Ночь за спиной. Сборник избранных произведений

Эта спортшкола стала мне ненавистна, и я остро почувствовал, что тренировки в парке мне больше не нужны. Более того, я внезапно понял, что прекратить эти тренировки – необходимо, иначе может случиться нечто необратимое.

Я выключил свет, закрыл двери на ключ и, уходя, сдал его на пост охраны.

– Что в сумке? – спросил меня охранник, принимая ключ.

– Форма, взял в стирку, – ответил я.

– Ясно, можете проходить, – ответил он, отключив стопор на вертушке выхода.

«Что тебе ясно? – мысленно обратился к охраннику я. – Что тебе может быть ясно обо мне, если я сам никак не могу в этом разобраться?»

Последняя попытка

Прошло две недели.

Школа – дом – опять школа; я жил – словно и не жил, находился в каком-то заторможённом состоянии, ничего не видя вокруг. Спрашивали – отвечал, просили сделать – делал. Мне было всё равно. Всё, что интересовало меня раньше, перестало иметь для меня значение.

Мне было очень плохо.

Я ошибся, вложив свою душу в предприятие, которое стало банкротом, и теперь получалось, что я её потерял и ничего не мог чувствовать.

На пятнадцатый день, вернувшись из школы домой, я услышал телефонный звонок. Взял трубку и безжизненным голосом сказал в неё:

– Слушаю.

– Здравствуй, Володя, – ответил Иван Трофимович.

– Здравствуйте, – равнодушно ответил я.

– Мне сообщили, что ты уже две недели не приходишь… – он на мгновение запнулся, подбирая слова, – тренироваться. И голос у тебя какой-то странный. Ты не заболел?

– Нет, я здоров, – ответил я.

– А тренировки? – переспросил тренер.

– Я решил больше не тренироваться, Иван Трофимович, – ответил я.

– Что случилось, Володя, можешь нормально объяснить? – спросил он, слегка повышая голос.

Я понимал, что он волнуется за меня, но это меня совершенно не трогало. «Раньше нужно было волноваться, – думал я, – теперь уже поздно».

– Твоя мама звонила, просила помочь, – добавил он. – Говорит, не знает, что с тобой. Почти всегда молчишь, ничего тебя не радует, ничего не интересует, часто бываешь рассеянным, не слышишь, что тебе говорят.

– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил я.

– А затем, Володя, что я хочу тебе помочь, – ответил он. – Кажется, я догадываюсь, что с тобой. Помнишь, я говорил тебе…

– Мне невозможно помочь, и меня не интересуют чьи-то желания, – перебив его, ответил я.

– Ты ошибаешься, Володя, – сказал он, – нет ничего непоправимого…

– Извините, Иван Трофимович, я не могу сейчас разговаривать, – снова перебил я и нажал на рычаг телефона, отключая связь.

Может быть, он обиделся. Но в тот момент меня не волновало и это тоже. В конце концов, я не просил его мне звонить, думал я.

– Я вообще никого и ни о чём не просил, – сказал я в молчащую трубку выключенного телефона. – Никого и ни о чём… и к тому же никого не хочу видеть, – добавил я и повесил трубку.

Я прошёл в свою комнату и почти сразу забыл об этом разговоре. Ни разговоры, ни поступки моего тренера, да, наверное, никакого другого человека на планете, не могли принести мне ничего хорошего.

Ничего хорошего не могло произойти со мной в принципе, думал я. Всё, что мне нравилось когда-то, осталось в прошлом. Мне было нужно так мало, размышлял я, всего лишь продолжать заниматься спортом, участвовать в гонках. Мне нравилось это состояние свободы – неудержимое, наполненное энергией движение вперёд, подчинённое моей воле, сила и борьба с самим собой, с пространством и временем. Только это мне нравилось по-настоящему, но и это у меня отобрали. Иван Трофимович, мой бывший тренер, и отобрал. Как он мог так поступить со мной? Объяснения, которые я услышал от него, не выдерживают критики, мало того – противоречат здравому смыслу. Все эти объяснения высосаны из пальца. Он ведь тоже был когда-то спортсменом, он должен знать, каково это – лишиться возможности такого движения. Каково это – день за днём заниматься тем, что тебе вовсе не свойственно, терять смысл и возможность двигаться вперёд. Что он сказал? «Тебе больше не нужны мои тренировки… ты уже и так стал сильнее многих…» Что в этом плохого? Почему он отстранил меня? Разве правильно, что спортсмен, ставший сильнее других, должен уйти? – Глупость, мы для того и занимались спортом, чтобы стать сильней, чтобы побеждать.

