– Солнце жгучее, горячее, как я люблю, – кричала, радуясь, другая.
– Я быстрее всех, – радовалась третья, ускоряясь.
Для меня всё это, по-прежнему, было удивительно.
Я всё ещё никак не мог понять, чему они так радуются. – Их жизнь была коротка, кроме движения у них ничего не было. Где-то на экваторе существовала неявная цель, но они о ней, похоже, даже не знали. – Полная бессмыслица, а не жизнь.
– Не скажи, – прервал мои размышления невидимка, явно читая мои мысли. – Если их жизнь отличается от твоей, это ещё не значит, что она не имеет смысла.
– Ладно, умник, – хмуро ответил я, – давай, объясни мне, дураку….
– Могу и рассказать, – ответил он, – но всегда лучше увидеть своими глазами.
И он направил мой взгляд в нужную, с его точки зрения, сторону.
Сначала я не увидел ничего нового.
Булочки катились нескончаемым потоком, болтали звонкими голосами, каждая о своём, чередуя смехом каждую фразу. Катились и катились всё так же бессмысленно, как и раньше, к своей неизбежной гибели.
Я хотел было возмутиться и сказать невидимке, что он ни в чём меня не убедил и убедить никогда не сможет. Сказать, что я понял, почему они смеются и счастливы – догадался, что они просто глупы.
Я даже открыл рот, собираясь это сказать, но внезапно все булочки одновременно выкрикнули протяжное радостно-удивлённое: «О…о…о…» и на планету начал падать снег.
Я так и остался стоять, разинув рот, не в силах произнести ни звука, глядя на это чудо – снег, под палящей звездой, при температуре больше двухсот градусов по Цельсию.
– Это не снег, – сказал невидимка, видя моё замешательство. – Можно сказать, что это сахарная пудра. Жидкость, выплёскивающаяся на поверхность при толчках, кроме всего прочего, содержит приличный процент сахара. Он вместе с парами поднимается в атмосферу. Там, жидкость выпаривается окончательно, а сахар мелкой пылью падает с неба в виде осадков, похожих на снег.
– А куда девается жидкость?
– В первом приближении, там, где температура резко понижается – на границе света-тени, частично собирается в туман, частично выпадает дождём, но так или иначе оказывается сначала на поверхности планеты, а потом, через её отверстия попадает обратно в недра.
Это сложный процесс – не забивай голову, лучше посмотри, как прекрасны наши булочки.
Они и правда, были ничего себе.
Носились по планете, как ненормальные. Перемазались в сахарной пудре так, что на них живого места не осталось. Увлечённые этим занятием, даже перестали говорить, смеяться же, наоборот, стали в два раза громче. Стали белые пушистые и очень привлекательные.
– Какие-то бешеные снежки, – проворчал я, пряча улыбку.
– И не говори, – ответил невидимка. – Правда, забавные?
– Не то слово.
– Прямо, как дети.
– Что да, то да, – ответил я. – Радуются так искренне и, похоже, немножко безобразничают.
– Пусть повеселятся, пока есть возможность, – грустно сказал невидимка. – Пока пудра сыпется с неба, им ничто не угрожает. Свет звезды пробивается с трудом, температура воздуха немного падает, поверхность планеты чуть остывает. – Но стоит только небу проясниться, просто беда …, – ещё более грустно добавил он. – Многие тут же сгорят.
– А может быть, как-то изменить температурный режим? – спросил я.
Повисло молчание.
Через две минуты я тихонько позвал:
– Эй! Ты где?
Но опять не получил ответа.
Через пять минут, я подумал, что он покинул меня, а ещё через минуту – вновь услышал его голос.
– Здесь нельзя ничего изменить! – твёрдо сказал он. – Здесь даже думать об этом нельзя!
– Почему? – спросил я.
– Ты прикалываешься или, правда, не понимаешь? – спросил он.
Я и правда, не понимал.
Я мог бы понять, если бы он объяснил причину, или бы просто сказал, что ничего менять не хочет, но нет – он сказал это так, словно это выше его сил, словно не он творец этого мира, хотя и недвусмысленно об этом говорил.
– Так ты что, не создатель этого мира? – спросил я.
– Да при чём тут это! – неожиданно вспылил он. – Создатель – не создатель, какая разница? Что ты можешь знать о конечных точках восприятия? Как влияют изменения в них, на всё остальное? Что, вообще, оно такое, как формируется, откуда исходит?
Если ты задаёшь мне свои дурацкие вопросы, значит, понятия об этом не имеешь. Значит, знать не знаешь, как происходит процесс познания, что такое знание в принципе, откуда берутся ответы, а самое главное – вопросы к этим ответам. – Выходит, ты не намного разумней булочек этой планеты и с тобой разговаривать не о чем.
Честно говоря, он меня ошарашил своей тирадой.
Я почти ничего не понял из того, что он мне сказал, но обиделся капитально. – Он совершенно явно назвал меня дураком.
Если бы он не был невидимкой, я бы ему, наверное, врезал и не посмотрел бы на то, что он, судя по всему, крутой.
Но это было невозможно.
Я и, в самом деле, слышал только его голос. И мне не оставалось ничего другого, как просто ответить:
– Сука ты, – сказал я ему. – Если ты знаешь больше, это не даёт тебе права так разговаривать со мной.
– Я не хотел тебя обидеть, – грустно ответил он. – Я лишь имел ввиду, что знание чего-либо и незнание этого, существуют одновременно. Требуется совсем небольшое умственное усилие, чтобы это понять. Ведь любой вопрос является следствием именно знания и тот, кто его задал, на определённом уровне сознания, уже знает ответ. В противном случае он бы не знал, что спрашивать. Восприятие же…
– Хватит умничать! – перебил его я. – Опять этот бред. Я просто хотел помочь.
– А не нужно никому помогать, – ответил он зло – Булки катятся к экватору. Если повезёт, его достигнут. Туда же, с противоположной стороны планеты, стремятся другие булки.
На экваторе, те, кто сумеют добраться – встретятся. Если очень повезёт, найдут свою половинку – сольются и образуют сферу. Сфере намного легче катиться. В движении, смысл их жизни. В таком движении – полная счастья жизнь.
– И что потом? – спросил я. – Какой в этом смысл?