Позывной «Ярила»

По первости придется снять квартирку, а потом, глядишь, утрясется и с этим. Не век же будем скитаться по чужим углам. Что – ни будь да подвернется. Голова у тебя светлая, руки не из мягкого места растут. Захочешь – бизнесом займешься. А там деньги совсем другие! Да и я, когда институт закончу, сидеть дома не намерена. Начну работать, и еще легче нам станет!

Вчера на детской площадке увидела Татьяну, жену капитана Петрушина, что не вернулся из первой вашей командировки. Веришь – еле признала! Старуха, а ей и тридцати годков нет! Лицо желтое, мешки под глазами, руки трясутся и взгляд мертвый. Сидит, курит, а на сынишку, что на качелях качается – даже внимания не обращает! Вся в себе! Ничего вокруг не замечает! Скажи, ты мне такой судьбы желаешь? – Наталья уже не говорила, она уже почти кричала!

Муж же продолжал молчать и немигающим взглядом пялился в пол. Только желваки на скулах ходили ходуном и имели цвет переспелой вишни. А она уже остановиться не могла:

– Ну, что ты молчишь? Сказать ничего не можешь, или не желаешь? Знаешь, мне сейчас пришла в голову мысль, что на меня и на нашего ребенка, который скоро родится – тебе просто наплевать! Что для тебя семья? Для тебя куда важнее ваше долбанное, воинское братство! Тебе ближе твои сослуживцы, у которых мозги поплыли от войны! Они только с виду выглядят как люди, а на самом деле это форменные монстры и нравственные уроды! Для них убить живого человека – все равно, что муху прихлопнуть! И их жертвы, к ним во сне не приходят!

Вы же, вернувшись из командировки, больше двух дней дома пробыть не можете: уже на третий день собираетесь вместе в дальней беседке за гаражами, чтобы повидаться и водки выпить. При том говорите шепотом и рюмки прячете в кулаках, чтобы, когда чокаетесь, звука не было. И по сторонам постоянно зыркаете, как будто боевики к вам сейчас подкрадываются!

Да кому они нужны ваши подвиги? Кто из людей вам за них спасибо скажет? О тех четверых, что в землю закопали даже не вскрывая цинковых гробов кто кроме жен, детей и родственников помнить будет? Кто слезы проливать будет? Хорошо если пузатые начальники в Москве озаботятся, и вам, калекам и мертвым, блестящие железки на грудь повесить, а вы и рады! Как же: вы же герои и без подвигов во славу чего – то, или кого то – жить не можете! И наплевать вам на тех, кто ночами не спит, у кого, при каждом телефонном звонке сердце тоской смертной заходится!

– Хрустальная рюмка, расплескав в полете янтарную жидкость, со звоном врезалась в стену. Вадим стоял во весь рост, и вид его был страшен: губы крепко сжаты, брови сошлись в одну прямую линию и нависли над веками. Вишневые пятна со скул сгинули, но все лицо приобрело цвет той самой вишни:

– Ты отдаешь отчет словам, которые только что сказала? – Голос мужа тихий, но в нем столько металла, что у Натальи ослабели ноги. Показалось, что он сейчас сорвется, потеряет свое всегдашнее самообладание и тогда произойдет что – то ужасное! Холодный ручеёк пота прилепил халатик к позвоночнику. Накатился уже привычный приступ рвоты и она, перебирая непослушными ногами, кинулась к туалету.

Рвало долго и мучительно. Сил стоять не было, и она опустилась на колени, приобняв холодный унитаз. Дважды её казалось, что приступ закончился, но стоило ей выпрямиться, как рвотный позыв вновь ставил её на колени, и все начиналось заново.

Когда она вышла из туалета, комната было пуста. На полу ярким пятном выделялось махровое полотенце. На обоях цвели мелкие брызги от коньяка «Белый Аист». Жужжала муха, попавшая в западню между стеклом и занавеской. Ей стало ясно: произошло что – то ужасное и непоправимое, и что она большая дура. Утром вставать не хотелось. В теле поселилась какая-то слабость, а ребенок, напротив, проявлял небывалую активность. Ворочался и толкался так, что ей, иногда, становилось не по себе. Как его успокоить она не знала. Ближе к полудню ребенок сам успокоился и она встала. Есть не хотелось, но она силком заставила себя выпить чашку чая.

