Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение

Элисса к известию, что за нами наблюдают, отнеслась обыденно-спокойно. Да и что тут такого? Случай нормальный. В пределах жизненных установок нашего хвалёного совершеннейшего общества. Скрывать ей нечего, а показать… Смотрите и завидуйте! Но я внутренне весь передёрнулся. Хромотрон действует по правилам, установленным людьми. Так и должно быть. Но протянутая через меня струна-нить чуть дрогнула и зазвенела, как отпущенная тетива элиссиного лука. Стрела оказалась неспособна поразить тигра в броске. Такая стрела и голографического тигра не возьмёт. А стрела невидимая?

2. Лабиринт в Пакаритампу. Элисса

Представитель вице-консула ожидал у подножия горы. Точно на линии, разделяющей зелёную долину и каменную осыпь. Какое холодное лицо! Я улыбнулась как можно ослепительней. За неделю я так втянулась в работу Гилла, что готова на всё, только бы вовремя началась главная фаза, сама реконструкция. Лишний раз показать зубки какому-нибудь суслику задачка не сложная, и напрягаться не надо. А срабатывает так, будто он видит саму Афродиту, ожидающую на ложе из цветочных лепестков. Представитель, облачённый в официальный серый костюм, со значком региональных полномочий на лацкане пиджака, сухо поприветствовал всю мою команду, ни к кому конкретно не обратился. Глаза суслика не разморозились, смотрят куда-то вниз, на цветущую зеленью долину. Или он получил строгие указания вице-консула, настроенного против наших поисков, или же полный импотент. Я сменила улыбку на маску под названием «утреннее лицо любимой свекрови» и строго спросила:

– Вы будете нас сопровождать?

– Нет.

Суслик-сухарь говорил равнодушно, будто рядом нет семерых очаровательных женщин и маленькой девочки, разглядывающей его так, словно перед ней поставили большую куклу-робота с плохонькой программой, и она раздумывает, отключить его или же пусть поработает.

– Моя задача показать вам вход и предупредить о возможных опасностях. В пещере много лет никто не был, она плохо изучена. Надеюсь, вы не забудете средства связи и индивидуальные аптечки. Это рядом.

Он повернулся вполоборота и указал рукой на то ли рюкзак, то ли мешок за своей спиной. Затем, впервые глянув мне в лицо, сказал:

– Желаю успеха.

После чего повернулся и направился вниз, по низкой плотной траве, к ожидающей «Пчёлке». Да чтоб тебя анаконда укусила за причинное место!

– А, девочки? – с негодованием воскликнула я, – И это самец? Да при виде отдельно каждой из нас он должен низвергнуться на колени! А перед ним семеро, и у него ни один член даже не шевельнулся.

Девочки рассмеялись, но без особого энтузиазма. Видимо, им хотелось в заброшенную пещеру в пустынном уголке планеты не больше, чем импотентному представителю региональной власти в постель к Афродите. Я махнула рукой, и мы вереницей – впереди Светлана – двинулись по осыпающимся и похрустывающим камням. Светлана по ходу, изредка поворачиваясь назад, давала пояснения, сопровождая их серьёзным выражением лица и сердитым тоном. Видимо, невольно копировала уже летевшего на «Пчёлке» представителя вице-консула. Прощальный стрёкот крыльев отозвался эхом от крутого склона горы и пропал в безграничности неба.

– Скорее всего, мы идём в лабиринт, построенный для очень-очень тайных целей. Вы должны знать, что инки строили лабиринты везде, где только можно: под домами, дворцами, храмами, в горах. Но у входа всегда привязывали клубочек цветных нитей. Берёшь его в руку, разматываешь, идёшь. И по ниточке возвращаешься обратно.

– Нам только критской путаницы с быком не хватает! – озабоченно отозвалась одна из моих информированных «девочек».

– Светик, ты считаешь, этот серенький козлик со значком приготовил для нас моток спасительных ниток? – раздражённо спросила другая, – Да тут не то что ниток, и приличного бычка не найти.

В мешке-рюкзаке ниток действительно не нашлось. Светлана вздохнула, выражая личную озабоченность исходом порученного им дела:

– Папа Гилл говорил, инки перед началом любого лабиринта или перед закладкой дома делали их планы и макеты. Но от Пакаритампу ничего не осталось. А я бы к пещере проложила королевскую дорогу.

– Почему королевскую? – недовольно спросила я.

Опять «папа Гилл»! Входит в привычку. Когда она успела к нему привязаться?

– А у них были ещё частнособственнические. Эти похуже. А разве мы с собой не взяли клубка, девочки? – Светлана приостановилась и оглядела «девочек».

А я вспомнила разговор накануне в «библиотеке» Гилла. Мы со Светланой впервые посетили его дом и немало удивились. Я так прямо поразилась. И как я пропустила такое мимо себя, он ведь предлагал? На приглашение Гилла отозвалась его мать. И, кажется, прожила там до самой смерти. Очень ранней смерти. Такого жилья мне не приходилось видеть. «Библиотека»! Слово-анахронизм, забытое многими историками. А у Гилла она настоящая, живая: сотни книг, к которым прикасались когда-то сотни рук! «Сотни живых книг» – именно так сказала себе я, взяв в руки одну из них. До этого момента я видела их однажды, в музее Пангеи, издали. А тут взяла в руки – и обомлела. Как бывало в дни забытые и счастливые. Да нет, какое там счастье! Пустое слово, придуманное для… Для оболванивания, запутывания наивных девочек. Какой я и была в молодости с Гиллом или, позже, с Адрастом. Гилл считает, что я лишена склонности к постоянной привязанности. Но нет, нет… Не знает он меня, откуда! Я потому и ушла от него к Адрасту, что осталась непонятой. Гилл слишком погружён в древность, дряхлость и не видит того, что перед глазами. Живой красоты не замечает. Но в его доме я подумала: а может, он и прав? И книга способна заменить общение с другим человеком. А приличных мужчин, или, как привык выражаться Гилл, «мужиков», было в моей жизни только двое. Всего двое! Никто и не поверит!

Я переходила от полки к полке, касалась то одной, то другой… Какие разные переплёты-обложки: и кожаные, и металлические, даже золотые есть, и пластмассовые, и деревянные. Бумага в основном из дерева, восстановленная. Но есть и синтетика всех видов. Но самое интересное: буковки, знаки, рисуночки! В большинстве непонятные, в глазах рябит. И что, Гилл способен в этой мешанине разобраться? Да ну…

– Папа Гилл, что мы завтра должны найти для тебя? Ещё одну книжку на твои полки?

Вопрос Светланы вернул меня в реальность, которая, как утверждают сами писатели, могла бы вся поместиться в какую-нибудь одну книгу, подобную одной из этих… Если найдётся мастер, способный на такое воплощение. Чтобы воплотить, например, меня, требуется… Много чего требуется. Никакой бумаги не хватит!

– Если найдётся книга, – улыбнулся дочери Гилл, смотря на меня. Он что, поймал мою мысль, испугалась я? С ним иногда страшно бывает: может запросто влезть в мозги, как в одну из своих ненужных никому книжек, – Если только найдётся… Ничего лучшего и желать нельзя. Но я не знаю, что хранили или прятали в горных пещерах. Дело в том, что нам чуть-чуть не хватает информации. Всего чуть-чуть, чтобы энергетика, информационное энергетическое поле… Чтобы они позволили нам сотворить настоящую Реконструкцию, а не рядовой спектакль. Понимаешь?

– А как же! – уверенно ответила Светлана, – Что мы с тобой, не гении-реконструкторы, что ли?

