Хроники уходящего поколения

«      «      «

С веселым симпатичным негром из Руанда – Бурунди я познакомился за теннисным столом, когда Менжерос (так его звали) в очень трудной для меня партии проиграл всего два очка. Для меня это стало неожиданностью – до сих пор равных соперников в учебном заведении у меня не было.

По обоюдной договоренности мы часто стали встречаться в спортзале. Сегодня я не вспомню Менжероса без его фирменной улыбки. Она не сходила с его лица. Даже когда он один шел по аллеям учебного городка, на его лице играла улыбка. Позже я понял: это было его отношение к жизни. Он побеждал ее тяготы всегда хорошим настроением.

В день какого-то советского праздника слушатели из разных стран дали концерт художественной самодеятельности. Нас, русских, поразил Менжерос. Под ритмичную африканскую музыку он не пел, а проговаривал слова примерно такого содержания: «Меня зовут Менжерос, я родился и вырос в Руанда – Бурунди. Мои родители работают в поле, собирают урожай. У меня есть брат и две сестры…» И так, пока он не рассказал залу всю свою биографию, всю свою жизнь без утайки.

Сегодня мы бы назвали этот жанр рэпом. А тогда этого понятия еще не было, но зрители по достоинству оценили выступление бурными аплодисментами.

Перед отъездом на родину Менжерос подарил мне свою фотографию, на обороте которой была надпись: «Валерию с уважением от будущего президента Руанда – Бурунди. Менжерос.»

Не знаю дальнейшей судьбы Менжероса, но хочется верить, что он выжил в той мясорубке гражданской войны, что длится у них уже не один год.

«      «      «

Не могу не рассказать об одном пари. Накануне матча СССР-Чехословакия в рамках чемпионата мира болельщики эмоционально обсуждали шансы команд. Особо схлестнулись Пашка из соседней секции и Иржи, наш знакомый чех. Длительный спор перерос в пари: если выиграет Чехословакия, Павел ставит две бутылки «Столичной», а если СССР-Иржи сбривает половину своих пышных усов.

Кто был во время этого матча в нашей телевизионке, думаю, никогда не забудет атмосферы противостояния Павла и Иржи, поддержанных товарищами. А какие реплики отпускались с обеих сторон! Но, как оказалось, главное последствие этого пари еще впереди. Под давлением Пашки и обещанием с его стороны репрессивных мер, Иржи через два дня сбрил-таки половину усов. Что творилось в тот день в ВКШ! Там, где появлялся Иржи, разносились волны дикого смеха. Слушатели бросали повседневные дела. Некоторые сопровождали Иржи до дверей учебной аудитории. Все это закончилось докладной одного из преподавателей ректору с просьбой наказать безобразника Иржи, сорвавшего плановую лекцию. Это выглядело так: преподаватель произносил фразу, слушатели смотрели в сторону Иржи и заливались смехом. Долго это продолжаться не могло.

Поведение чешского болельщика рассмотрели на собрании слушателей из Чехословакии и постановили: еще одно нарушение дисциплины, и Иржи будет отправлен домой и исключен из местного союза молодежи.

Ну а среди слушателей учебного заведения Иржи стал заметной фигурой, авторитетом. А как иначе? Дал слово – держи. Даже тогда, когда обстоятельства, казалось бы, ставят тебя в безвыходное положение.

Вечер в домжуре

Я, слушатель отделения журналистики высшей комсомольской школы, жил в одной комнате с эстонцем Пээтером Грассом. За это время сдружились. Оба любили ударить по пиву. Не пропускали ни единого шанса прогулять занятия. Не пропустили ни единого матча сборной СССР по хоккею. Терпеть не могли демагогов. Независимо друг от друга подружились со слушателями с Кубы. Любили блеснуть друг перед другом ненормативной лексикой. В ближайшие, после получения стипендии, выходные традиционно посещали один из московских ресторанов: «Прага», «Риони», «Узбекистан» и др. Адрес очередного «выхода в свет» определил Пээтер. Он давно мечтал попасть в дом журналиста, но напрасно. Он не был членом союза журналистов, не было у него друзей журналистов. И вот теперь появился я с нужной корочкой. По ней в домжур пропускали двух человек.