Мысль предпринять поиски мужа в пределах военного городка, отвергла напрочь: глупо и стыдно. Где он может находиться, она даже не представляла. Слабая надежда, что вот – вот откроется дверь и на пороге объявится муж – не покидала голову. Но когда минули еще сутки, а дверь так и не открылась, она запаниковала и намертво прилипла к окну. Но и это ожидание оказалось пустым и напрасным. Вадим так и не объявился. А во вторник она узнала, что вчера, не попрощавшись, Вадим укатил в очередную командировку. И втогдот а долгое, томительное ожидание сменила злость. Нет не злость – жгучая ярость! Если ждать бессмысленно, то надо принимать решение и незамедлительно действовать. Развод! Каждый выживает в одиночку и планирует дальнейшую свою жизнь исходя из своих возможностей, а они у неё невелики.

Мысли комариным роем гудели и вертелись в голове. Усилием воли она заставила себя успокоиться и разложить ситуацию по полочкам. Результат раздумий ужаснул её. Перспектива вырисовывалась туманной. А вывод – страшный, но однозначный: надо срочно делать аборт! Тут же вспомнилось, что мать сокурсницы и подруги работает в гинекологическом отделении стационара той же поликлиники, где она стоит на учете. Встреча и беседа с ней может помочь избежать всяких формальностей и ускорить исполнение задуманного. Сказано – сделано!

Сомнения, родившиеся после того, как она, сегодня, перешагнула порог отделения гинекологии, прочно поселились в её истерзанной душе. Причину их появления она не знала, и выискивать не желала. Ведь все равно ничего не изменит! Решение принято! Аборт!

И все бы ничего, но её волнение передалось ребенку. Который еще не родился, но уже жил своей жизнью. Пусть пока в утробе матери, но жил! Почувствовав какой- то дискомфорт, он немного поменял положение, при этом слегка толкнув мать в живот. Был день, а его он уже не не любил. Именно днем мать много ходила и предавалась каким- то грустным мыслям. Эта её ходьба, эти наклоны приносили ему неудобства, отвлекали от любимого дела: младенческого, сладкого сна. Угнетенное же состояние матери вызывало у него беспокойство и страх. Совсем другое ночь и ьтемнота: мать успокаивалась, ложилась так, чтобы его не тревожить, гладила живот и от её рук к нему стекались реки любви и нежности.

Вот и сейчас, нежданно родившийся страх заставил его проснуться и застучать ручками и ножками в материнский живот. Такой активности ребенка Наталья еще ни разу не испытывала и поэтому даже растерялась. Почему – то заложило уши, как это бывает при посадке самолета и появилось желание срочно посетить женскую комнату. Чтобы присутствующие женщины не заметили того, как колышется её тело под тонкой блузкой, она покинула скамью и вернулась к входной двери. Стараясь ублажить разбушевавшегося малыша, наложила обе ладони на живот, куда он особенно сильно стучался, надеясь лаской унять его неожиданную агрессию. Однажды, такая уловка дала результат, но сейчас, по какой – то причине, не сработала. Ребенок не шел с ней на контакт, не чувствовал её ласковых рук.

Наталью бросило в пот. В горле застрял комок чего – то кислого и смрадного. Руки мелко дрожали. Преодолевая понятное отвращение, она несколько раз судорожно сглотнула. Комок провалился в пищевод и одновременно уши освободились от посадочных пробок. Показалось, что именно через них в мозг хлынул поток непонятных звуков, шумов и свиста. На их фоне она с трудом различила младенческий голос:

– Мама! Мамочка! Мамуля! Помоги мне! Спаси меня! Мне очень страшно! – Молния догадки пробила Наталью от макушки до ног. Она вдруг поняла, что слышит голос своего, не родившегося ребенка! Так, конечно, быть не могло, но так было! Тем временем голос крепчал, покрывая все шумы и посторонние звуки. Он уже не просил – он молил! Ребенок уже кричал!

– Мама! Мамочка! Мамуля! Пожалей меня, не убивай! Я ведь все понимаю! Я большой, я уже вырос! Я различаю день и ночь, я слышу, как ты разговариваешь! Я расслышал, как ты ссорилась с моим папой! Но это ничего: скоро ты с ним помиришься, и все будет хорошо!

