Рукопись из Тибета

После окончания осмотра нас вывезли в коридор (очкастая Роза Марковна вышла вместе с нами), и у обитой черным дерматином двери кабинета с табличкой «Заведующий» каталка остановилась. Роза Марковна взяла меня на руки, кивнув нянькам «Едьте дальше», после чего потянула дверь на себя, и мы оказались в темном тамбуре. Удобнее устроив меня на левой руке, она постучала костяшками пальцев правой во вторую, деревянную. За ней глухо раздалось «Войдите».

Мы шагнули в интерьер начальственного кабинета, обставленного казенной мебелью. В одном углу стоял черной кожи продавленный диван с подлокотниками в виде валиков, а рядом шкаф, в другом – перистая, с волосатым стволом пальма в кадке. Между ними, у торцевой стены с портретом «отца народов» находился стол с крышкой зеленого сукна, на которой чернел прошлого века телефон и остывал чай в стакане с подстаканником. За столом, просматривая лежавшую на нем газету «Правда», сидел борцовского вида мужик, чем-то похожий на Котовского.

– Поздравляю, Роза Марковна! Заканчиваем канал Волга-Дон! – громко изрек он, подняв на нас оловянные глаза и блестя лысиной. – С очередной, так сказать, победой социализма!

После чего хлебнул чаю, кивнув на один из стульев.

– С чем пришли? – он откинулся в мягком кресле.

– С новым его строителем, Василий Кузьмич, – в унисон ответила сестра, присев. – Которого накануне доставила милиция. Вы в курсе.

– И как он в медицинском плане? – критически обозрел меня «Котовский». – Не дебил? Все в порядке?

Я обиделся, капризно надул губы и попытался в него плюнуть. Не получилось.

– Прекрати, – строго взглянула на меня Роза Марковна. И к заведующему: – Надо дать ему имя с фамилией.

– Надо, – пробасил тот, после чего уставился в потолок. Я тоже. Искомого там не наблюдалось.

Обследовав пустоту, в которой одиноко жужжала муха, Василий Кузьмич опустил взгляд вниз, и в его поле зрения попала газета.

– Назовем младенца Лазарь, как Кагановича, – ткнул пальцем в передовицу. – А фамилия пусть будет Донской. В честь канала. Ну, как вам? – взглянул на Розу Марковну.

– Гениально! – изобразила та восторг на лице, а я надулся. Имя с фамилией мне не нравились. Но что делать, выбирать не приходилось.

Между тем заведующий извлек из ящика стола бланк, аккуратно вписал туда вечной ручкой «Лазарь Донской», а еще дату рождения, сообщенную медсестрой, пришлепнул все гербовой печатью.

– Держите, – передал ей бланк. – В ЗАГСе получите свидетельство.

В это время затрезвонил телефон, заведующий снял трубку.

– Ошиблись, гражданин, – послушав, сказал в нее. – Это Симферопольский Дом ребенка.

После чего брякнул трубку на рычаг и махнул нам рукой – свободны. И снова углубился в газету.

Так я был легализован в новой жизни. Сиротой. В учреждении социального типа.

Потекли безрадостные дни. Дни взрослого ума в юном теле.

Шесть раз в сутки нас кормили манной кашей за казенный счет, меняли пеленки и мыли; раз в неделю возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки, и все это время (кроме сна) я думал. О своем будущем и месте в новой жизни. С учетом прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не представлялись. Здесь меня продержат до трех лет, а затем передадут в сиротский приют, где дадут какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.

– А где ж твой патриотизм? – спрашивал во мне в такие минуты чекист. – Нужно крепить мощь и безопасность государства.

– И блюсти Закон, – поддакивал прокурор. – Опять же, Кодекс строителя коммунизма.

– Какая мощь?! Какой закон?! – возмущался внутри моряк. – Это все теперь принадлежит олигархам! – Точно! – поддерживал его шахтер, ругаясь матом.

