Возмездие фаллоса. Психоаналитические истории

И если мои предположения не только укладывались в рамки психоаналитического понимания причин возникновения подобного желания у пациентки, но и подтвердились в процессе аналитической деятельности, то в отношении второго аспекта многое оказалось вовсе не таким, каким оно мне представилось вначале.

Что же удалось выявить в процессе анализа мыслей, желаний и реального поведения Эрики?

Вот те отдельные воспоминания, связанные с некоторыми сессиями, материал которых позволил пролить свет на происходящее в душе пациентки.

– Эрика, – обратился я к пациентке на одной из сессий. – Если вы смените пол и станете мужчиной, то тем самым вы не сможете родить ребенка. Надеюсь, вы это понимаете.

– Понимаю и отдаю себе в этом отчет. Но я не понимаю другого, – с каким-то раздражением ответила пациентка.

Зачем женщины рожают детей вообще, когда наша планета и так перенаселена? Сколько голодных и обездоленных, неспособных прокормить свое потомство! Сколько безответственных матерей, родивших, но бросивших своих детей на произвол судьбы! Сколько женщин умерло при родах или испортило свою дальнейшую жизнь! Женщина – не машина для размножения. Беременность и рождение детей портят фигуру, уродуют женщину.

Другое дело – животный мир. Там размножение происходит само собой. Появление на свет щенков или котят не вызывает у меня каких-либо негативных эмоций. Напротив, мне нравится общаться с животными. А вот беременные женщины и маленькие дети настолько выводят меня из себя, что я начинаю злиться на них.

Зачем женщины так мучаются, когда вынашивают в себе будущего ребенка? Что хорошего в этом сморщенном существе, которое появляется на свет? Возможно, это покажется вам бесчеловечным, но у меня жесткое отношение к детям. Я не принимаю их и не переношу. Скажу так: где увидишь ребенка, там и убей его! Младенец вызывает у меня отвращение. Стоит только представить себе, что какая-то часть отделяется от тебя при родах, а потом существует отдельно, как сразу же охватывает парализующий страх. Кошмар! Какой-то фильм ужасов!

Ребенок уродует женщину, которая, вынашивая его, теряет волосы, зубы. Я не хочу стать уродом, не хочу ни за кого отвечать.

Эрика прервала свою гневную и в то же время отражающую затаенную боль тираду. Потом, понизив тембр голоса, немного смущенно сказала:

– У меня была внематочная беременность. Теперь, даже если бы я захотела иметь ребенка, пришлось бы пройти курс лечения.

Наступило тягостное молчание. Казалось, Эрика полностью ушла в себя.

Я не мешал ей вновь пережить все то, что было связано с ее личной трагедией. Неожиданное признание в том, что некогда произошло с ней, объясняло многое. Объясняло, в частности, то, что осуждение женщин за желание рожать отражало затаенную боль, связанную с неспособностью сделать это самой.

Рассуждения о перенаселенности планеты и прочее, связанное с этим, было не более чем рационализацией.

А вот имевшее место у Эрики неприятие маленьких детей, причем в столь крайней форме выражения, и ее боязнь стать уродом в случае беременности и последующих родов связаны, скорее всего, с какими-то конкретными переживаниями, оказавшими заметное влияние на формирование ее мироощущения и мировоззрения.

Все эти мысли промелькнули у меня в голове в то время, когда Эрика оборвала свое говорение. Я не успел осмыслить их до конца, как внезапно пациентка озвучила свои воспоминания, связанные с беременностью ее матери и последующим рождением ее сестры.

– Да, беременность и ребенок уродуют женщину. Я это видела сама. Моя мать – наглядный пример того, о чем я говорю.

Дело в том, что через какое-то время после того, как мама повторно вышла замуж, она забеременела. Мне было около 12 лет, я мало общалась с матерью и не замечала происходящих с ней изменений.

Однако позднее, когда беременность матери стала настолько явной, что этого невозможно было не заметить, меня удивило то, как изменилась ее фигура. Будучи всегда худенькой, мама стала какой-то грузной, а позднее, к концу беременности, она стала испытывать всевозможные недомогания.

Перестройка организма матери привела к тому, что у нее стали выпадать волосы. У нее ухудшился слух. Кажется, она оглохла на одно ухо. Мама стала неповоротливой, на ее лице появились какие-то болезненные пятна. Она превратилась из симпатичной женщины в дурнушку, тяжело переносившую состояние беременности.