«      «      «

И вот мы в домжуре. На первом этаже, у шахматных столиков, с кем-то оживленно разговаривал известный артист Куравлев. Увидев его, Грасс почувствовал себя вроде участника светской тусовки. Подобрал намечающийся животик, выпятил грудь.

А вот и свободный столик в ресторане. Право выбора выпивки и снеди эстонец доверил мне. Я, как обычно в домжуре, заказал фирменные блюда: салат из свежих овощей, жульен из шампиньонов, мясо по-Суворовски, кофе. Ну и, безусловно, бутылочку запотевшей «Столичной».

Пока мы справлялись с заказом, ресторан постепенно заполнялся. Появились и ведущие журналисты страны, у которых я проходил практику, кто читал в ВКШ лекции: Познер, с платочком вместо галстука, Бочаров, как всегда и везде в джинсовом костюме, солидный Песков, спортивный Рост.

Разлив по последней, решили закурить и подаваться домой. Но планы наши резко изменились. Подошла пожилая официантка и попросила разрешения подсадить за наш столик трех посетителей, которым не хватило мест. Мы не возражали.

Тут же места рядом с нами заняли двое пожилых мужчин и девушка. Представились, назвав имена. Я поднялся со стула:

– Валерий.

То же самое хотел повторить и Пээтер, но зацепил рукавом рюмку. Ее содержимое выплеснулось на скатерть и костюм моего друга. От неожиданности он выругался по-эстонски. Смутился своей неловкости и представился:

– Пээтер.

Не знаю, что меня сподвигло на дальнейший ход событий.

– Угораздило же меня с этим шведом, – подмигнув другу, скривился я.

– Это сын советника шведского посольства. Сегодня меняем уже третий ресторан. Пьет, как сапожник.

Здесь появилась официантка и приняла заказ у наших новых знакомых. Я допил последнюю рюмку:

– Ну, всего вам хорошего. Нам пора.

– Валерий, останьтесь, – вдруг попросил полный мужчина. – Нам было бы интересно поговорить с вашим протеже.

– Мы бы не против, – ответил я, – но спустили уже весь лимит башлей на сегодняшний день.

– Неважно, – заявил толстяк. – Это наша проблема.

Я, как бы советуясь с Пээтером, обратился к нему на тарабарском языке из известных мне эстонских и на ходу придуманных слов. Пээтер ответил что-то по-эстонски, обратно присаживаясь за стол.

– Он согласен, – сообщил я новым знакомым.

Минут через пятнадцать наш столик с удовольствием выпивал и закусывал.

Я дал полную свободу своей фантазии, якобы переводя речь новоявленного шведа. Пришлось озвучивать на ходу сочиняемую легенду: кто мы, наши родители, чем занимаемся, что любим, что ненавидим. Богатство и бедность, добро и зло, отцы и дети, женщины – вот далеко не полный перечень тематики нашего разговора. Я даже удружил Пээтеру свадьбу через неделю с москвичкой.

Весь этот разговор чередовался тостами и обильной закуской. Это дало себя знать. Я извинился и вышел в туалет.

Вернувшись за столик, продолжил игру. И чем дольше это продолжалось, тем все больше я чувствовал какую-то недосказанность, фальшь, растерянность.

И вдруг Пээтер повернулся ко мне, виновато улыбнулся:

– Кончай, Валера, трепаться. Когда ты вышел, я все рассказал.

За столиком раздался дружный откровенный смех. А я сидел ошарашенный, словно лом проглотил.

«       «      «

Окончание этой истории случилось спустя четыре месяца. Я сдавал очередной экзамен «теория журналистики». Его принимал преподаватель из Академии общественных наук.

Зайдя в аудиторию, я опешил – за столом сидел толстяк из домжура.

«Хана»– подумал я. – «Завалит». Но другого выхода не было. Я не изменился в лице, спокойно взял билет и сел за стол готовиться к ответу. А тем временем преподаватель все чаще стал посматривать в мою сторону.

Отвечая на вопросы билета, думал об одном: «Узнает?»

Пряча в карман зачетку с твердо заработанной «четверкой» пошел к выходу.

– Молодой человек, – остановил меня голос толстяка, – мы не могли где- либо встречаться? Очень уж знакомо мне ваше лицо.

Я обернулся к нему, мучительно раздумывая, говорить ли правду? Помимо своей воли произнес только одно слово:

– Домжур.

Толстяк на секунду задумался и неожиданно разразился заливистым смехом: