Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение

Палец при касании почувствовал холод и легко скользнул при нажатии в сторону. Искривление чуть заметное, профессионалы работали. Лучи браслетов не дают отражения, словно камень проглатывает фотоны. Рамка, окаймляющая зеркальный квадрат, оставлена в естественном виде – с неровностями, зёрна-кристаллы легко прощупываются подушечками пальцев. На рамке пятна, слегка выделяющиеся разными цветами. Скорее, присутствует не сам цвет, а лёгкий намёк на него. Присмотревшись, я поняла, что все пятнышки имеют как различную окраску, почти съеденную временем, так и разную форму. Квадратики, кружочки, овальчики.

Внимательно присматриваясь, я обошла загадочный предмет. И остановилась там, где пятен меньше – два квадратика в центре и два кружочка по краям полосы, примыкающей к ближнему краю чёрного квадрата. Глаза успели привыкнуть к неустойчиво-скудному освещению, и я отметила ещё несколько пятнышек: хорошо заметные зелёные овальчики по вертикали справа и слева, и десяток круглых «кнопок» по верхней горизонтали. «Кнопок!» – зафиксировала я в себе вязкую ассоциацию. И сказала себе: вся эта странная конструкция, нисколько теперь не напоминающая стол, схожа с компьютерами дохромотронной эры. Конечно, только схожа, только напоминает. Я решила проверить догадку и дотронулась до нижнего левого квадратика. Тотчас зеркало замерцало, осветилось изнутри, и по нему пробежали какие-то знаки. Ещё раз коснулась той же кнопки – экран потух. Итак, перед нами демонстрационный экран, работающий, действующий, функционирующий! Компьютер инков? Но это невозможно, такие факты не выпадают из истории! И не розыгрыш вся эта катавасия с лабиринтом в Пакаритампу – такое тоже немыслимо. Пакаритампу – гора, откуда в мир сошли первые Инки, откуда началась королевская линия, которую и желает ухватить Гилл за отпечатки генов в истории. Или ещё за что-то, я до конца не поняла. Гора, где погребён первый Инка! Замурован тут. Может, его спрятали внутри этой хитрой машины? Я дотронулась до правого квадратика снизу. Экран, как и ожидалось, замерцал и засветился. На этот раз по нему поплыли справа налево, сменяя друг друга, живые картинки. Светлана ойкнула, «девочки» разом ахнули. Какое-то время, затаив дыхание, мы рассматривали незнакомые пейзажи, лишённые всякого человеческого присутствия, но тем не менее чарующе прекрасные: горные и равнинные реки, озёра, берег океана, леса, горы, ущелья, долины… Невероятно красивая Земля неизвестных веков.

Итак, кое-что прояснилось: левый квадратик выводит на экран знаковую информацию, правый образную. Ими можно работать и одновременно, сочетая картинки и письмо. Я попробовала варьировать касания на правую кнопку. «Компьютер» не сразу понял – по экрану пробежали цветные сполохи – но сообразил и выдал одно изображение, развёрнутое на весь экран. На этот раз там люди: краснокожие, облачённые в набедренные повязки, они строили пирамиду! Что-то здесь показалось знакомым, но что – я не смогла сразу определить. Прямо какое-то дежа вю! Повернулась к девочкам, но они потеряли интерес к находке. «Ну, доисторический хромотрон, и что?» Обрадованная и расстроенная, не думая, я ткнула указательным пальцем левой руки в левый зеленоватый овальчик.

Картина строительства пирамиды, кажущаяся знакомой, исчезла. По экрану побежали сполохи, а затем высветилась живая, в действии, композиция, которую я не решилась бы показать и себе, будь на то моя воля. Но с волей что-то произошло в момент касания зелёного овальчика – в голове словно задул сквозняк, в висках закололо, на секунду затуманилось зрение. Но если знать всё заранее! – кто не помнит, чем кончила свои недолгие годы Кассандра? Нет, не пойду я в цыганки-гадалки.