Потом мама родила девочку. Когда сестру принесли из роддома домой, то я увидела маленькое плаксивое существо со сморщенным, словно у старухи, лицом. Девочка часто плакала, по ночам никому не давала спать.

От беспокойства за маленькую дочь и от постоянного недосыпания у мамы ввалились глаза. Она выглядела усталой, стала раздражительной и нередко переносила свою раздражительность на меня, поскольку я не выражала каких-либо восторгов по поводу появления в доме малышки.

Напротив, это плачущее существо вызывало во мне неприятные чувства. Из-за него мама так сильно изменилась. Из-за него она оглохла. Из-за него никому в доме не было покоя. Из-за него меня постоянно дергали. То не шуми, то помоги что-то сделать, то посиди с этим беспомощным существом, орущим на весь дом и требующим материнскую грудь. Просто ужас! И чего хорошего в маленьком ребенке? Фактически он искалечил мою маму.

Позднее, когда мама перестала кормить грудным молоком это маленькое существо, оказалось, что ее грудь обвисла. Однажды я увидела эту обвисшую грудь. Неприятное зрелище, вызвавшее у меня двойственные чувства: отвращение и жалость.

Отвращение, поскольку тело матери превратилось в какую-то бесформенную массу. Отвисшая грудь лишь подчеркивала несовершенство женского тела.

Жалость, так как у мамы всегда была пусть не идеальная, но тем не менее довольно стройная фигура, заставляющая многих мужчин оборачиваться ей вслед. И если бы не ее беременность и рождение младенца, она по-прежнему оставалась бы привлекательной, а главное, здоровой и жизнерадостной женщиной.

Воспоминания Эрики сопровождались эмоциональными переживаниями, отражающимися на ее ранее беспристрастном лице. По мере того как она рассказывала о своей матери и рождении сестры, ее лицо претерпевало различные изменения. На нем проступали то скрытая ярость, то явное раздражение, то гримаса отвращения, то беспросветная тоска.

В конце той сессии, на которой Эрика изложила эти воспоминания, она почувствовала себя измотанной и усталой. Она попросила стакан воды и, когда я предоставил его в ее распоряжение, пациентка, приподнявшись с кушетки, залпом выпила больше половины находящейся в нем жидкости.

По завершении сессии она поправила прическу, провела рукой по лицу, словно хотела отогнать от себя столь неприятные для нее воспоминания, и, настраиваясь на дальнейший распорядок дня, каким-то необычным для нее, несколько искусственно бодрым голосом, попрощалась со мной.

Связанные с беременностью матери и рождением сестры травмирующие обстоятельства объясняли то, почему в последующие годы Эрика испытывала страх перед возможностью самой стать матерью и почему она так агрессивно относилась к детям вообще. Внематочная беременность и ее последствия еще больше укрепили ее убеждение, согласно которому материнство уродует женщину. Отсюда крик души пациентки: «Я не хочу быть уродом!».

Помню, что, когда связались воедино переживания Эрики по поводу ухудшения здоровья ее матери во время беременности и ее упоминание о собственной внематочной беременности, у меня возникла неотвязная мысль: «Внематочная беременность у женщины может быть связана с неблагоприятным стечением обстоятельств физиологического порядка. Но в случае Эрики не исключено, что ее внематочная беременность была обусловлена страхом перед беременностью и рождением ребенка, тем страхом, который был порожден предшествующим восприятием различных недомоганий матери и постоянного плача ее маленькой сестренки в качестве калечащего, уродующего и делающего несносным жизнь женщины».

К сожалению, то время мне так и не удалось прояснить этот вопрос до конца, – признался себе профессор Лившиц, все еще держа в руках альбом с репродукциями. – На мои попытки выяснить предшествующие внематочной беременности обстоятельства Эрика реагировала уходом от рассмотрения данной темы. Она тут же переключалась на иные периоды жизни, предпочитая говорить о событиях и переживаниях детства.

Сегодня, – отметил про себя профессор Лившиц, – положение о том, что психические переживания могут оказывать существенное воздействие на физиологические проявления, подтверждается не только психоаналитическими знаниями, но и клиническим опытом. В рамках своей профессиональной деятельности мне самому неоднократно приходилось сталкиваться с подобным положением вещей. Другое дело, что во время работы с Эрикой я не сумел исчерпывающим образом ни раскрыть этот вопрос, ни донести его до сознания пациентки.

Профессор Лившиц задумался о чем-то своем, однако вскоре его мысли вновь перенеслись к давно имевшему место случаю, связанному с Эрикой.