«Пятая колонна» и Русская Церковь. Век гонений и расколов

Но когда Евлогий перекинулся к Вселенскому Патриарху, архиепископ Вениамин (Федченко) остался верным Московскому Патриархату. Авторитет у него был большой, он удержал группу приходов в Западной Европе, потом был направлен экзархом в Америку. Таким образом, зарубежные православные оказались разделены – одни в РПЦЗ, другие в Константинопольской Патриархии, третьи в автономной Американской Церкви, и небольшая часть в РПЦ.

Что же касается «вселенских аппетитов» Константинополя, то они ничуть не уменьшились. Латвийскую Церковь возглавлял настоящий подвижник, архиепископ Иоанн (Поммер), поставленный Патриархом Тихоном. Он восстанавливал храмы, порушенные в гражданскую войну, боролся против их передачи католикам. Был избран депутатом Сейма Латвии, защищал интересы не только Православия, но и русского населения. При его активном участии удалось принять законы об открытии русских школ, гимназий, библиотек, они стали получать пособие от государства. Но и врагов он нажил многочисленных. Владыку Иоанна ненавидели левые партии, ненавидели националисты. Плели интриги, густо чернили клеветой. Распускали слухи, будто он советский агент – поскольку не порывает связи с Московской Патриархией.

15 мая 1934 года премьер-министр Латвии, ярый националист и русофоб Карл Ульманис, произвел военный переворот. Распустил парламент, все партии, стал единоличным «народным вождем». А архиепископу Иоанну врачи стали настойчиво рекомендовать отдохнуть на природе, на архиерейской даче в Озолмуйже. В ночь на 12 октября 1934 года он на этой даче был зверски убит. Его подвергли истязаниям и застрелили. Преступники подожгли дачу и скрылись, убийство не раскрыто до сих пор. Конечно, сразу же заговорили об «агентах НКВД». Выдвинули и версию, что это дело рук молодежной организации «Русское православное студенческое единение» – никаких зацепок не нашли, но организацию все равно закрыли по обвинению с «русском шовинизме».

Ну а если рассмотреть вопрос, «кому выгодно», то вот факты: отпевать владыку Иоанна прибыл митрополит Таллинский Александр (Паулус), подчиненный Константинопольской Патриархии. Но и в Латвийской Церкви почва оказалась уже подготовленной. В аппарате Иоанна (Поммера) и среди священства действовала партия перехода под эгиду Константинополя. Было инициировано обращение к Вселенскому Патриарху. Он, разумеется, принял с распростертыми объятиями. Созвали «всецерковное собрание» (уж как подбирали туда делегатов, история умалчивает). Но предстоятелем Латвийской церкви избрали священника Августина Петерсона, эмиссары из Константинополя одним махом рукоположили его в епископы (без пострижения в монашество) и возвели в сан митрополита Рижского и всея Латвии.

Но дележкой «наследства» Русской Церкви занимались не только на Фанаре. Не меньшую заинтересованность проявил Ватикан. Только он действовал другими методами. Не урывал по «кусочкам». Он рассчитывал заполучить все. Еще в начале XX века папа Пий X благословил тайное обращение православных священников в католицизм. Чтобы они продолжали служить в своих храмах, по своему обряду, но исподволь внушали прихожанам симпатии к латинской «матери-церкви», обрабатывали духовенство, вербуя единомышленников [26, с. 62]. Этим cкрытым внедрением католицизма в православные структуры занимался униатский митрополит Галиции и непримиримый враг России Антоний Шептицкий.

Когда большевики начали церковные погромы, пострадали и некоторые католические костелы, ксендзы, оставшиеся на советской территории. Но, невзирая на это, в Ватикане восприняли подобную советскую политику с чрезвычайным воодушевлением. Погибала Церковь, издавна служившая камнем преткновения для латинян, мешавшая им распространить свое влияние на Восточную Европу, а в перспективе и на весь мир. Католический еженедельник «Lud Bozy», издававшийся в Луцке, на территории Польши, писал: «Из этой невероятной беды, вытечет, кажется, благое дело Божие – соединение церквей. Ах, как льнут к нам! Лучшие представители православного духовенства публично выражают свое восхищение и преклонение перед католической церковью», «богослужение в церквях посещают только старики, а наш костел переполнен тысячами людей, из которых половина православных. Большевики… убедились, что с нашим костелом труднее им воевать, чем с церковью. Великая жатва открывается теперь для католической церкви. Дайте только сюда самоотверженных, благочестивых священников и миссионеров, и Христова овчарня умножится…» [41].

