зажарка опять выкипела! И к ней можно добавить пару столовых ложек томатной пасты, и, помешивая, обжаривать теперь всё вместе.

Когда зажарка готова, капуста тоже уже сварилась… Остаётся всё быстро заложить: зажарку, резаный красный перец, давленый чеснок, перец горошком, соль по вкусу. И всё оставить кипеть ещё минут десять.

И всё, Холодова! Борщ почти готов! В последний момент высыпаем рубленую зелень, кладём лавровый лист, ещё чуть ждём… и отключаем, не дав закипеть.

Пока борщ настаивается… пока он доходит… готовим стол. Достаём сметану из холодильника, накладываем в розетки. Достаём и нарезаем замерзшее сало (тонко так нарезаем! на один укус!). Из морозилки достаём бутылку водки. Она, стерва, сразу испариной покрывается… Открываем… Водке нужно подышать. Водка дышит… слышишь, Холодова, а мы разливаем по тарелкам борщ, добавляем сметаны, рубленой зелени, чёрного перца. И пока борщ остывает… наливаем в рюмки ледяную водочку, говорим добрые слова, пару минут говорим, не больше, чтобы водка не согрелась и борщ остыл ровно настолько, чтобы не обжечься. Выпиваем в один залп, занюхиваем корочкой чёрного хлеба, закусываем ма-а-а-ахоньким кусочком сала и тут же! практически не пережёвывая сало, – первую ложку борща! И вторую… И третью. И… наливаем вторую…

– Палыч! Ну что ты врёшь?! Ты же не пьёшь…

Юра сглотнул и осёкся. Почесал затылок и вздохнул.

– Ну да, не пью. Теперь не пью. А тогда, в Киеве, пил. Молодой был, здоровый. Перебила ты меня, Ань… Отдыхай, я тоже покемарю, пока наши эскулапы не пришли.

Юра не пил. С тех самых больничных времён. Сначала было нельзя. Потом вроде стало можно, и мужчины-врачи, подмигивая, интимно понизив голос, выдавали индульгенцию[34 - Индульге?нция – в католической церкви освобождение от временного наказания (кары) за грехи, в которых грешник уже покаялся и вина за которые уже прощена в таинстве исповеди, в частности разрешение от наложенной Церковью епитимьи.]: «Грамм сто хорошей водочки – запросто!». Но Юра только морщился и качал головой: «Сто грамм не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься! Пачкаться только…» Но больше было нельзя, больше было сродни игре в русскую рулетку, в которой непонятно, сколько патронов осталось в барабане.

А потом…

А потом это дело вдруг стало безразлично. Что-то такое произошло с организмом-скафандром Юры, а, по всей видимости, в первую очередь с психикой, но только он вдруг перестал ощущать потребность в алкоголе. Нет-нет-нет… Положа руку на сердце, иногда после стресса водка блазнилась. Причём именно водка! Не джин, не виски, не даже так полюбившаяся Юре текила. Водка! И так, чтобы сразу полстакана! С солёным огурцом! А минут через пять – вторые! Но пятикилометровая пробежка развеивала подобные фантазии напрочь, да и возникали они всё реже. Теперь уже даже во сне Юра не пил. Но когда кто-нибудь спрашивал, совсем ли он завязал, Юра пожимал плечами и отвечал: «Никогда не говори никогда», а сам про себя думал: «Кому-то наверху стало нужно, чтобы не пил, вот и не пью». В том, что он завязал сам, что хватило его личной воли, он сильно сомневался. У Славки же не хватило, а он чем лучше?

Ближе к девяти, после очередного медосмотра, они окончательно устроились спать. На ночь Анна, ей вроде немного полегчало, вдруг затеяла спор про тот самый «скафандр». Оказывается, вчера она всё же что-то услышала, и теперь взялась нервно и страстно высказываться. Видите ли, не нравится ей сама идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» (она абсолютно уверена!) выдан в личную собственность, и человек имеет полное право делать с ним всё (всё!), что заблагорассудится! Ну абсолютно всё! Вот всё, что угодно! Ибо человек, и только сам человек, а никто иной – сбоку там, или особенно сверху (сверху особенно!) – творец своего счастья! – митинговала Холодова.

– Понимаешь, Серов! Всё это фигня!

Спор угас неожиданно. Анна снова уснула на полуслове.