Как только голова прояснилась, на экране возникло изображение. Но какое! Вначале явился Адраст, расстроенный, с немым вопросом смотрящий прямо в глаза; затем откуда-то зазвучал женский голос. Ясно, что говорящая женщина обращается именно к Адрасту. Голос чёткий и громкий. Поначалу я ужаснулась, но как только до меня дошло, что разговор идёт на древнем мёртвом кечуа, немного успокоилась. Но тембр, интонации узнаваемы! – мои интонации, мой личный, неповторимый тембр. Да, такое было на самом деле, и теперь, извлечённое из моего дырявого мозга, повторяется. Почему дрянная машина выбрала эту ячейку памяти? Не единственная же она у меня? Ячейку, которая, я надеялась, надёжно закрыта и запечатана! В ней спрятан момент, в который я круто переменила свою жизнь. И не только свою! Только подумала об этом, экран разделился на две неравные части – вертикальная черта отдала левую треть Гиллу. Гилл стоит и смотрит через преграду-черту на Адраста и невидимую меня, стоящую напротив Адраста. А ниже фигуры Гилла возникло изображение Иллариона и Светланы, тянущих друг к другу руки; но какая-то невидимая сила разводит их в стороны, не внимая мольбам и слезам. Я знаю, что это за разводящая сила – мои ложь и предательство. Самое великое предательство моей жизни.

О, как противно слушать себя со стороны! Со стороны и из будущего… Уходя к Адрасту, я предала Гилла и себя. Обманула Адраста. Развела детей, лишила их ощущения родительского тыла. И никто даже не догадался, что всё это я проделала расчётливо, продуманно, выверено до мелочи. Это был мой план, а близкие люди стали в нём статистами. Мини-спектакль, мини-реконструкция.

Началось всё шесть лет назад. Остро захотелось принять участие в работе, связанной с Пятой Звёздной. Пик интереса к звёздам, обещание великой славы. Я отыскала слабое звено в команде. И нашла способ сблизиться с Адрастом, инженер-пилотом вне земных слабостей, невероятно занятым. Была у него женщина. Ничего себе на вид, и влюблённая в него как собачка. Редкая женская порода, как и собачки, но… Но мужчины почему-то предпочитают не преданных, а обаятельных. И хитреньких… Обойти ее не составило труда. Очаровала его и подчинила своим капризам. Согласно устоям, Адраст не мог соединиться со мной, превратить любовную связь в имеющий перспективы союз. Этнографы в космосе не требуются. Но я год как занималась экзосоциологией, а это как раз то, что надо. Как он обрадовался, когда я «случайно» обмолвилась о своей второй профессии! И добился моего включения в группу сверх штатного расписания. Теперь мы могли быть вместе, и никакой консул не привлёк бы его к общественной критике. Обещанная слава улетучилась как дым на ветру после исчезновения корабля где-то за орбитой Плутона.

Теперь, на экране Римаковского заколдованного компьютера, я говорю правду, открываю её Адрасту. А значит, всем. Но говорю на кечуа, которого тут никто, кроме меня, не знает. Светлана понимает, но самые азы, до неё не дойдёт, да и проблемы не детские. Да, я вернулась к Гиллу, к Иллариону. Неужели опять таким же путём, тем же способом?

Саморазоблачение обмана – вранья! – на экране продолжается. Озвучиваются мои тогдашние мысли. Неужели я думала такими беспощадными словами?

– Я не люблю тебя, Адраст. Я занимаюсь с тобой сексом ради того, чтобы пролезть в команду обеспечения Пятой! Это мне позарез надо – ведь по возвращении или даже получении первых донесений из экспедиции все мы поднимемся минимум на ранг выше. В близкой и реальной перспективе участие героями на ежегодном ритуале в Храме. И тогда жизнь состоялась! И можно биться за место в Шестой Звёздной. Гилл? А что Гилл? Причём тут мои чувства к нему? Ведь чувства у нас второстепенны. С Гиллом не взлететь, он до кончины будет копаться в прахе. Оттуда что можно выкопать, вычленить? Ничего, кроме сомнительных исторических спектаклей-реконструкций…

Виртуальный Гилл слушает спокойно, чуть печально. Внешне спокоен, держится. Впрочем, он и в реальной ситуации такой. Ведь ни разу не накричал на меня, не оскорбил. А было за что. Было! Но Илларион! Но Светлана! Несмотря на все амбиции, я всё-таки женщина, всё-таки мать! Они мои дети, не чужой тётки!

Гилл и Адраст молчат, разделённые барьером-чертой пещерного компьютера. Я впервые могу сопоставить их вот так, близко и рядом. Как же они непохожи! Адраст мужественен и ярок: аккуратное, отточено-правильное, с прямыми углами, лицо под чёрной шапкой спутанных волос. Он не любил стилизованных причёсок, ибо «стиль объединяет, а не выделяет». Могучий торс борца-чемпиона. Я помню силу его ласк. А глаза – их невозможно забыть: очень крупный зрачок, почти без радужки, зеленоватые белки. Гилл высок и светел, загар не пристаёт к его бледно-красной коже. Тонкие губы, подбородок с ямочкой. Его с детства считают волевым. Возможно. Я хорошо знакома с его холодной реактивностью, с его талантливым телом. А спортивные соревнования не любит. Не хочет быть первым? Возможно. Что привлекает к нему любого – это улыбка, осветляющая всё вокруг. Но редкая. Кого из них я люблю по-настоящему, без фальши?