Я прислушивался ко всем четверым, но знал, что правы последние двое. Снова верить, напрягаться и пахать, чтобы потом оказаться в капиталистической России? Где, как говорят в известных кругах, «один смеется, сто плачут».

«Вот вам хрен! – лежа в распашонке, сжимал я кулачек левой руки и хлопал по локотку правой. – Мы пойдем другим путем, как завещал товарищ Ленин!»

Постепенно в мозгу складывался и этот самый путь, а точнее, план. По опыту оперативных разработок. В свое время учили меня будь здоров, да и практика была изрядная.

Итак. Для начала ничем особенным себя не проявлять. Младенец и младенец. Как глубоко законспирированный агент. Легший «на дно». Или подводная лодка. Когда же пойду в первый класс и начну учебу, показать высокие знания и попасть в школу-интернат для одаренных сирот. Такие были в СССР в Москве, Ленинграде и, кажется, Киеве. Оттуда поступить на языковый факультет Высшей школы КГБ в Москве, где я когда-то учился, закончить его и определиться в Особый отдел советской группы войск, дислоцирующихся в соцстранах или, если повезет, в дентуру ПГУ, смотрящим[1 - Смотрящий ПГУ – офицер контрразведки в дентуре.]. А потом по-умному исчезнуть и свалить за бугор. Где самореализоваться. Тот, кто владеет информацией – владеет миром. А у меня была информация о будущем. Стратегическая. До момента кончины.

От столь захватывающих перспектив шли пупырышки по коже, «Лазарь Донской» начинал довольно пускать слюни, болтать в воздухе ручками и ножками и агукать (я вам всем покажу, курвы!).

Как известно каждому оперативнику, следователю или прокурору, успешная реализация любого плана кроется в точно выверенных деталях. На первом этапе для меня таковыми были: глубокая конспирация, активное биологическое развитие и воссоздание в памяти всех случившихся в мире важных событий конца двадцатого – начала двадцать первого веков; на втором: превращение в ребенка-индиго, со всеми необходимыми мне последствиями.

Как говорится в современной русской пословице «куй железо, не отходя от кассы», что я и принял к исполнению.

Для начала стал требовать больше каши, начиная орать, когда пайковая заканчивалась. Усатая нянька, ее звали Петровна, как правило, бурчала «перебьешься» и требование не выполняла. А вот молодая, Люся – наоборот.

– Кушай, кушай, маленький, – ласково говорила она, меняя опорожненную бутылочку на полную. – В этой жизни надо быть сильным.

– М-м-м, – довольно чмокал я, высасывая дополнительные калории.

Результаты не замедлили сказаться. Я активно набирал вес с ростом, что регулярно отмечалось на осмотрах.

– Шахтер будет или металлург, – заявлял Лев Ильич (он же Айболит) и одобрительно шлепал объект по голой попке.

«Вот уж хренушки», – хитро узил я глаза, пытался уцепить его ручонкой за бороду.

А когда просыпался по утрам под пение Гимна из радиоточки в коридоре, выполнял комплекс укрепляющих мышцы упражнений, благо ночная нянька всегда куда-то исчезала, а собратья по сиротству мирно сопели носами в своих кроватках. Как итог, по достижении шести месяцев меня перевели в ясельную группу, где поползав три дня, я встал на ноги, а на четвертый сцепился за погремушку с годовалым орлом. Нянька вовремя растащила. Здесь же я впервые влюбился. В девочку Таню, старше меня месяца на три. Она была с золотистыми волосиками, голубоглазая и всегда грустила – стоя в стороне или сидя на паласе, сложив на животике ручки. Как знакомиться я знал, для чего спер из кармана задремавшей воспитательницы шоколадную конфету (нам таких не давали, только по праздникам карамельки), проковылял к Тане и сунул ей в ручку – ня!

– Оля-ля, – удивленно вскинула девочка бровки, рассматривая подарок, затем развернула пальчиками бумажку, откусила половину, а вторую протянула мне, что-то чирикнув.

