Очень высокие горы. Восхождение

– Палыч, ты близко ко мне не садись, у меня скандинавская трёхдневная рвотная болезнь… – заботливо предупредил Юру Дьяков уже в аэроэкспрессе на Шереметьево. За две недели до экспедиции в Танзанию Серов поехал провожать Дьякова в Стокгольм.

«На хрена, Вань, ты меня позвал, если знал, что у тебя эта рвотная болезнь?» – думал Юра. Болезнь у него…

– …Но ты не боись, Палыч, эт только на три дня… Когда, говоришь, едешь?

– Через две недели.

– Ещё есть время… И это… Палыч, не рви жопу. Хотя вроде я уже прошлый раз говорил…

– Ага, Вань, помогло… Сильно. Вань, а я с женщиной иду… Мне Перов её подсунул. У неё опыта с гулькин… в общем, совсем нет… И у меня нет… Сам знаешь.

Ничего Ванька не сказал и улетел в свою Скандинавию, родину рвотной болезни.

Надёжный, как альпинистский крюк, эльбрусский товарищ (он и затащил Юрку на Эльбрус), майор-десантник, афганец, сослуживец Полковника, Игорь Котов, известный всему миру под прозвищем «Кот»[35 - О майоре ВДВ в отставке Игоре Котове написано во второй части книги «Очень Крайний Север» «Эльбрус», рассказывающей о восхождении Юрия Серова на этот вулкан.], за неделю до отъезда всучил Юре штурмовой рюкзак, поилку, камеру GoPro и аккумуляторную батарею с подзарядкой от солнца:

– Там Африка, Палыч, там солнце! Должно работать…

«Должно, Кот ты мой разлюбезный… Только когда солнце – мы на маршруте, а когда маршрут заканчиваем – заряжать уже темно. Нет белых ночей в этой Африке, так её и растак…» – вздыхал Юра, засовывая в рюкзак поилку.

– И ещё… – Кот говорил, глядя на Юру как-то искоса, – не нравится мне твоя напарница… Какая-то она… офисная.

– Херр майор! Она двадцатку бегает! Легко!

– И что? Офисные не могут бегать двадцатку?

Спасибо тебе, Кот. Поддержал! Напутствовал.

От обоих Юра получил напутствия, от обоих наставления, но советов про неопытную женщину – никаких.

Он и звал их обоих… Но у них были свои большие и важные дела. И теперь он сам, один, неопытный, с неопытной женщиной «в жёлтой жаркой Африке, в центральной её части…», и дай Бог здоровья обоим его учителям! Хотя, конечно, врёт Серов. Не один он. Александер и Джама не дадут пропасть. И уж если станет совсем невмоготу, Юра отдаст им эту глупую белую женщину, которая не от великого ума увязалась за ним. Авось вытащат чёрные братья за такой-то куш. А что? Ничего личного…

Хотя… Хотя, нет! Конечно, нет. Не отдаст. Уже свыкся. Куда ему теперь без неё?

Да, Вань?

Молчит Ванька…

Да, Котяра?

Молчи, Котяра, молчи, по инерции тебя спросили, по глупости!..

…Десятикилометровая дорога до Кибо-Хат показалась им выпуклой, яркой и какой-то сюрреалистичной, особенно после ручья в седловине трёхгорья. Там, в этой рыжей каменной альпийской пустыне, где нет растительности, нет воды, нет снега, ничего нет, где одиноко, холодно и сухо, так сухо, что от одного вида рыжей каменистости постоянно хочется пить, брели они вчетвером, «поле-поле» набирая высоту. Сюрреализм ли, волшебство ли, путешественники не заметили, как пустынная дорога обернулась дорогой в Изумрудный город. И они, четверо друзей, шли к Волшебнику за смелостью, добротой, умом и ещё (только это шёпотом) чтобы вернул добрый Гудвин белых путешественников домой. О последнем, как маленькая девочка Элли в сказке, беззвучно, но настойчиво мечтала большая девочка Энни. Она снова утром ничего не ела и чувствовала себя прескверно, хоть вида и не подавала.

Молодец, девочка! – одобрительно поглядывал на неё Юра. Помнится, дорога в Изумрудный город тоже была нелегка.