Внутриэкранная Элисса продолжает открывать тайники своей души, а я реальная стою без движения. Стыд и страх? Не может быть! Неужели страх перед разоблачением сильнее иных чувств? Я чуть не заплакала от обиды и злости. Новая вспышка эмоций повлияла на работу каменного компьютера – экран погас, только жёлтые волны катятся слева направо. От левого берега моей жизни к правому…

Пещерный суд! Суд римаковской, асмодеевской программы или её древнего создателя! Или?.. Но нет, о том и подумать страшно. Если Гилл с Илларионом узнают! Каким образом этот камень отражает мысли, да ещё и переводит в живые кадры? И сохраняются ли они в памяти камня? Но о чём это я? От себя-то не уйдёшь. Только бы не испортить судьбу ещё больше. И не только себе.

Я постояла над померкшим экраном и повернулась кругом. Надо держаться. И так, чтобы никто ни-ни… «Девочки» глазеют на меня вопросительно-озадаченно. История жизни «шефа» для них не секрет. Чем-то особенным их не поразишь. У многих драмы поизвилистей, позапутанней. Только вот Светлана… Дочь смотрит взросло и сочувственно. Так могла бы смотреть всё понимающая близкая подруга. Но в друзьях-подругах пусть разбирается Гилл. Мне не до сердечной преданности. Кто её видел в нашем веке? А со Светланой после! Девочек-коллег-помощниц требуется увести в сторонку, пока горячо. Я строго спросила:

– Вы поняли что-нибудь?

– А что тут сложного и значительного? – ответила Альба, – Ребята в прошлом тоже были грамотные. Вот и нарисовали компьютер да спрятали внутри скалы.

Я сочла необходимым возмутиться: пока всё шло без намёков, но отключить их от виденного требуется понадёжнее:

– Ну что вы, девочки! Это же настоящее открытие. Это же Кодекс! – а про себя добавила: «Кодекс жутких откровений и предсказаний», – Кодекс, так называют рукописные книги. Называли. А перед нами модернизированный вариант тех самых древних самодельных книг. Понимаете?

«Девочки» растерянно молчат, и я продолжаю просвещение. Чтобы не отвыкали от руководящей роли «любимой» Лиссы. К тому же это единственный способ, которым я могу и себя привести в рабочее состояние. Пора выбираться из лабиринта, да ноги отказываются идти. Сеанс принудительного откровения нагрузил больше, чем выступление на Олимпиаде в году… Неважно, каком. Там я завоевала второе место на региональном конкурсе обаяния. Пока высшее достижение в жизни. Но ничего, я ещё добьюсь кое-чего!

– Для успеха Реконструкции неоценимая находка. Конечно, с Хромотроном никакая книга не сравнится – экран любого размера в любом месте, управление голосовое, смотришь и слушаешь всё, что пожелаешь. Но в книгах свои плюсы. Хромотрон вытеснил и рукописные, и типографские. Но книга соединяла людей: точнее, объединяла вокруг слова, воздействовала на чувства. (Неужели это я говорю?) А Хромотрон для нас что? Нечто, стоящее за пределами восприятия. Он отделил нас от себя и разделил между собой. Я только теперь поняла, что Реконструкции Гилла – это попытки восполнить тот пробел, который образовался после воцарения Хромотрона. Синтетическое искусство, создаваемое посредством Хромотрона – оно в принципе безлично, рассчитано на узнавание, но не сопереживание. Книгу надо было сохранить. Пусть хоть как элемент интерьера – ведь было время, когда люди заставляли полки в своих домах одноцветными томами. Да, некоторые владельцы их никогда не раскрывали, но опосредованное действо сохранялось.

Я озвучивала не своими словами всё, что шло на ум, и нервный стресс постепенно отпускал. Из памяти девочек странная картинка с участием известного всем астролётчика Адраста вытеснялась избыточной информацией о загадочных книгах. Плюс ещё перемена отношения к задачам Реконструкции, к которой они имеют отношение лишь тем, что Консулат через мой выбор привлёк их.

– Человеческий мозг при чтении книги работает в полном объёме, активно привлекая резервы психики, в том числе чувства. Происходит процесс сотворчества. В мире существовало столько вариантов одного романа, сколько у него было читателей. И они не сходились не только в мелочах, но часто и в главном. Не было господствующего стереотипа!

