Вопреки всему

В немецком ранце нашелся и серебряный пакетик, который откровенно растрогал Куликова – в нем оказались очищенные орехи. Обыкновенные деревенские орехи, орешки, лещина, в его родном Башеве они растут в каждом дворе. В других деревнях Пятинского сельсовета также растут, народ собирает орехи и делает заначки на черный день, очень сытная пища – орехи русской лещины.

Оказывается, у немцев они тоже растут.

Другой ореховый кулек, оказавшийся в трофейном ранце, также растрогал Куликова, хотя и меньше – наверное, из-за того, что орехи были незнакомые, вкусные, присыпанные солью, на кульке было напечатано типографским методом «Чака». Что такое «Чака», Куликов не знал. Название орехов? Или местности, где эти орехи произрастают? Чье-то имя? Что-то еще? Вот только что? Ребус.

Для того чтобы разгадать этот ребус, надо было знать какой-нибудь язык, – кроме того, колхозно-матерного, который был в ходу в Башеве, – например, французский или английский. Единственный язык, который не хотел знать пулеметчик, – немецкий, и всякому однополчанину хорошо понятно, почему он не желал этого.

Если на этой войне Куликов останется жив, то из дома выбросит все книги, все предметы и железки, связанные с Германией. Наелся он всего немецкого под самую макушку, а напился еще больше. Даже думать об этом не хочется.

Блинов тем временем нашел в своем ранце круглую плошку, похожую на парафиновую, с белесой полупрозрачной плотью.

– ВеПе, что это такое? – спросил он у Куликова, картинно повертел плошку пальцами. – Не спирт ли?

– Он.

На лице Блинова мигом вскинулись брови, чуть не залезли в волосы, – могли вообще передислоцироваться на затылок.

– Как спирт? – голос у Блинова мгновенно сделался сиплым.

– А так. Спирт. Только технический. Для разогрева кофия в окопе. Прямо на передовой. Так что не вздумай растворить эту гадость в воде и выпить – желудок себе сваришь, понял, Коля? Вместо желудка будет большая дырка. Одна. Во все пузо, – Куликов подмигнул напарнику, потянулся за банкой, набитой золотыми безголовыми рыбками, ножом легко сковырнул крышку.

Понюхал содержимое.

– Ну и как, ВеПе? – спросил у него напарник.

– Класс! Перший сорт. Судя по внешнему виду, царская еда. Копченые пескари, говоришь? Никогда не пробовал таких.

Блинов, прищурив один глаз, присмотрелся к надписи, начертанной на коробке, попробовал ее прочитать, но с задачей не справился. Это были шпроты. Напарник изучением надписи на коробке не ограничился, принюхался к содержимому. Копченые рыбешки пахли не то чтобы вкусно, а очень вкусно: дымком, жженой мякотью ароматного дерева, восточными приправами, словно бы были вынуты из сборника сказок про «тысячу и одну ночь», корицей, вином, перцем и каким-то очень легким маслом.

– М-м-м, – восхищенно помотал головой Блинов, – мне такая еда не попалась.

– А ты поищи получше в ранце, – посоветовал Куликов, – у немцев быть такого не может, чтобы одному они дали мармеладку с сыром, а другому – фигу. Они все делят ровно, по принципу: тебе блин и мине блин, все одинаково, больше получит только тот, у кого лычек на погоне больше… Понял, Коля?

– Однако, – Блинов, находясь в неком недоумении, сморщился.

– Ищи! Ежели не найдешь копченых пескарей – поделим моих.

Хоть и голодны были бойцы, и слюнки пускали при виде еды, добытой Блиновым за бруствером окопа, а воспользоваться трофейной закусью не успели (да они и не спешили) – зашевелился, загудел, задрожал студенисто гигантский ворох тумана, откуда-то из-под земли наверх полез возродившийся из ничего танковый рев, и немецкие ранцы с едой пришлось откинуть в сторону.

– Коля, приготовь противотанковые гранаты, пару штук, – на всякий случай приказал второму номеру Куликов.

Неожиданно где-то высоко, над серой ватой тумана запалилось яркое желтое пятно – это обозначило себя солнце, и сразу сделалось легче дышать, хотя свет солнца не растекся по всей плоти тумана, по пространству, а устремился вниз узким снопом, как луч большого электрического фонаря.

Очень уж необычным было появление светила, Куликов с таким никогда не встречался, покачал головой: а не примета ли это, не знак ли, поданный сверху?

Если знак, то – недобрый.

– А еще лучше – три гранаты, – сказал он напарнику, продолжая пристально вглядываться в туманные вороха.

Хорошо хоть, что их снабдили противотанковыми гранатами, не то ведь еловыми дубинами от налетчиков не отобьешься – задавят; на пулеметный расчет выдали шесть гранат.

В тумане что-то шевельнулось, Куликову показалось – человеческая фигура… Вот возникла еще одна, он четко разглядел автомат, ножом воткнувшийся в шевелящуюся серую плоть и, нырнув за щиток «максима», дал короткую очередь.

Фигуры исчезли. От танков немцы старались не отрываться, за стальную громыхающую массу ведь всегда можно спрятаться, избежать встречи с красноармейским свинцом.

– Чего там, ВеПе? – внезапно севшим, сделавшимся хриплым, каким-то чужим голосом спросил Блинов.

– Да ничего нового, – пробурчал Куликов. – Все то же – фрицы.

– Попал?

– Не знаю.

– Мне кажется – попал.

– На том свете, когда отчитываться за свои дела будем, нам сообщат точные данные.

– Типун тебе на язык, Палыч, – недовольно проговорил Блинов. – На том свете, на том свете… Не спеши!

Куликов тем временем вновь засек в сером лохматом пространстве фигуру, похожую на человеческую, с автоматом в руках-щупальцах, и не стал ждать, когда автомат пальнет огнем в его сторону, дал еще одну очередь.

В этот миг тяжелый удар приподнял скирду тумана, оторвал от земли и сдвинул в сторону, Куликов увидел танк, медленно ворочавший короткой, с широкой воронкой, навинченной на горло пушкой.

«Сейчас влепит плюху, – мелькнула в голове жгучая мысль, – мы с Блиновым костей не соберем… Разнесет нас по воздуху. Но ведь танк подорвался… Или это не он подорвался?»

Танк не выстрелил, человек, сидевший за рычагами его, увидел свободное пространство, возникшее впереди, а совсем недалеко, рукой подать, – утолщенный, взятый в железный кожух ствол пулемета, очень уж сильно цель влекла к себе, манила, ее словно бы специально установили здесь, на пути машины, механик выкрикнул что-то гортанно и дал газ… Сделал это резко, тяжелая машина чуть не прыгнула вперед, но не прыгнула.

Напрасно фрицы считали, что русские за какой-то коротенький час сумеют по глотку врыться в землю, сгородить себе ячейки и окопы с брустверами и поставить едва ли не целое минное поле. Это невозможно. Механик считал, что мин тут уже нет, – все! Было две штуки, но они сработали.

В следующий миг из-под носа танка выхлестнул яркий сноп пламени – сработал очередной подарок сержанта-сапера, вовремя сработал, Куликов ощутил, как от благодарности к сержанту, от того, что тот так ловко прикрыл его, остановил атакующего фрица, в виски даже наползло тепло.

– Спасибо тебе, сержант, спасибо, друг, – проговорил Куликов.

Впрочем, самого себя он не слышал.

Взрыву мины танк не смог противостоять, он вроде бы даже мягким сделался, как показалось пулеметчику, броня из прочного, твердого материала, из стали высшего сорта обратилась в вареный мокрый картон, ударом кулака в ней можно было сделать дырку.

Танк приподнялся всей своей немалой тяжестью, внутри что-то громыхнуло, взвизгнуло, следом раздался еще один взрыв – скорее всего, рванул снаряд, заранее подготовленный к подаче в ствол, хобот пушки безвольно сполз вниз и воткнулся в землю широким, похожим на большую консервную банку пламегасителем.

А может, это и не пламегаситель был, а глушитель, либо колпак для точного наведения снаряда на цель или что-нибудь еще, этого Куликов не знал.

От танка отделилась рыжая простынь, хлопая краями, гудя, стремительно понеслась на пулеметный окоп, но, хотя ее и подбивал попутный ветер, тащил на своей спине, долго не продержалась, сморщилась и, потемнев устало, угасла. До пулеметчиков доплыл только резкий, с примесью угарной химической вони запах. Куликов выглянул из-за пулеметного щитка.

Танк горел, но Куликов уже не обращал на него внимания, главными уже были автоматчики, а не танк, – очень важно было не подпустить их к окопам.

– Коля, как ты? – не поворачивая головы, выкрикнул Куликов. – Цел?

– Вроде бы цел, – подрагивающим, словно бы опаленным огнем голосом отозвался второй номер.