Мамочка! Не убивай меня! Я обещаю тебе, что буду всегда любить и во всем слушаться тебя и папу! Я буду хорошо учиться в школе, и вы будете мной гордиться! Когда вырасту, я стану таким, как мой папа: сильным и добрым! Я буду заботиться о вас, буду защищать вас и ухаживать за вами, когда вы состаритесь! – Голова шла кругом, ноги отказывались держать, и Наталья прислонилось спиной к стене. Теперь дрожали не только руки – дрожала она вся: так бывает при сильном ознобе. А ребенок продолжал кричать, как будто он впал в истерику:

– Мама! Мамочка! Мамуля! Пощади меня! Не делай этого! Если ты убьешь меня, то я не смогу родиться, и ты меня никогда не увидишь!! Ведь меня никогда не будет на свете! Все на нем будут, а меня не будет!

Мама! Мамочка! Мамуля! Я не хочу умирать! Я ведь не поспал у тебя на руках! Я совсем не знаю, какого цвета у тебя глаза, я не попробовал вкуса твоего материнского молока! Мама! Мамочка! Мамуля! Молю тебя! Позволь мне родиться! Я только увижу вас с папой, мы совсем немного побудем вместе, ты поцелуешь меня, и после этого мы расстанемся. Навсегда!! Я тебе мешать не буду: делай со мной что хочешь!! – Голос младенца заглушил оживший динамик:

– Пациентка Ярилова! Пройдите в кабинет номер триста двадцать четыре! – Наталья от дикого отчаяния закрыла глаза. До указанного кабинета было всего шесть шагов. Но где взять силы, чтобы их пройти?

– Наталья отклеилась тот стены, Затуманенным взглядом обвела сидящих женщин, но шагнуть к страшной двери не смогла. Ноги налились тяжестью, будто бы их прибили гвоздями к полу. Это ощущение было настолько реалистичным, что она почувствовала нестерпимую боль в пробитых ступнях. Рот непроизвольно раскрылся, и из него вырвался сдавленный хрип. Все женщины, как по команде, повернули к ней головы. Но Наталья на них внимания не обратила. Она рассматривала собственные туфли, надеясь увидеть на них, выступившие капли крови.

Не увидела, но легче ей не стало. Наверное, от того, что в глазах начал меркнуть свет и голос, не родившегося её ребенка стал удаляться и затихать. Колени подломились, и она стала заваливаться в сторону скамейки: – Только бы не на живот! – И это была крайняя мысль перед глубоким обмороком.

Все описанные события, наверное, никогда и не происходили, и являются плодом воображения автора. Совпадения имен и названий невозможны, но вероятны. Если они все же проявятся, то винить в том надо Википедию и биографию Автора.

Глава 1

Военный аэродром Ханкала, который находился в восточной части города Грозный, прилетевших специальным бортом пассажиров встретил нудным, никак не летним, моросящим и холодным дождем, что вполне соответствовало нынешнему настроению Вадима. Спускаясь по трапу, он почувствовал, как лицо покрылось влагой, будто бы на неё нанесли пену для бритья.

Попутчики, угрюмые здоровяки, с объемистыми баулами камуфляжной раскраски, числом не менее двадцати, споро, без всякой команды, покинули борт первыми и, не желая зря мокнуть, укрылись под крылом проверенного многими года службы, верного АН 24. Хотя, со времени промежуточной посадки в Элисте прошло чуть более часа, где в ожидании заправки они успели накуриться до одурения, никотиновый голод, после посадки, уже успел проснуться, и Вадим направился вслед за служивыми под крыло.

При его появлении разговоры стихли. Как видно парни были из серьезной конторы и понятие служебной дисциплины они крепко усвоили. С учетом того, нарушать основные правила пожарной безопасности Вадим постеснялся, тем более что никто из стоящих под крылом, дымом не баловался. Здоровяки гостеприимно потеснились, уступая ему «место под солнцем», но ни любопытства, ни дружелюбия при этом не выказывая.

Через несколько минут, к самолету подкатил густо забрызганный грязью ГАЗ 66. Из кабины объявился усатый военный, без головного убора и воинских знаков различия на погонах, но в разгрузочном жилете и с автоматом «Абакан» на груди. Сказав пару слов в портативную рацию, коротко маханул вновь прибывшим, Они, кроме одного, очевидно старшего над ними, плавным ручейком, не спеша, перетекли под автомобильный тент. Старший, забросив баул в кузов, направился к хозяину машины. Обменявшись приветствиями, они о чем – то заговорили, задымили сигаретами.