Не спит, да?.. Не спит и не спит… Как возьмётся не спать и… Бессонными глазами Юра уставился в тёмный потолок. А вообще интересная она. Книжки читает. Кто сегодня читает книги? А она читает… Жить, говорит, без книг не могу… И идея «скафандра» её заинтересовала… Горняшка долбит… Даже борщ не ела. Эх, Аня, Аня…

Парни им сварили борщ, хотя портерам еды не хватало. В первый день путешественники возмутились, зачем им столько наготовили? Они же столько не съедят! Но уже на следующий день поняли – всё, что они не доедают, доедают портеры.

…Шесть утра. Ну хоть бы ещё полчасика! Ну хоть бы ещё четверть часика… Юра повернулся на другой бок и закрыл глаза, сосредоточившись… Один, два, три… десять… пятнадцать…

Да хоть двадцать пять! Не получается! Организм требует своё.

Кряхтя и постанывая (голова продолжала умеренно болеть), Юра выбрался из спальника, оделся и вышел, прихватив фотоаппарат.

Хочешь сделать эксклюзивный кадр, без фотоаппарата не выходи – гласит народная мудрость. Про походы по потребностям в ней ничего не говорится, и Юра давно уже решил: место – не помеха для эксклюзивных кадров. Выходишь, а тут он, кадр эксклюзивный… сам пришёл.

На востоке вовсю полыхала заря. Близился восход. Серов поёжился, скорее бы уж – холодно, ка в Сибири, Африка у них… Пощёлкал фотоаппаратом на восток, обошёл домик и встал как вкопанный. На Килиманджаро… Нет, на Кибо! накрыв вершину ладонью, лежало облако. Ну вот! Юра расстроился. А как же там восходители? В облаке-то? В тумане? «Ё-о-о-о-ожик…» Им бы так не свезло… А то посмотрят они на Африку с высоты шести километров, ага…

– Что снаружи? – спросила из спальника Аня, когда Серов воротился.

– Облако на Кибо… Представляешь? Как ладонь! Иди глянь.

– Мутит меня, Палыч… – она вынула из спальника страдальческое лицо и заставила его улыбнуться. – «Скафандр» мой мутит…

– Здрасьте-приехали! Ночь же прошла… Должно было полегчать…

– Полегчает… Когда-нибудь… Когда-нибудь нам всем полегчает… И ещё… – Аню передёрнуло. – Он грязный!

– Кто?

– «Скафандр»! – И, отвернувшись к стене, она застонала…

Юра смотрел на напарницу с сочувствием. Аня – человек, конечно, тренированный, марафонец, но иногда в горах, как это ни странно, – и это совсем нехорошо – у тренированных людей акклиматизация затягивается. Юра читал об этом. Организм до последнего верит, что все мучения, все издевательства, все эти тяжеленные нагрузки – есть просто интенсивная тренировка. И не запускает механизм горной адаптации… Плохо, если у Ани такое… Времени и так в обрез. Хорошо хоть сегодня есть ещё один день акклиматизации. Сходят к Зебре Рок – два километра туда, два обратно, а потом будут отдыхать. Может, наладится?

В дверь стукнули, Юра выглянул: принесли воду.

– Холодова, поднимайся! Пошли твой «скафандр» мыть…

Анна присела и отчётливо хмыкнула:

– И как ты это себе представляешь?

– Давай-давай-давай… Уйдём к реке, ты разденешься, а я тебя оболью водой, и твоей, и моей.

С минуту Холодова сидела молча, прикрыв глаза, обдумывая «нескромное» предложение, но потом желание хоть сколько-нибудь очистить тело пересилило, и она решительно поднялась:

– Айда. Только ты не подглядывай!

Но на завтрак Аня всё равно ничего не съела…

…На акклиматизацию Александер и Джама взяли одного из портеров. На всякий случай. А ещё потому что у Юры снова некстати зашкаливал пульс. Сам Юра дискомфорта не ощущал, лишь немного побаливала голова. Но Алекс явно тревожился. «Не за того тревожишься», – глядя на Анну, думал Юра. Цвет лица Анны имел характерный оттенок.

Подъём начали не спеша, торопиться некуда. Тропа на Зебру – тропа в сторону Мавензи, пока идёшь к Скалам, острая вершина всё время маячит перед глазами. Добирались около часа. По дороге их временами накрывало облако, превращая всё вокруг в густое парное молоко, но в целом погода по-прежнему вела себя прилично. Александер третий день как мантру повторял про хороших русских и необыкновенную погоду. На скалах повстречали группу скандинавов, они ползали по огромным камням и фотографировались. Было с чем. Скалы Зебры – уникальное природное явление, выходы белых кварцевых пород, по которым сотни лет – со времён последнего извержения – стекают тонкие струйки воды, насыщенной чёрным оксилом железа. Они и сформировали на вертикальной поверхности скал полосатый, как шкура зебры, рисунок. Красиво и аутентично для Африки. Наши путешественники тоже устроили фотосессию, а потом Александер предложил подняться выше, тысяч до четырёх, для лучшей, так сказать, акклиматизации. Юра вопросительно глянул на Аню, и та одобрительно кивнула. Вроде на переходе её немного отпустило, не зря говорят, горную болезнь переживать надо в движении. У Юры даже от сердца отлегло.

