Блаженство кротких

Показалась серая хрущёвка, где жил когда-то дядя Андрей. Вспомнился терпкий запах маминых духов. Забитая электричка Волосово – Петербург. Балтийский вокзал. Четыре пролёта метро и двадцать минут пешком. Сколько мне было? Десять? Одиннадцать?

Резкий гудок вырвал его из детства.

Красная, вызывающе бабская тойота «кентавр». Мокрое стекло опущено.

– Ерохин?! … Ты? А я думала обозналась.

Он склонился к окну. Из серого полумрака взгляд выхватил спадающие рыжие локоны с каштановым отливом. Сумрак укрывал лицо, но память уже дорисовала изумрудно-зелёные глаза.

– Элина?

– Эли-на, – передразнила она растянутым баском, – Когда-то я была просто Элькой. Садись.

Он сел, погрузившись в запах косметики и новой машины.

– Ну здравствуй, Серёжа, – она жадно сканировала лицо, – А ты изменился. Поседел, – склонила голову набок, – Особенно на висках, – и выдохнула в грустной усмешке, – Да-а. Девятнадцать лет не прошли даром. Как там говорят? Седина украшает мужчин. Тебя точно не испортила.

Элька! Не может быть.

Буквально на днях он вспомнил её. И представил солидной, возможно располневшей дамой. Чьей-то матерью и женой.

А она всё та же – шустрая, рыжая, озорная.

– Элька, – протянул Сергей, – Ты как здесь? … Как вообще? … Как живёшь? Я даже не надеялся тебя увидеть.

– Видимо сильно искал. С ног сбился, – Она снова улыбнулась. И улыбка далась ей тяжело. Махнула рукой, – Не будем о грустном. Давай я тебя подвезу. Тебе куда?

– Да мне здесь… Неподалёку. … До метро, – с трудом выдавил Сергей.

– Ну до метро, так до метро.

До метро на машине – рукой подать. Но слово за слово, и дорога, кружась и изворачиваясь, привела во двор многоэтажного дома.

Лифт открылся на шестом этаже. Элька выпорхнула. Щёлкнул замок.

– Ерохин, Заходи.

Крохотная прихожая, залитая мягким светом.

Направив Сергея в комнату, Элька юркнула на кухню.

Он остановился перед овальным зеркалом. Усталое напряжённое лицо с невесть откуда вылезшими морщинами у глаз и на лбу. Он расправил лоб, поиграл бровями и прошёл в комнату.

Бледно-васильковые стены с замысловатыми узорами. Невесомая тюль. Препоясанные шторы цвета морской волны. Сергей вспомнил своё голое окно в общаге и вздохнул.

Уют, о котором он не задумывался, окутывал ласковым бризом, затягивал и растворял. Ерохин сел в кресло перед журнальным столиком и ощутил редкостное блаженство просто от того, что он здесь. Домашнее тепло исходило от стен, гравюр, расписных тарелок, брелочков и сувенирчиков; от бездны непонятных безделушек, расставленных по полочкам и уголкам нехитрой мебели. Откинув голову, он растёкся по плавным изгибам кресла.

– Не спи, Ерохин, – глаза с хитринками появились в дверном проёме, – Я быстро. Сейчас соображу чего-нибудь перекусить.

Сергей подскочил, словно нащупал гвоздь.

Вот тормоз. Развалился, как именинник. Надо в магазин смотаться, взять винца, закусочки, фруктов.

– Я сейчас. Элин… Эля. Я мигом. Пять минут. – Шаг к двери был остановлен ладонью.

– Серёж, успокойся. Сейчас ты мой гость, и я наскребу чего-нибудь на ужин. Мы же не собираемся обжираться?

– Да… То есть нет, не собираемся.

– Ну вот и ладненько. Посиди минуточку, – она скрылась и тут же заскочила обратно, – Ты не против, если я оденусь по-домашнему? – В голосе слышались оправдательные нотки. Сожаление на лице. – На работе духота, заморилась я сегодня в шерстяной блузке и джинсах.

– Я только за! – Ерохин довольно осклабился.

Она погрозила кулачком и исчезла.

Вскоре со звоном вкатился стеклянный столик. Бутылку Киндзмараули окружали сыр и колбаска, сиреневые оливки, масляные шпроты, горчичная приправа в фарфоровой соуснице и большая тарелка с ломтиками разогретой картошки.

Процессию завершала Элька в сиреневом кимоно.

Было так хорошо, что Сергею пригрезилось, будто это и есть его дом, а картина семейного счастья повторяется ежедневно, долгие годы, но…

– Серге-ей, ало, ты что, заснул? – Элька стояла перед ним, потряхивая за плечо.

Ерохин удивлённо вздрогнул. И поднялся, ощутив тепло её дыхания.

– Я бодр, как стадо бизонов, – шепнул он в её ухо.

Затем присел, обхватив её ноги там, где плавная линия делает резкий изгиб. И поднял её. Грудь оказалась у его лица.

– Эй, эй, эй, гражданин Ерохин! Вы что себе позволяете? – игриво пролепетала Элька, постукивая кулачками по плечам Сергея. Затем крепко обхватила его шею.

Как я мог прожить без тебя все эти годы?

Эта мысль ещё промелькнула словами. Затем слова кончились, и он услышал рык, что доносился изнутри. И почувствовал, как в нем просыпается животное – огромное, сильное, ненасытное.

Её дыхание стало прерывистым и неровным. Всё вокруг незаметно преобразилось. Вместо васильковых стен, их окружали серые своды каменной пещеры. Но двум проснувшимся животным не требовалось ничего иного.

Одолев преграду бессмысленных одежд, животные слились на соломе пещерного пола.

Он был тигром – большим, сильным и благородным. Она была пантерой – гибкой, игривой и почему-то рыжей. Во всём мироздании в этот миг не было никого, кроме двух неистово резвящихся кошек. Время перестало существовать. Стрелки часов могли остановиться, или вращаться с безумной скоростью, но кошкам не было до этого дела – кошки не знают времени.

Затем исчезла и пещера, поглотившая кошек, исчез и весь этот суетный мир.

Они очнулись в обнимку, на диване, в комнате с васильковыми стенами. Усталые, обессиленные, умиротворённые.

Совсем не так, по её задумке, должен был случиться этот вечер. Ужин, вино, беседы, лёгкие намёки, глупый смех и затяжной поцелуй. Затем душ и широкий диван.

Но внезапно проснувшимся кошкам были чужды мелкие условности цивилизации, быта и гигиены, и они распорядились по-своему. Поэтому душ был принят после. А затем, бокалы на длинных ножках наполнились красным грузинским вином.