– Лисса, ты говоришь, как Теламон на праздниках. А сама можешь прочесть эту книгу? Каменную? – спросила Альба.

Я насторожилась. Ну что за девица? Интеллекта минус ноль, а лезет туда, где и великие профи мозги свихнут. Недостаточно продуманно я скомпоновала группу поддержки. Ведь всегда помнила: избегай крайностей! Рядом не должно быть ни чересчур умных, ни слишком глупеньких. Мысли тех и других не просчитываются, управлять ими трудно, предсказать поведение невозможно. Я не Гилл, в чужие мозги проникать не способна. Да кто ж думал, что выйдет такое? И средненьких под рукой держать непростая задачка, средненькие нужны всем, кто ищет место поближе к солнышку.

– Пока нет. Пока она воспроизводит содержание в случайном порядке. Тут нужен человек-читатель, погружённый в контекст, соответствующий времени её создания.

– Гилл это сможет? – Альба настаивала, что становилось подозрительным.

– Гилл сможет. До него такую сверхзадачу в Реконструкции никто ещё не ставил – воссоздать сознание человека из прошлого и поговорить с ним.

– Другими словами, вызвать тень, дух умершего? Как делали в древности?

– Реконструкция не мистический сеанс. Тут чистая наука, сплав физики, психологии, другого… Неизвестно, что получится, но замысел многообещающий.

Я убеждала, скорее всего, саму себя, нежели Альбу. И неизвестно, сколько бы я ещё говорила «как Теламон», если б не Светлана, которой надоела скучная лекция непонятно о чём. Каким-то невероятным образом каменная тумба, на первый взгляд представлявшаяся монолитом, опустилась в пол на полметра, и экран с сенсорами управления застыл на уровне её пояса. Светлана совершенно свободно касалась то одной, то другой «кнопки» и зеркало-экран рождало разнообразные пейзажи. Наконец она остановилась в выборе.

Экран изобразил звёздное небо с краешком земного диска в левом нижнем углу. В самом центре висит странная конструкция, напоминающая хаотично продырявленный шар розового цвета. Вблизи не наблюдается ни одной космостанции, ни одного спутника, которых миллион в околоземном пространстве. Дырчатая конструкция не кажется искусственной; при взгляде возникает ощущение, что она живая. А всё живое, как известно, кое-что соображает. Интересная штучка висела когда-то в земном небе.

– Я знаю, кто это, но не знаю, как его зовут, – объявила Светлана.

Я тогда пропустила мимо странную фразу дочери. И в страхе, что лабиринтный компьютер выдаст ещё какую-нибудь, забытую мною самой личную тайну, попросила:

– Светлана, может, отложим эксперименты? Пора домой, уже наверняка темно, вечер.

– Сейчас, мама. Ещё разочек.

Она пробежала пальчиками по сенсорам, и космос на экране сменился Землёй. Дьявольская игрушка демонстрирует берег моря. На прибрежной скале стоит маяк, сложенный из красного кирпича. Такие возводили всего каких-то сто лет назад, вблизи крупных портов, в опасных местах океана. Этот маяк действует: фонарь его, отбрасывая длинный узкий луч, крутится вокруг вертикальной оси, рисуя по черноте моря отсверкивающую прерывистую полосу. Поблизости ничего похожего на порт не наблюдается. Маяк в пустыне моря и суши.

Краски, как и в первой открытой Светланой картинке, удивительно насыщенные, почти неестественные. Можно сказать, неземные. Такие цвета я однажды видела на кадрах древней киноплёнки, показанной Гиллом очень давно, в юности. Но что это? Или кто? Ракурс осмотра изменился, луч маяка ударил по глазам, как вспышка электросварки, и зеркало экрана мгновенно потухло.

– Ну вот и всё, – я облегчённо выдохнула, – Бери нить Ариадны, возвращаемся.

Светлана кивнула и сказала:

– Ты права, мама. Эта штука называется Книгой. Она такая же, как у папы Гилла в библиотеке, только побольше. Имя её – Книга!

Переведя имя нарицательное в имя собственное, Светлана повела нас к выходу; а я, следуя за ней, размышляла о том, что сказать Гиллу. До Коско всего полчаса, а надо ещё успеть разобраться в себе. Перед глазами предстало его лицо с предгрозовым выражением. Предвестие тревоги я вижу в нём с момента, когда на меня внезапно напал тигр в Уссурийском заповеднике. Он испугался, но опасность ведь была минимальной. Почему осталось напряжение? Я что-то пропустила? Память вернула к Римаку, говорящему камню. Теперь я верю, что камень-Римак настоящий, не подделка. Если во времена инков умели создавать такие хитрые компьютеры, то сотворить говорящего идола им всё равно, что отловить льва и подарить императору. А что дарили императрицам?

