Красная икра – 1. Записки сахалинского таёжника. Восьмая книга

– Да какая рыба, и без неё тошно, – посетовал Колёк.

– Дома то жрать не хрен, вообще голяк.

– С голода не помру, придумаю, что ни будь. А любовь твоя где, дома, что ли осталась?

– Выкинул я её, хорошего помаленьку. Если что поймаю, я её прихлопну, сожгу вместе с её мамой.

– Ну если ты её выгнал, значит она вечером не припрётся. Меня она боится как огня. А ты сам виноват, я тебя предупреждал.

– Поживем, уведем, ладно пошёл я потихоньку.

– Тимоха, ты-то надеюсь, завтра принесёшь рыбы, да?

– Ну ты Колек и жук. Да постараюсь принести, если клёв будет. Ну давайте, Муся! Вперёд собака белая!

***

Друзья пошли вниз, Тимоха с Муркой пошёл вверх. До сих пор местами просматривается железнодорожная насыпь. Далеко, однако, железка шла. Дошёл до первого брода. В речке стоит мостовой железобетонный бык, разумеется, японский. Вода в реке мутно березовая.

Значит, Мураяму мутят правобережные притоки, впадающие в реку на большой петле. Там два глубоких торфяных ручья впадают в Мураяму. В этом году уже рыбачил на тех красных ручьях, кстати, не плохо, кунджичка попадается довольно крупная, мальмы нет, подкаменки хватает.

Зачем железку сюда тянули, что возили? Скорей всего уголь, видать и с этой стороны отрога шахты были. По Малому, да и по Большому Такой на Камышовый не попадёшь. Реки берут свои воды с крупного отрога, водораздела между Найбенским и Сусунайским бассейном. Шахта Южно-Сахалинская расположена с западной стороны вот этого отрога, на левом берегу речки Сусуи.

Через два километра снова перебрался на левый берег. Значит скоро развилка дорог, по рельефу заметно, что до развилки не далеко. Ландшафт так и не меняется, правобережные сопки глухой ельник и снег. Левобережные сопки сплошной молодой березняк, иногда мелькают снежные пяточки.

Добрался до развилки. Речка Анна бегущая с запада чистая, но вода большая, с сильным березовым оттенком. Быковский ручей гольная глина, он и красит, мутит Анну, ручей крупный, если сравнить с ручьём Угрюмым.

По сравнению с Анной, ручеёк, незначительный приток. Сильный контраст по цвету воды и по растительности. Правая сторона Анны сплошной ельник, в самих верховьях на левом берегу тоже ельник. Немногим выше по Анне крупна развилка. Думал, что эта основная развилка, ему так местные рассказывали. Быковский ручей совершенно голый, редкие клочки берёзового подроста, даже бамбука мало. Интересно, с какого материала здесь смогли избу срубить? Кругом что в степи. Не таскали ведь лес с правого берега.

Предположение одно, только с речных булыжников можно избу срубить, этого добра на ручье хватает. Значит, не срубили, а сложили избу? Не приходилось видеть каменных избушек. А что, не плохо звучит, зимовье сложенное с речного камня. Звучит не естественно, смотреться такая зимовайка будит конкретно. Зато не кто, не одна сволочь не спалит зимовье. Напрашивается вопрос и он главный. А где же смысл? Леса то нет. Зачем нужна изба в данном районе?

Не повезло, каменного жилища охотников не увидел. С километр прошёл по ручью, на правом склоне заметил тропку круто ползущею вверх. Здесь у ручья фактически нет берегов, крутые склоны градусов за пятьдесят. На частых кривунах малюсенькие пойменные пяточки, местами снег лежит! Ручей, узкий глубокий, течение сильное, дна не видно, тяжело бродить.

Мурка полезла по тропе, хозяин следом. Закарабкался наверх распадка. Панорама отлична, куда не кинь взгляд, кругом жухлая трава. Внизу у воды на пойменных клочках, местами зелёнка уже полезла, наверху тишина. В лощинах видно снег. Прошел верхом метров двести, держа курс на Быковский перевал. Изба!

Это так говорится изба. Может для кого-то это и изба, но только не для Тимохи. Первое восклицание при виде данного сооружения, – Да уж! – а дальше немного ненормативной лексики в адрес двоюродного брата. Наверху стоит большой балаган, полностью оббитый борукрытием. Сразу сообразил, что балаган лиметэт строили Быковчане. Борукрытие или борпокрытие это скажем брезент, пропитанный резиной. Материал не гниёт, довольно ластичный по отношению с рубероидом.

В шахтах с борукрытия изготовляют вентиляционные рукава, по которым можно выбраться наверх. За посёлком Быков, вверх по Найбе, все зимовья, будки, балаганы, прочие ночевайки покрыты борукрытием. Разумеется, материал намного дороже полиэтилена, также и намного прочней, естественно, тяжелей, очень намного.

Шахтёрам негде полиэтилена взять, точней стырить, борукрытия на шахтах полно. В связи с тем, что всё добро было народным, дорогостоящим материалом крыли таёжные зимовья. Это не что, молекулярная веха в ведении народного хозяйства!

Балаган с наружи имеет форму зимовья, даже имеется двухскатная крыша, под небольшим углом. Дверь в центре торцевой стены. В двери окно, выбитое, Колька работа. Он хоть брат, но всё равно сволочь. За такие дела надо руки обрубать вместе с головой, потому, что окно головой выбил! Проснулся в пьяном угаре, в избе жара, головой окошко вынес, его голове не хрена не будит не царапин, не сотрясений! Мужику четвёртый десяток, а ведёт себя как малолетка. Жарко, мол, было, но ведь можно было дверь открыть, печку до одури не кочегарить, на дворе весна.