История с моей травмой, та неудачная тренировка на станке, когда я разогнался слишком быстро и, не удержавшись, слетел с роликов, сломал велосипед и вроде бы повредил станок, не могут быть основанием – в технических видах спорта такое случается, размышлял я. На то она и техника, чтобы ломаться.

То, что тогда привиделось мне, он видеть не мог, а я не рассказывал. В любом случае, это только моё воображение, мои собственные иллюзии, и он не имеет к ним никакого отношения. Возможно, он и догадывался о том, что я видел и чувствовал, – его история была в чём-то похожа. Но как это вяжется со мной? Его история принадлежит только ему, моя – мне. Его история закончилась печально – он испугался своего состояния, испугался меня. Я тоже испугался – мы оба оказался слишком слабы, чтобы сразу понять, что иллюзии и реальность – не одно и то же.

Я и сам это понял не сразу, мчался за миражами, искал свой мистический свет. Неведомое манило меня, и я, забыв, что важно, а что нет, стремился к нему, не жалея себя.

Глупец, меня лишили самого главного, а я безропотно согласился, молча отошёл в сторону, отказался от своего образа жизни. Можно сказать, что я отказался от самого себя.

Погнался за миражом, а когда он развеялся, остался ни с чем. Спорт для меня закрыт – команда не примет меня обратно. Тренер тоже не откажется от своего решения – это подорвёт его авторитет. По той же причине он не даст рекомендации мне, чтобы я мог уйти в другую команду. Да и не помогут мне теперь ничьи рекомендации. Велоспорт – это замкнутый маленький мир, в нём практически не бывает тайн. Все знают друг друга, и все знают друг о друге всё.

Всем уже известно, что я бросил спорт, что у меня травма ноги, что мне противопоказаны круговые движения. Я сам это придумал. И теперь доказать обратное будет очень непросто. Я сам загнал себя в ловушку, сам создал безвыходную ситуацию.

«Я хочу помочь тебе, Володя…» – сказал по телефону тренер.

– Чем ты можешь помочь мне, Иван Трофимович? – прошептал я, глядя на мёртвый телефон. – Всё, что мог, ты уже сделал, и помочь мне теперь невозможно.

*

Тогда я действительно думал так, и мне не оставалось ничего другого, как погружаться дальше в бездну своей безысходности, не видя для себя никакого выхода.

В тот день я находился в квартире один, до вечера было далеко, оставаться в таком состоянии в замкнутом пространстве было трудно, но и идти куда бы то ни было я не мог – я боялся встретить на улице знакомых мне людей.

В тот момент любое общение, любые вопросы, обращённые ко мне, любое вмешательство в мою жизнь были для меня неприемлемы. Мне нужно было оставаться одному, пока мрак, накрывший меня, не отступит.

Я лежал на кровати, пытаясь вспомнить что-то из прошлого, что-то, что смогло бы отвлечь меня, но всё, что приходило на ум, было менее ярким, чем моё теперешнее состояние. Измучив себя бесполезными попытками, я незаметно для себя уснул, и мне приснился сон.

Сон №1.

Ночь.

На небе полная луна.

Я бежал по заснеженным дорожкам старого парка, чувствуя невероятную силу. Она переполняла меня, делая тело подвижным и почти невесомым.

Я совершенно не устал, хотя и бежал очень быстро и достаточно долго. Настолько быстро, что белый пушистый снег, не притоптанный на обочинах дорожки, собирался за моей спиной в хитрые завихрения, которые следовали за мной по пятам.

Я очень спешил: я знал, что там, на дальней аллее, меня будет ждать она, и я знал, что долго она ждать не станет – если я опоздаю, она уйдёт. – Уйдёт, так и не дождавшись, а проход закроется.