Аня никуда не поглядывала, она смотрела исключительно под ноги, на жёлтую дорогу. На марафонах она привыкла: когда организм отключается, когда отключается само сознание, нужно сосредоточиться на ногах.

Александер с Джамой тоже видели, что Ане нехорошо, и готовы были подстраховать в любой момент, но она упорно шагала, даже рюкзак свой не отдавала.

Особенно трудно восходителям стало после поворота на север, когда вдруг неожиданно налетел холодный цепной ветер Злой Волшебницы Бастинды и вмиг обветрил губы до сухой растрескавшейся корки. И сколько бы они их ни мазали гигиенической помадой, ничего не помогало. И талая вода в поилке жажды и сухости в организме не утоляла, оставляя после себя лишь гадкий горький дистиллированный привкус.

К часу дня остановились на ланч. До базы оставалось чуть больше километра, и смысла в такой остановке Юра не видел, но они достали сандвичи, кексы, шоколад (основной ланч ждал их в Кибо-Хат) и, запивая чаем, принялись жевать вяло и избирательно.

Пока делали вид, что едят, пришла несчастная полосатая крыса и принялась горько жаловаться: и холодно ей в пустыне, и ничего тут не растёт, и есть нечего, и перебивается она только подачками, а нужно кормить несчастных полосатых крысят, чей отец, мерзавец! шляется неизвестно где. Что интересно, говорила крыса по-русски. Её накормили сандвичем и крошками от кекса, а пока она ела, Юра мысленно общался с духами гор, прося их быть благосклонными. Стихийный христианин, чего же хотеть-то? Язычник! Он и крысе мог бы помолиться.

Ближе к двум подошли к Кибо-Хат. На подъёме к базе Джама нашёл кривую палку (палку в пустыне!) и во всеуслышание объявил, что это волшебный посох Мозеса. И теперь с ним они легко дойдут до вершины. Даже не дойдут – долетят! Шутит Джама. Что шутит – хорошо, лишь бы сорок лет не водил. А ещё, помнится, в песне были слова: «Go down, Moses» («сойди, Моисей»), и это вроде не вверх, как шли они, а совсем-совсем в другую сторону. А ещё Джама местный язычник-анималист, и «посох Моисея» для него простая кривая палка. Но худо-бедно до Кибо-Хат доковыляли.

В Кибо сноровисто суетились портеры. Вороны с белыми воротниками в надежде поживиться на дармовщинку бойко перескакивали с места на место. Изредка на предельной скорости пробегала крыса или крыс (не тот ли блудный отец крысят?). И только белые офисные туристы вяло переползали с места на место между двумя большими одноэтажными бараками, пытаясь поудобнее пристроить свои уставшие и измученные «скафандры». А на площадке под баннером, завернутый в палатку, лежал «скафандр» несчастного американца. Многие не догадывались, «кто» или «что» тут лежит, проходили мимо, не обращая внимания, но наши догадались. Наши обратили. Memento mori… Точно «лучше уж, чем от водки и от простуд»?

Заселились в барак. Настоящий, взаправдашний каменный барак. Две большие спальные комнаты, по шесть двухъярусных лежанок с поролоновыми матрацами и подушками, большая кухня с печкой-буржуйкой. (Камнями, что ли, они её топят? Или кроватями?) По бараку, хлопая дверями, разгуливали сквозняки с Мавензи, устраивая восходителям позднюю осень Крайнего Севера Западной Сибири, того самого Очень Крайнего Севера[36 - «Очень Крайний Север» – первая книга цикла «Восхождение». Здесь упоминается как отсылка к тому, что Юрий Серов семнадцать лет прожил на Крайнем Севере и четыре из них отработал на полевых.], где Серов прожил семнадцать лет.

Юре и Ане достались две верхние лежанки у дальней стены. Хорошо бы, если верхняя и нижняя, но и так ладно, хотя бы вместе. Они разложили спальники, забросили наверх вещи и… присели передохнуть. Здесь теперь всё так: сделал… сел… передохнул. С кислородом – швах, не разбегаешься.

Ввиду большой людности и ложной скромности пошли переодеться на улицу, а заодно разыскать туалет. В очередной раз были уязвлены. Кафельный туалет блистал нереальной чистотой и гигиеной, и это при том что в Кибо нет ни единой лишней капли воды! А всё – дешёвая рабочая сила. Портеры и уборщики буквально за гроши выполняют свои обязанности, другое дело, что выполняют их образцово.