Камень, кажется, сказал: «Чему надлежит быть вскоре». Ведь так переводится смысл древней книги под названием Апокалипсис? Или – «Откровение». То есть неприкрытая истина. Как та живая картинка с Адрастом, показанная моими глазами. Тоже истина. Апокалипсис содержит непонятные образы, всякие тайные символы. Книга, которую не откроешь рациональным ключиком. В такие двери входят, оставив рассудок за порогом.

Что имел в виду Римак? Близкое наказание, страшный суд? Кому наказание? Мне? Всему человечеству? Или Гиллу? Но за что и от кого? Римак и Библия… Римак вот он, близко, и связан с прошлым, которое, оказывается, совсем рядом. А Библия считается историческим литературным памятником, к которому люди обращаются весьма редко и лишь по специальной надобности. Достаточно попросить Хромотрон, он выдаст текст и прибавит нужные комментарии. Но хватит, пускай Гилл над этим ломает голову. Реконструктор он, не я. Ему и отвечать.

3. Площадь Куси-пата. Перемена судеб

Зона Реконструкции в хаосе. Группа настройщиков, привезённая Гектором, съела лимит времени, отведённый на установку аппаратуры. Гилл взмок, стараясь успеть везде, чтобы лично убедиться в точности выполнения его схемы. Главную площадь Коско, или «Платформу радости и ликования», окружили мачты с нацеленными на каменную плоскость излучателями. Трон Инки – гордость Фрикса, самолично его восстановившего из найденных им же останков – горит золотом и самоцветами. Приборы контроля и слежения за экспериментом, установленные перед фасадами обоих домов Золотого квартала – «Кори-Канча» – подключили к сети Хромотрона. Гектор, которого, несмотря на сотую уже просьбу Гилла, Илларион продолжает называть то Еремеем, то Гомером, осматривает одежду актёров и статистов. Они выстроились неровной шеренгой перед Домом Инки, демонстрируя куратору Консулата по программам реконструкций точность работы дизайнеров.

– Доброе имя одежды опрятностью мы наживаем, – торжественно провозгласил Гектор, поправляя ленты на голове актёра, изображающего приближённого короля, – Так говаривал сердитый внук деда всей Итаки. Так говорю вам я, Одиссей сегодняшних дней. Кто забыл хоть движение, хоть звук из сценария, прошу признаться немедленно!

Никто ни в чём не признавался, зной струился от свежевосстановленных плит площади, каждому хотелось перед спектаклем хоть на несколько минут укрыться под большим тентом, установленным на полсотни метров южнее, на «Говорящей площади», где в воссоздаваемые времена оглашали королевские указы. Но возражать куратору опасно, можно вылететь из профессионального круга на целый год. Приходится слушать словоохотливого начальника и любоваться панорамой центра города, воссозданного в оптико-голографическом варианте. Сохранившиеся от древности натуральные камни окутывает тонкая цветная кайма, и они кажутся искусственно-чуждыми рядом с голографическими мостовыми и зданиями, выглядящими абсолютно естественно. Большинство впервые участвует в работе с Гиллом; они удивляются скрупулёзности его подхода к разным мелочам. К примеру, зачем добиваться строгого соблюдения ориентации – до миллиградуса! – излучателей и приборов контроля? В сценарии среди пометок есть напоминание: ориентация в пространстве для инков священна, стороны света имели свой цвет. Но ведь скопировать всё в точности не удастся! Этот Гилл-Реконструктор – мастер ажиотажа.

Чувства Гилла обострены, он видит отношение каждого к Реконструкции, но нет и секунды, чтобы остановиться и объяснить тому, кого одолели сомнения в необходимости «буквоедства», значение пороговой достоверности. И попросить продержаться ещё часок. Вице-консул Кадм крайне ограничил временные рамки события, и «завтра» для Гилла не существует. А «сегодня» ограничивается стоянием солнца в зените, к которому оно вот-вот подкатится. В знойном мареве над покрытыми фосфоресцирующей плёнкой плитами площади Куси-пата играют колеблющиеся, размытые цветные пятна. Появляются и исчезают, изгибаются змеями, строятся и ломаются контуры будущих образов, не успевая воплотиться в исходные формы.

* * *