Они – гении! А я им кто? Разве плохо получать нужную информацию от Хромотрона? Очень удобно! А в библиотеке Гилла – неудобно, надо листать, читать, искать… Но, соглашусь, здесь слышен запах слова! Каждая страница имеет свой аромат, сложенный из множества запахов… Запахов-слов. Я и не заметила, что говорю вслух, а Гилл со Светланой внимательно слушают. Теряю контроль над собой, так нельзя.

– Слово, запечатлённое на бумаге, становится атомом знания и молекулой красоты познания, – сказал Гилл и замолчал, настежь распахнув глаза.

Его реакцию повторила Светлана. Потянуло завораживающей магией чего-то такого… Забытого что ли, потерянного… А оно, это потерянное, продолжает притягивать.

– Что вы на меня так уставились? – неожиданно для себя самой возмутилась я, – Что такого удивительного можно увидеть на моём лице?

Гилл, сдерживая смех, ответил:

– Видим мы на твоём лице…

Он наклонился к Светлане, пошептался с ней, и они вдвоём завершили фразу:

– Полнолуние чувств!

Это «полнолуние чувств», сказанное дуэтом, сломало меня. Сердце вдруг больно сжалось, а в голове закрутилось такое… До входа в пещеру, от которой так много стало зависеть, десяток-другой шагов, а в голове всё то же кружение. Гилл что-то говорил о ребусном письме древних шумеров, его достоинствах и недостатках. Кажется, с одной стороны многосложность значков письма, передающая многосторонность описываемой реалии. А с другой трудность взаимопонимания через письмо, субъективность толкования. Оно зависит, оказывается, от мозгов читающего. Достоинство краткой ясности может, в свою очередь, с другой стороны, превратиться в жёсткую схему. Но можно ведь её и расширить? Что ж это получается? А получается, если задуматься, что ясность отражаемого, то есть того, о чём мы говорим, и ясность отражающего, то есть языка, с помощью которого мы и обмениваемся-болтаем, и храним любую информацию, эти две ясности совсем не адекватны. Выходит, мы живём в парадоксе: чем яснее понимаем друг друга, тем туманнее делается образ предмета, о котором идёт речь! Но отсюда неизбежен вывод: с каждым столетием, с каждым годом мы всё глубже погружаемся в омут самообмана?! О, это «полнолуние чувств»! Я уже заговорила путаным языком очарованного Гилла!

Я тряхнула головой, сбрасывая подальше головоломную путаницу диких понятий. Волосы с затылка переместились на лицо. Вид лимонно-золотого сполоха перед глазами привёл чувства в порядок. Полная Луна им понадобилась! Иметь при себе, пусть в причёске, частичку солнышка – привычка не из разряда бесполезных. Уж в этом я разбираюсь.

Вблизи вершина горы напомнила египетскую пирамиду, потерявшую от времени ступенчатость. Подходы к пещере выстилает полоса высохшей серо-коричневой глины, камней не видно. Настроение упало на два пункта. Ещё один шанс за то, что Гилл ошибся, а местное руководство не сочло нужным сообщить ему о том. Пирамида, установленная на глиняном основании, не имеет отношения к наследию Инков. Она в этом скорбном месте могла принадлежать только народу мочика; народу, который имел свою собственную меру оценки, собственную систему мер. Люди мочика строили дороги строго шириной девять и восемь десятых метра, а пирамиды их имели основания со сторонами девяносто восемь метров. Ни восьмёрку, ни девятку Инки так не почитали. Смысл золотого сечения мочика утерян, и искать его не имеет смысла. Связаться с Гиллом? Зачем терять драгоценные часы и дни? У него нет другого задания для моей группы. Или всё же есть? Я твёрдо заинтересовалась успехом гилловского предприятия; что-то мне нашёптывает – из этой затеи выйдет толк. У каждого дела свои цифры, своя мера. Мне ли не знать? И как же быть? Я задумалась, но Светлана не позволила принять почти созревшее решение.