На обед Аня снова ничего не ела, только попила чай с печением. Сплошное расстройство с ней. «Не бережёт „скафандр“, зараза!» – ругался Серов.

– Вот что с ней делать на Горе, если возьмётся помирать от истощения? – вопрошал он Алекса. – В палатку заворачивать? Так нет никакой палатки!

После обеда, экономя силы и калории, забрались в спальники. Но поспать не получилось – сначала пошёл дождь, он громко барабанил по тонкой металлической крыше, потом дождь передумал быть водой и выпал снегом, отчего в комнате захолодало до полной невыносимости. Дверь при этом закрываться перестала совсем, и в неё теперь как к себе домой заходил ледяной ветер с Мавензи, шевеля целлофановые пакеты, газеты, невесть как сюда попавшие (какой чудак носит сюда газеты?), обертки от конфет и печений, выхолаживая спальники и окончательно замораживая вялых, как зимние мухи, восходителей. Ко всему прочему очередные скандинавы развели шумный восточный базар. Юра с Аней терпели-терпели, терпели-терпели, а потом Аня не выдержала и рявкнула: «Shut up!». Юра хотел добавить что-нибудь про «fuck…», но передумал, русские – люди культурные, не то что эти скандинавы, рвотной болезни на них нет… В итоге за три часа до ужина они не только не выспались, но изнервничались, издёргались и промёрзли как цуцики…

И тогда они решили, что с них хватит!

И стали утепляться!

Африка у них…

Экватор, блин!

Лето вечное!

Ага…

Они паковались в термобельё, натягивали шерстяные носки, доставали теплые жилеты, перчатки, шапки. Стало теплее уже от того, что интенсивно двигались, хоть снова задохнулись… Теплее стало, но всё равно хотелось шуб, пуховиков и тёплых батарей центрального отопления. А ещё на ужин Аня уже привычно ничего не съела. На неё накатила отрешённость, даже, может быть, обречённость. Ночью же штурм, чёрт побери! Снова ругался Серов. Холодно, чёрт побери! Нужно откуда-то брать силы… Но по чесноку, есть и ему тоже не было никакой возможности. Тонко и пронзительно тошнило. И Юра тоже не стал ничего есть.

Но хитрый Доктор Килиманджаро снова по приборам рассказывал сказки: и чувствуют они себя неплохо, и пульс неплохо, и насыщение крови кислородом неплохо… Всё неплохо.

Нет, брат! Плохо! Всё плохо! Всё! Да только отступать некуда…

После заката Юра скандинавским немцам продемонстрировал «один русский хитрость», как через обыкновенную тряпку закрыть дверь, чтобы не дуло. Как истинно разумные существа, изумлённые европейцы быстро переняли опыт русского варвара. А то всю дверь ботинками заваливали, чисто дети! А ещё Юра, вспомнив древнюю мудрость: «если лежат двое, то тепло им; а одному не согреться»[37 - Перифраз: «Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?» (Еккл.4:11), Юра не помнил, откуда он знает эту мудрость.], предложил Ане распустить по замкам спальники, лечь на одну лежанку, укрыться и так пережить холода. А тут и чёрные братья, дай им Бог здоровья, принесли грелки! И всё сошлось и по закону диалектики[38 - Закон перехода количества в качество.] дало желаемый результат. Потеплело, отпустило… и потянуло в сон.

Уже сквозь тёплую уютную дрёму Юра слышал, как пожилой иностранец, у которого прохудился «скафандр», всё кряхтел, всё копошился, всё ходил, шаркая и хлопая дверью…

Ходил и ходил… Кряхтел и кряхтел… Хлопал и хло… пал.

Проснулся толчком. Соседи в спальниках негромко сопели. Аня, отвернувшись, спала беззвучно. Юра прислушался: кажется, «скафандр» прогрелся полностью! Он потянулся… Ай, хорошо! Вроде и голова болит не так сильно… Юра глянул на светящийся циферблат наручных часов: 23:03. Пора! Он тронул Аню за плечо. Та вздрогнула, повернулась к Юре и тоже сладко потянулась:

– Эх, Серов… Если бы не был ты женат… – начала она, но, не докончив, вдруг разозлившись, ткнула Юру кулаком. – Вставай давай. Разлёгся…