Охота на охотников

Вскоре он отошел и вновь затараторил как ни в чем не бывало:

– А ты знаешь, что это шоссе собираются сделать коммерческим?

– Как «коммерческим»? – не понял Каукалов.

– А так. Будут брать с проезжающих машин деньги. Как за границей. Поэтому на трассе и работает шагающий дракон. – Аронову нравилось сравнение огнедышащей заморской машины с драконом.

Каукалов присвистнул.

– Однако хитрозадые правители сидят у нас в Москве. На кривой кобыле не объедешь.

Через три часа они вернулись в Москву. Итог поездки был следующий: в столицу прошло шестьдесят четыре груженых фуры, из столицы – всего семь. Семь – это две группы тяжелых грузовиков с прицепами, крытых брезентом, с фирменными надписями на боках. В одной группе было четыре машины, в другой – три. Отбившаяся была только одна. И та пустая – ее предусмотрительно разгрузили по дороге. Каукалов задумчиво потер рукой подбородок:

– Одна машина – это мало.

Аронов глянул на него виновато, будто это по его указанию вместо пятнадцати или двадцати грузовиков отбился только один, развел руки в стороны:

– Что имеем – то и имеем.

– Завтра снова выезжаем на разведку, – сказал Каукалов командирским тоном, и Илья в ответ как-то мелко, подобострастно кивнул. Каукалов окончательно взял над ним верх.

Илья подумал о том, что напарник мог бы поинтересоваться, какие у него планы на завтра – ведь дел у Аронова полным-полно: и работа спешная может подвернуться, и лекции в институте, но Каукалову на это было наплевать: похоже, он окончательно решил, что Аронов принадлежит ему. Целиком. Со всеми потрохами. И своего времени уже не имеет.

Результаты следующего дня оказались чуть лучше: за два с половиной часа наблюдения в Москву прошло восемьдесят две фуры, из Москвы двадцать семь. Отбившихся было шесть. Каукалов довольно воскликнул:

– Дело идет!

Аронов блеснул большими влажными глазами.

– Дела идут, контора пишет, кассирша деньги выдает.

В третий день результат был еще глуше: в Москву проследовало сто двадцать фур, из Москвы – шестьдесят пять, одиночных машин было двадцать две.

– Картина ясная? – Каукалов, поддаваясь мальчишескому азарту, потер ладони, потом ткнул одну под нос напарнику: – Понюхай, чем пахнет!

Тот звучно потянул носом.

– Вареной пластмассой?

– Не-а!

– Выпивкой?

– Не-а!

– Закуской? Бензином? Дождем? Порохом? Колбасой? Крапивой? Морошкой?

– Слова-то какие знаешь: морошка…

– Тогда чем же?

– Мог бы и догадаться! Двумя «д». Делом и деньгами. И еще добавь сюда два «х». Хорошими деньгами. И хорошим делом.

Засекли они и места, где фуры останавливаются на ночлег. Выяснили, какую охрану дальнобойщики выставляют в темноте, каких пассажиров подбирают на дороге, как держат между собой связь во время движения, как ведут себя, если одна из фур в караване ломается, разжигают ли по дороге костры, чтобы приготовить себе горячее, и так далее. Вопросов было не менее полусотни и на все ответ получить, к сожалению, не удалось.

Теперь надо было добывать «шестерку» и ждать сигнала Ольги Николаевны. Дальнейшее зависело от нее.

А Ольгу Николаевну Каукалов как раз и не видел, она словно бы провалилась сквозь землю. Пропала. Каукалов не знал, радоваться этому обстоятельству или печалиться. Вспоминая Ольгу Николаевну, он ругал старика Арнаутова: подсадил дедок своего юного коллегу, здорово подсадил… С другой стороны, Каукалов понимал: у старика свои интересы, своя жизнь, своя игра, Каукалов для этого хитрого деда – чужой.

После трех «разведывательных» дней Каукалов решил оставить машину около дома – раньше он загонял ее на платную стоянку, во дворе показываться с машиной не решался, чтобы не возникло никаких пересудов и пустых разговоров, а сейчас, немного освоившись, решил: «Плевать!». Никому до него нет дела, нет и не будет, даже если придет участковый – какой-нибудь замухрышка с лейтенантскими погонами на плечах – и будет пытать, откуда у Каукалова машина, в каком магазине он ее приобрел, все равно ничего не узнает. Более того, его можно будет просто послать на три буквы, и милицейский гриб этот пойдет, как миленький… Можно, конечно, его облагодетельствовать пряником – не кнутом, а пряником, – дать сто долларов, но результат все равно будет тот же.

Он поставил машину под своими окнами, одним боком загнав на тротуар, аккуратно закрыл двери на ключ, потом, ткнув в сторону «семерки» маленьким, вдвое меньше спичечной коробки, пультом, нажал на кнопку сигнализации. Машина отозвалась мяукающим звуком.

– Раму не перекособочит? – озабоченно спросил Аронов, взглянув на машину сзади.

– Ничего ей не сделается, – спокойно произнес Каукалов и в следующий миг, словно бы почувствовав что-то, приподнял одно плечо, потом другое, втянул голову в плечи и круто развернулся.

Около соседнего подъезда стояла Ольга Николаевна и внимательно смотрела на него. Каукалов, выпрямившись, неуверенно улыбнулся, произнес тихо, машинально – для самого себя, а не для Ольги Николаевны:

– Вы?

Ольга Николаевна продолжала хмуро и озабоченно глядеть на него, потом подняла руку и поманила пальцем.

Этот обидный жест уже был знаком Каукалову. Он рождал внутри боязнь, еще что-то, но Каукалов, покорно кивнув Ольге Николаевне, маленькой, противной ему самому трусцой побежал к ней. Повторил бесцветно:

– Вы?

Ольга Николаевна не удостоила его ответом, скомандовала коротко:

– В машину!

Она припарковала свой автомобиль на небольшом асфальтовом пятачке в торце дома.

Ольга Николаевна открыла дверь, втянула длинные ноги в машину, затем, перегнувшись через сиденье, приподняла пальцами стоячок дверного замка. Каукалов, поежившись, забрался вовнутрь. Ольга Николаевна завела мотор, с места дала газ. Была она чем-то здорово раздражена.

– Значит, так, – сказала Ольга Николаевна через несколько минут, когда они выехали на ревущий, плотно запруженный машинами проспект, – машину ты сегодня поставил у дома первый раз?

– Так точно, – тихо ответил Каукалов.

– Чтобы больше этого не было, – с яростью в голосе произнесла Ольга Николаевна. – Ясно?

Каукалов помолчал.

– Я спрашиваю, ясно?

– Так точно! – прежним тихим, подрагивающим от обиды и ощущения опасности голосом повторил Каукалов.

– Ты что, вздумал засветиться? – Ольга Николаевна чуть смягчила тон. – Дурак! Не светись, не светись! Все это, – она сделала круговое движение рукой, – машины, дорогая одежда, обновка – обязательно привлечет внимание бабушек, сидящих на скамейках, и участковых милиционеров.