– Какой красавец! Тебя зовут Виракоча?

Голос дочери звенел от крайнего любопытства, от явной симпатии. Редко с ней такое случается. А «девочки» моей сборной команды все четырнадцать глазок навострили на колоритную фигуру, замершую у входа в бесполезную для реконструкции Гилла пещеру. Смотреть есть на что, и моё отношение к поручению начало снова меняться. При условии, если это не шутка вице-консула, позиция коего относительно реконструкции мне неизвестна.

У входа в пещеру стоит мужчина ростом более двух метров, в расшитой узорами из цветных ниток накидке, закрывшей всю его фигуру от плеч до ступней. Красная кожа лица оттеняется чёрными прямыми ниспадающими волосами. Глаза блестят тёмным огнём, нацеленным на Светлану. Вот так… Ни палицы, ни полумесяца на голове, ни колокольчиков на поясе. Что означает – этот актёр не мочика. А если не мочика, то инка! Моя информированность переходит все нормальные границы! Голова просто переполнена гилловской премудростью. Так можно и в учёную мышь превратиться. После Реконструкции проведу чистку мозгов, решено.

Светлана уже рядом со стражем подземелья, и мучает своими непредсказуемыми вопросами. Ещё раз назвала его Виракочей и он дрогнул. Да, дрогнул, совсем незаметно для неискушённого взгляда, но я – вот тут Гилл прав! – прекрасно разбираюсь в мужских рефлексах. Сменить профессию этнографа на экзосоциолога было совсем просто, когда я решила соединиться с Адрастом. Обратное перевоплощение в этнографа не сложнее, ибо вторая профессия с исчезновением Адраста в космосе потеряла личный смысл. Лишилась всякого смысла, не только личного.

– Если уж ты тут встал, то обязан предложить нам клубок ниток! – потребовала Светлана от молчащего стража, – А если у тебя его нет, то обязан стать Ариадной, чтобы у тебя всё было!

И – о чудо! – тот, который реагировал внутренним естеством на мужское имя Виракоча, вдруг превратился в молоденькую дамочку, да с клубком цветных ниток в каждой руке! «Ариадну вызывали? Ариадна перед вами!» Голографический дубль теней прошлого, поняла я. Где-то рядом универсальный терминал. И кому понадобилось ставить его в диком безлюдье? Но если он есть, то впереди что-то стоящее. Терминалы ставят там, где имеется сгусток необработанной информации. Либо там, где информация нужна для стоящего дела. А Светлана молодец, каким-то необъяснимым чутьём она находит слова и действует так, как надо. Н ачалось это у неё после сближения с Гиллом. С «папой Гиллом»… Хоть плачь, хоть смейся! Ещё интереснее то, что голографический персонаж настроен на Светлану. Только на неё, с остальными не желает контактировать. Надо же, хоть что-то новое на планете. Хромотрону расширили свободу действий, а я пропустила какой-то из выпусков общепланетных новостей? Версию зловредного юмора вице-консула придётся отбросить, даже если тот не воспринимает Гилла всерьёз. Такие «шуточки» требуют определённых согласований с консульствами энергетики и информации. Ну что ж, призрак так призрак, пусть себе стоит. Нитки-то у него тоже призрачные. Поговорит со Светланой и исчезнет.

Но призрак Виракочи-Ариадны не исчезал. Мало того, Светлана ухитрилась оттащить его в сторону от чернеющего проёма, ведущего в скалистое тело горы. Если только это гора, а не ненужная пирамида. Я опять сомневаюсь. Свита моя потеряла к призраку всяческий интерес: ладно, Виракоча куда ни шло, но Ариадна… Неизвестная женщина рядом, пусть в призрачной оболочке? Пусть и мужчин вблизи нет – всё равно конкурентка. Так они думают, по себе знаю. Я с трудом оторвала Светлану от диалога – точнее, монолога – с Ариадной, и мы прошли в чёрный проём. Представитель вице-консула не обманул: пещеру никто не посещал лет сто, не меньше. Видимо, отрыли-открыли совсем недавно. Неужели Гилл прав, не обжили мы пока планету настоящим образом? Да и пещера эта – истинный лабиринт, не хуже критского, хоть назад поворачивай. Чутьё на опасность у меня тоже имеется.