Путь в расположение бригады еще не забылся, но топать два с лишним километра под «приветливым», летним дождем, категорически не хотелось и Вадим, покинув убежище, направился к курильщикам. Не дойдя нескольких шагов, остановился, не мешая разговору и дожидаясь, когда на него обратят внимание. Первым к нему обернулся местный. Вадим принял строевую стойку и кинул ладонь к головному убору:

– Старший прапорщик Ярилов! Прибыл в свое подразделение из краткосрочного отпуска! До лагеря «Нского» спецназа не подвезете? Нет особого желания шлепать по грязи и мокнуть почем зря! Дождь, судя по всему, зарядил надолго! – Встречающий, тряхнул коротко стриженой, влажной головой, затем представился, как это и положено:

– Помощник коменданта этого вавилонского столпотворения, майор Штанько. Честь не отдаю, бо к пустой голове – руку не прикладывают! Это я тебе на отсутствие головного убора намекаю. В других случаях устав для меня, что псалтырь для попа или гармонь для деревенской свадьбы. Уважаю всех, кто это понимает, и ставлю раком тех, кто в том сомнения имеют! Учти на будущее. Авось – пригодится! Задница ведь своя, а не казенная.

А с погодой действительно творится что – то непонятное: дня четыре такая хлябь держится. До костей промокли! Одно радует: чичи успокоились. Носа из своих схронов не кажут! Нам уютнее: мы в палатках и модулях от сырости ховаемся, а они в своих пещерах и землянках гниют. Хоть и враги – но не позавидуешь! – Осклабился, показывая зубной мостик из металлических коронок:

– А подвести – это, пожалуйста! Места хватит. Вот перекурим и тронемся с песнями. Запрыгивай, если здоровье бережешь и никотином не травишь! А дымишь – то присоединяйся к нам. – Протянул примятую пачку «Ростова». Вадим поблагодарил, но воспользовался привычной «Явой».

Старший над попутчиками к разговору не присоединялся. Курил и смотрел сквозь сейчас неуместные, солнцезащитные очки куда – то в сторону.

Комендант смял в пальцах фильтр выкуренной сигареты, носком берца выкопал ямку между аэродромными плитами и надежно схоронил останки производства Ростовской табачной фабрики. Было понятно, что этот ритуал он провел, не осознано, а на автомате. Так, обычно, поступают опытные диверсанты, находящиеся в тылу врага. Спрятал пачку в карман и поинтересовался:

– Слушай прапорщик, а у тебя среди своих позывной, если не секрет, может Ярила? Вадим чуть не поперхнулся: в подразделениях специального назначения все бойцы, независимо от должности и звания, имели личный позывной. Обычно он был созвучен имени или фамилии и давался на веки – вечные. На все время, пока ты служишь в спецназе. С ним так сживались, к нему так привыкали, что даже в мирной жизни, находясь за рамками боевой службы, обращение по фамилии или по имени резало слух и вызывало легкое недоумение.

Позывной у старшего прапорщика Ярилова действительно был – Ярила. Само собой так его нарекли не потому, что он походил на славянского бога солнца – Ярило. Просто фамилия «Ярилов» и имя «Ярила», на слух были созвучны. Таким образом, Вадим и получил позывной по имени языческого, славянского бога.

Но откуда об том мог знать помощник коменданта? В расположении подразделения спецназа он никогда его не видел, поскольку доступ туда был строго ограничен, а нынешняя его должность – помощник коменданта, в соответствии с табелем о рангах, такой возможности не предоставляла. Для спецназа существовали совсем другие правила. Но следующая фраза майора Штанько разъяснила ситуацию:

– Я недавно, по своим делам, был в штабе КТО (Контр Террористической Операции) и случайно стал свидетелем разговора двух офицеров из оперативного, толи управления, толи отдела. Я в их кухне плохо кумекаю.