Зашёл внутрь, очередное восклицание было без, да уж! Сразу матерная тирада. Идиоты или каждый с ума сходит по-своему? В сущности не какой разницы. Каркас балагана сколочен с ивового подроста, обшит борпокрытием, на то он и балаган.

Нары в торце, двухъярусные! Нижняя лежанка от земляного пола возвышается на тридцать сантиметров. Может, возникнут чувство, что ночевайку городили малолетки. Но глядя как связанны ивовые столбики, балаган делали взрослые. Вот это они в шахте надышались веселящего газа! Вот это их вставило!

На двери с внутренней стороны примострячен огромный мощный запор. Точней шпингалет изготовленный в пятидесятые годы. Это приспособление парнишу добило окончательно! Хлипкая дверка, собранная из тонкой доски, из клёпки с которой собирают ящики, брезенто-прорезиненные стены и мощный шпингалет на двери. Анекдот! Это будет одинаково, если данный килограммовый запор присобачить на обыкновенную брезентовую палатку.

В зимовьях на дверях делают крючки, что бы дверь ночью не открывалась. А не для того что бы кто-то ночью не открыл дверь, не вошёл в избу, не перегрыз спящему охотнику горло. У нерадивых охотников крючок с внутренней стороны двери, что бы собаки ночью дверь не открыли. У нерадивых собаки в зимовье спят, портятся потихоньку! На балагане запор поставлен, что бы ночью ни кто не зашёл! Умора! Странно, почему с наружи двери не было гаражных запоров и навесного амбарного замка весом килограмма на полтора, может, забыли?

Перекурил в балагане. Совершенно нет желания ночевать в данной постройке. Вышел на улицу, кострище имеется, насчёт дров, без слов. Спускаться за дровами на ручей? Внизу весь сушняк давно выпилен, даже сырец спилен. На ближней к балагану пойме стоят одни пеньки ивовые. Не смотря на то, что спуск к воде такой же как у зимовья на Медвежьем ручье. Склон за пятьдесят градусов, протяжностью метров десять минимум.

***

Во всё собачье горло заголосила Мурка, орёт вверх ручья. Парниша насторожился, неужели косолапый в гости пожаловал? Отбой, ложная тревога, нечего здесь медведю делать. Южная сторона, а зелёнка ещё не полезла.

Увидел людей, идущих вниз по ручью. Два вооруженных парня и одна невооруженная девка. Ясно дело, ребятишки идут на эту ночевайку. Время к вечеру, надо успеть добраться до посёлка. Здесь он ночевать не будет. Ну народ, как можно такую постройку назвать избой, да ещё зимовьем?

Минут через пятнадцать вооруженные туристы залезли, за карабкались наверх. Ребятам лет по двадцать пять, а девка похоже малолетка, они ведь, молодые самки глупые за обладание сразу двумя самцами готовы идти хоть за Камышовый хребет, хоть к медведю в берлогу. Если самка лицом и прочим не вышла, тем более. Эта самка лицом вышла и прочим вышла, значит, головой не вышла!

Первый товарищ, забравшийся наверх, сразу, сходу, без всякого здравствуйте. – Это зимовье моего отца. А кто окно разбил?

– Какое зимовье? – раздраженно спросил Тимоха.

– Вот это! – парень сбросил рюкзак, ружьё прислонил к ЗИМОВЬЮ! Закурил.

Этот молодой поселковый, неграмотный оболтус испугался сказать открытым текстом, мол, шуруй-ка ты мужик в другое место, здесь мы будим ночевать. Он уже нарушил закон тайги, за это можно смело убивать и угрызений совести не будет. Но у них два ствола, а у парниши даже топора нет.

– А что твой отец делает на этом балагане. Ой, извини, на зимовье, – решил поиздеваться до определённого момента.

– Как что? Охотится.

– На кого? – очень эмоционально с сильным нажимом спросил Тимоха

– Как на кого? На соболей, здесь его участок, – гонор у паренька резко упал.

Подошел второй турист с ружьём, следом малолетка с грудями и ещё кое с чем подошла, а иначе бы её в лес не взяли. Второй товарищ зашёл в избу, стал возмущаться, что дров нет, разумеется, окно, почему разбито. Тимохи глупых вопросов не задавал. Второй оказался умней первого и понял, что человек с собакой всего немногим раньше их пришёл, даже костёр не успел запалить.

– А с какого перепугу твой отец охотится на соболей на воспроизводящем участке? На Мураяме не охотятся. Это вы сами тут прописались, сгородили этот балаган. Лапшу насчёт охотничьего участка можешь вешать другому, только не мне. Сделай такой балаган на Найбе, вас погонят от туда и оружие позабирают, – назвал несколько фамилий промысловиков имеющих участки на Найбе. По глазам двух туристов понял, что знают они тех людей, возможно были стычки, гоняли их с Найбы. – Отдыхайте, я вам мешать не собираюсь. Хотел от людей отдохнуть, хрен там.

– А ты по пути ни кого не встретил? Печка еще теплая, совсем недавно здесь были.

– Встретил! Двоих Соколовских, но я их не знаю.

– А сам с Долинска, да? – спросил первый, который хитрый и головой не думает когда говорит.

– Сам я с Южного.

Ребята непонимающе переглянулись. Странно, сам с Южного, знает промысловиков с Быкова, с Углезаводска и с Долинска. Парниша опередил их напрашивающийся вопрос.

– Я на Найбе соболевал. Слышали про Десну, про Сейм, про Медвежку?

– Да не только слышали. Но там сейчас охотовед с Южного охотится, который всех местных построил и на Десну опасно ходить.

– Да на Десне и избу давно сожгли, – сказал второй.

– Избу на Десне сжёг я. А охотовед не с Южного, а с Анивы, мой корёшок. Василий Иваныч, Чапай, так?