Браслеты освещают путь не далее трёх метров, только сгущая мрак впереди. Входной коридор сразу разветвился, я иду по наитию, которому не доверяю. Из-под ног вздымается едкая пыль, мерцающая в блеклом свете мириадами бесполезных светлячков и забивающая нос. Грубо вытесанные своды коридоров то и дело меняют высоту, неотшлифованные серые стены поворачивают под неожиданными углами. Очень скоро замолчала и Светлана. Только шорох ног нарушает непривычную, давящую отовсюду тишину. «Девочки» перестали отряхивать платья от всепроникающего каменного праха. «Нарядились как на финал Олимпиады! – почти зло подумала я, отметив, что этот поворот явно знаком, – И теперь только и мечтают, как выпорхнуть на белый свет. Бабочки, не могущие жить без восхищённых посторонних глаз поблизости!» Сеанс связи, обещанный Гиллу, не получился: радио в теле горы не работает, а щупальца Хромотрона сюда не дотянули.

Как я догадалась взять с собой пятилетнюю дочь?! Где были мои бестолковые мозги? Не хотелось лишний раз оставлять её с Гиллом? Но Гилл не вреднее пещеры, из которой без внешней помощи можно и не выбраться. Ни я сама, и никто из «сборной» уже не понимают, где мы и куда идём. Длина коридоров вполне может исчисляться десятками километров! И что тут можно отыскать? Цену для эксперимента может иметь разве что общий план, схема лабиринта. Но прежде чем они её нарисуют, умрут тут с голода и жажды. Нет, хватит бесцельных блужданий, пора начинать думать.

Обманчивое чутьё не обмануло, лабиринт становится опасным, можно и на самом деле не вернуться, если он действительно походит на те самые подозрительные египетские или греческие. Без связи мы и помощи не сможем попросить. Угроза жизни или здоровью пугает, что тут преступного? Но не только это! Происшествие в рамках программы подготовки к реконструкции – основание для отмены эксперимента, требующего достаточно заметного всплеска в потреблении энергии. Получилось бы так, что именно я стала причиной крушения столь важного для Гилла замысла. Пожалуй, в этом случае меня не простит и Светлана. Опять Гилл прав – столкновение общественных и личных интересов неизбежно в любом коллективчике, как ни крутись. Для моих «девочек», как стала их называть и Светлана, предпочтительнее вернуться назад и повторить попытку через день-два, после основательной разведки и подготовки. Но их сомнения, как и мои колебания, развеяла Светлана: в её руках солидный моток красных ниток, которые снимают проблему дезориентации. Хитроумная дочь у меня растёт, с сюрпризами.

– Откуда он у тебя, ведь ничего такого мы с собой не брали? – радостно спросила Риона, моя ассистентка и коллега, профи по этнографии Среднеземья.

Я понимаю Риону, не хочется ей терять шанс на успех. Сделали мы с ней когда-то неплохую работу, вышли на разгадку могущества первого Птолемея. Дело было в магической вещице, унаследованной им от Александра Македонского. Я всех в команде тогда уверила: проведут нас по кругу планетарного почёта. А обошлось тем, что приехал консул, пожал нам лапки, похвалил и укатил обратно, тут же позабыв обо всех Птолемеях вместе с нами. Риона расстроилась больше других, рыдала сутки, не меньше. А вещицу ту у нас изъяли, и больше я её не видела.

– От Ариадны, – кратко объяснила Светлана, и требовательно добавила, – Чего мы ждём? Надо идти, куда глазки глядят. А ножки сами выведут куда надо.