Они обсуждали некого прапорщика с позывным Ярила, который здорово отличился в недавнем боевом выходе спецназа ГРУ для поиска и последующего «знакомства» с отрядом наемников из остатков Исламской Международной миротворческой бригады, ныне покойного Хаттаба. Выход оказался успешным. Отряд обнаружили и всех горных скитальцев зачистили. А сами вернулись без потерь и даже без раненых! И особо при том отличился прапор с позывным Ярила. Настолько здорово, что его представили к Герою России! Про остальных бойцов, правда, тоже не забыли: все были представлены к орденам. Только не скопом, а кто, какие награды заслужил, конечно! – Помощник коменданта вновь высветил свой железный, зубной мостик:

– Вы представляете, с той стороны более тридцати матерых, обученных арабов, а наших всего лишь десять спецов. И результат драки: наемники все до одного отправились в свои «райские кущи», а наши бойцы, что за ними охотились – в полном составе, без всяких потерь в лагерь вернулось! – Вадим чужим голосом с трудом выдавил:

– Представляю! – Известие о Герое России, которую только что поведал майор Штанько, была настолько неожиданной и ошеломляющей, что он на какое – то время потерял дар речи. А помощник коменданта уже не прятал свой железный, зубной заборчик. При этом его улыбка была вполне благожелательной:

– Так что теперь Ярила не просто славянский бог весны и солнечного света. Его ранг куда выше. Отныне Ярила – сначала Герой Российской Федерации, а уж потом солнышка и весны боженька: – Штанько, довольный своей шуткой, оглушительно заржал и хлопнул Вадима по плечу. Потом обернулся к прибывшему здоровяку, как бы приглашая присоединиться к его веселью, но тот приглашения не принял. Молча, стоял и поверх фирменных очков пристально и вроде бы уважительно глядел на прапорщика. Цвет глаз, как показалось Вадиму, был сродни цвету дождливого неба. И сигарету он держал как – то странно. Между большим и безымянным пальцами: указательный – отсутствовал напрочь. Помощник коменданта продолжал балагурить:

– Ты уж прости обычного майора, лучезарный Ярила, за то, что не приглашаю тебя к себе в кабину: тесновата она у меня. Только на меня и водителя рассчитана. Если бы заранее знал, кого встречаю – УАЗ комендантский прямо к самому трапу пригнал! И дорожку ковровую постелил! Следующий раз так и поступлю, а пока придется кузовом и тентом довольствоваться. Ехать – то до модулей, где спецназ обитает – всего ничего. Не успеешь по сторонам оглядеться, а мы уже на месте. Запрыгивай! Где остановиться – я точно знаю! – Кураж балагура был вовсе не обиден: в нем не было насмешки, и тем более издевки. Вадим широко улыбнулся:

– Ничего, мы ко всему привычные! Главное – грязь не месить и под дождем не мокнуть! А ковровая дорожка к трапу – это уже снобизм. А тому нам вовсе не учили! – Взял в руку баул, козырнул, как это и полагалось Строевым Уставом, и не спеша направился к заднему борту машины. Следом пристроился очкастый, самолетный попутчик. Помощник коменданта спрятал железные фиксы, высморкался при помощи пальца, перебросил «Абакан» под мышку и лихо запрыгнул в кабину ГАЗ 66.

К появлению чужака в кузове автомобиля, здоровяки отнеслись если и не особенно приветливо то, во всяком случае, спокойно. Приняли от него баулы, подали руку, помогая ему взобраться через закрытый борт, потеснились на правой по ходу скамейке и все это при полном молчании. Следом втащили в кузов старшего группы в неуместных, темных очках. Опять же молча, без слов и комментариев. Ему досталось место на левой скамейке. Вадима такое поведение попутчиков полностью устраивало: зачем заводить разговор, если через несколько минут они расстанутся, и каждый займется своим делом?

Гладкое, комфортное движение по ВПП (взлетно – посадочной полосе), продлилось не более двух минут. Далее, шестьдесят шестой вильнул влево, уходя на грунтовку, которая вела к полевому «городу», где ранее располагался Объединенный штаб СКво, а ныне – штаб КТО. Израненная траками многих БМД и колесами бесчисленных тяжелых автомобилей дорога, хотя была и короткой, но пассажирам в кузове пришлось не сладко. Мотало так, что приходилось хвататься друг за друга, чтобы усидеть на скамейках. Но Вадим к такому пути был привычный. Тесно, не комфортно, конечно, но зато на голову не каплет!

Глава 2