За эти несколько дней он как-то незаметно для себя проникся к Ане симпатией. В самом начале она его раздражала. Жутко раздражала! И не только потому что женщина, а ещё и потому что упёртая, несговорчивая, рогатая, потому что всегда и на всё есть своё особое мнение, куда ни кинь, по любому вопросу, по любому делу, абсолютно по любому. Хотелось ей сказать… в общем, много чего хотелось сказать… Но её целеустремлённость, её терпение и неожиданная эрудированность вызвали у Юры уважение и интерес. А ещё в последние дни она явно сбавила обороты и больше прислушиваясь к чёрным парням и к Юре. А сегодня… Сегодня, как ни старался он, совсем вслепую поливать водой не получилось, и Юра мельком увидал Аню голой… И, о чёрт! Она взволновала ему сердце! Аня, несмотря на своё сумеречное состояние, заметила внимание Серова, но – то ли было ей всё равно, то ли Юра её совсем не интересовал, то ли действительно всё было так плохо – виду она не подала.

Обо всём этом Юра думал, пока поднимались. Теперь они сидели на вершине Зибра Рок, отдыхали и осматривали окрестности. По седловине Кибо, Мавензи и безымянного холма тянулась жёлтая дорога к высокогорной базе Кибо-Хат – последнему форпосту перед штурмом вершины. По дороге туда-сюда сновали крохотные человечки: туда портеры с грузами (восходители ушли раньше), оттуда портеры с большими рюкзаками и те, кто сегодня ночью на штурм не пошёл. Те, кто штурмует, пойдут позже, часов в двенадцать.

Разлили термос с чаем, поделили шоколадку, африканцам нравится русский шоколад. Пока остывал чай, Юра снова взялся фотографировать: скандинавов, гидов, Аню, Мавензи, дорогу, всё время отвлекаясь на небольшую серую птичку, которая юрко сновала между людьми и камнями, однако стоило Юре на неё навести объектив, она тут же исчезала.

Вот скажите, чего это животные так боятся фотографироваться? Коты и собаки, стоит только на них навести объектив, тут же находят кучу «дел» и считают за благо свалить. Может, правы представители диких племён, которые полагают: сделал фотографию – забрал душу? Ведь предрассудки же. Язычество же. Но факт остаётся фактом, скотина от объектива прячется…

Со скал вернулись ближе к четырём. Погуляли нормально, но ужин снова прошёл без энтузиазма… А ещё с горы снова вернулись русские и сообщили, что этой ночью на восхождении на высоте 5200 умер американец… Шёл себе, шёл… и умер. А тоже, наверное, готовился, мечтал… Хотя, если философски отнестись, «так лучше, чем от водки и от простуд». Правда, тот же автор утверждал, что «к Богу в гости не бывает опозданий», а уж он-то не понаслышке знал об этом. Но американец не торопился. Не торопился… но успел.

У некоторых от таких историй аппетит пропал совсем. Более того, некоторые капризничали и желали жареной говядины с картошкой… Где же их в горах взять-то, урезонивал Юра Холодову, на 3720-то? Даже вода на такой высоте кипит при восьмидесяти восьми. Варится и жарится всё невыносимо долго – только разогревать.

Но чёрные парни расстарались для своей Энн и таки раздобыли говядину. Но принцесса и её есть отказалась… Совсем хреново!

Медосмотр, тем не менее, демонстрировал в целом неплохие объективные показатели. Доктор Килиманджаро уверял: кислород у них в норме, сердце в норме, лёгкие… да, в общем, всё в норме, всё хорошо и всё замечательно! При этом Александер улыбался, сверкая своими чистыми белыми зубами (чем они их чистят?). Но восходители о себе думали по-другому. Анна страдала, Юра пытался притворяться, что всё нормально, но получалось у него плохо. И ещё он нервничал. Времени для акклиматизации, даже с учётом сегодняшнего дня, выходило отчаянно мало. Но деваться некуда. Назвались груздём…

Собрав рюкзаки, приготовив снаряжение на завтрашний переход, получив грелки, наши путешественники забрались в спальники и молча, без разговоров на абстрактные темы, отрубились…

…На Килиманджаро Юру напутствовали оба его учителя: и Ванька Дьяков, и Кот.