Мы с удовольствием сжевали конфету, измазавшись в шоколаде, в результате моя кража была вскоре вычислена воспрявшей от сна потерпевшей, и злодей, получив шлепок по казенной части, был водворен в угол. Все по Макаренко. Таня тут же проковыляла туда, чмокнула меня в щеку и встала рядом.

– Едва ходить научились и уже такое! – сделала большие глаза педагог. – Куда мы катимся?

Уже в это время с нами начали первые занятия. Учили самостоятельно пользоваться горшком и умываться, некоторым человечьим словам, ходить парами в строю, взявшись за руки, петь хором что-то вроде «ля-ля-ля» под аккордеон в игровой комнате. Поскольку для Лазаря это были семечки и он быстро все усвоил, от занятий мальца освободили и стали развивать дальше. Еще с двумя такими. Разрешив им малевать цветными карандашами на бумаге индивидуально.

Это время, как и время после отбоя в кроватке, я стал использовать для воссоздания в памяти знаменательных мировых событий, о которых знал из прошлой жизни, для использования их в будущем. Естественно, в меркантильных целях. А как иначе? Служить государству в любой его форме я больше не желал, как и всякому другому хозяину. Целью была свобода с независимостью, при достойной материальной базе. Все почти по Марксу. Или по Томмазо Кампанелле с его «Городом солнца».

Память у меня осталась профессиональной, с учетом прошлого рода занятий. И даже улучшилась, с учетом омоложения организма. С помощью составляющих воссоздалось практически все необходимое. С датами, местами и содержанием. Все это я привычно систематизировал и упрятал в глубины мозга. До поры до времени.

Между тем, спустя несколько месяцев, новая жизнь нанесла будущему «человеку мира» первый удар на любовном фронте. Девочка Таня мне коварно изменила. Хотя до этого наши чувства росли и ширились, мы часто играли вместе, ковыляли по комнате, взявшись за руки и шепча друг другу нежные слова типа «цаца» и другие, не поддававшиеся расшифровке.

В группе был мальчик, которого изредка навещала бабушка, приносившая для внука гостинцы: шоколадные конфеты, пирожные и фрукты. После одного такого посещения возвращенный со свидания воспитательницей Женя, так звали мальчика, державший в руках мандаринку, подошел к нам с Таней (мы изучали устройство куклы) и, улыбаясь во весь беззубый рот, протянул оранжевое чудо моей пассии. Та широко раскрыла глаза, издала крик восторга, осторожно приняла подарок и улыбнулась в ответ. Мне это не понравилось, я пнул соперника ногой, тот упал и заплакал, а Таня, подойдя вплотную, раздельно сказала «ти кака». С этого момента она стала отдавать предпочтение Жене, у которого регулярно появлялись сладости и фрукты. Так я впервые в новом качестве познал женское коварство.

Глава 4

Как Лазарь стал Никитой

Шел год тысяча девятьсот шестьдесят первый. Лазарь Донской, то бишь я, учился в третьем классе школы-интерната для сирот № 3 города Симферополя. Давно почил в бозе отец всех советских детей товарищ Сталин. Страной правил Никита Сергеевич Хрущев. Вершились очередные стройки коммунизма, везде, где можно, сеяли кукурузу, а я воплощал в жизнь очередную часть своего плана. Настойчиво и целеустремленно.

Получалось неплохо. Воспитанник Донской был круглый отличник, лучший спортсмен младших классов и отличался примерным поведением. Это, при наличии прошлого багажа знаний и навыков, было совсем не трудно и даже увлекательно. Но приходилось себя сдерживать. Я мог, естественно, больше, но делать этого пока не следовало. По известным причинам. Однако ребят с высоким уровнем знаний в интернате было достаточно. Советская школа, как известно, в то время была лучшей в мире. Не то что потом, в новой России. При дегенератах Фурсенко с Ливановым[2 - Фурсенко, Ливанов – Министры образования постсоветской России западной ориентации.].