И действительно, на Украине и в Белоруссии, где действовали католические костелы, туда стала перетекать часть прихожан – заметили, что они меньше подвергаются ударам. Причем только случайным образом, по инициативе местных активистов, а Православие давится целенаправленно и систематически. К католикам стали обращаться и некоторые священники, надеясь найти защиту под эгидой папы. У них пытались найти поддержку и эмигранты. Даже князь Жевахов, при Царе – товарищ обер-прокурора Синода, оказавшись за границей, приходил к выводу: единственное спасение для Православной Церкви – объединиться с католиками [41]. Хотя в 1922–1923 годах папское духовенство фактически стало соучастником в ограблении русских святынь, скупая по дешевке ценности, распродаваемые большевиками. Многие иконы и предметы церковной утвари после этого оказались в Ватикане и других католических центрах.

А дальше развернулись и операции, как бы прибрать под себя саму Русскую Церковь. Известный богослов Н.Н. Глубоковский писал: «Рим кружится, как изголодавшийся волк, и готов пожрать, как добычу, погибающее Православие». Выдающийся философ Иван Ильин свидетельствовал, что заведующий восточно-католической пропагандой Ватикана, иезуит Мишель д`Эрбиньи, в 1926 и 1928 годах ездил в Москву, стараясь наладить союз и последующую унию с обновленцами. По возвращении в Рим подыгрывал им, подогревал раскол в Православии, перепечатывая в зарубежное прессе статьи председателя Союза воинствующих безбожников Ярославского (Губельмана), где Патриаршая церковь именовалась «сифилитической» и «развратной».

Повышенное внимание было обращено и на прежнюю методику – скрытую инфильтрацию католицизма в русские церковные структуры. Тот же иезуит д`Эрбиньи возглавил особую миссию «Pro Russia», а «апостолическим администратором» Москвы был назначен епископ Пий Неве. Он получил от д`Эрбиньи полномочия обращать православных в католицизм таким образом, чтобы они сохраняли это втайне. Сперва втягивали «живоцерковников». Но связи с ними оказались неперспективными. Во-первых, в Ватикане и ордене иезуитов работали не наивные дети, разобрались, что еретики реальным авторитетом не пользуются, и за ними идет довольно небольшая часть прихожан. Во-вторых, поняли и другое, что обновленцы держатся за счет поддержки большевиков и ОГПУ, поэтому ничего не предпримут без согласования с советским начальством.

Агенты Ватикана переключились на гонимую Патриаршую церковь, прощупывая ее архиереев. Сейчас уже обнародованы факты, что Неве удалось в 1932 году соблазнить к переходу в католицизм архиепископа Варфоломея (Ремова). Родился грандиозный план. Оказать ему всемерную поддержку, организационную и финансовую, чтобы Варфоломей сумел создать в Церкви собственную сильную партию, и его можно было протолкнуть на пост Патриарха. После этого намечалось обеспечить ему побег за границу. А там, в качестве полномочного Патриарха, от имени Русской Церкви, он заключит унию с Ватиканом. Прорабатывались даже тонкости – как настроить на такую перемену православную паству, сделать ее более сговорчивой. Для этого предлагалось сделать щедрый рекламный жест, подарить России мощи Святителя Николая Угодника, пребывающие в Бари [81, с. 23–24].

Католический журнал «Истина и Жизнь» опубликовал информацию, что в архивах Ватикана сохранились две грамоты миссии «Pro Russia» об учреждении внутри Русской Православной Церкви католической Сергиевской епископской кафедры во главе с Варфоломеем (Ремовым), причем эта кафедра указана как уже существующая (Истина и Жизнь. № 2, 1996, с. 34). Но реализовать дальнейшие замыслы не удалось. В 1935 году Варфоломей был арестован и расстрелян – за измену Родине и… нарушение служебного долга по отношению к НКВД. Потому что являлся тайным осведомителем этой организации. В вину ему поставили как раз тайные встречи с «неофициальным представителем Ватикана в Москве Пием Эженом Неве» [24, с. 46]. Попытка перехватить погибающую Русскую Церковь в подчинение папе сорвалась.

Но на территории Польши была развернута другая масштабная операция – по насильственному переводу православных в униатскую церковь. В 1938 году власти Польши взяли курс на «полонизацию» украинского, белорусского, русского населения. Закрывались школы, где обучение велось на родных языках. А православные храмы просто ликвидировались – за неполных два года была уничтожена третья часть храмов. Прихожанам оставалось идти только к униатам – их правительство поддерживало. Но завершить эту кампанию не удалось. Началась война.

Глава 5

Церковь и Сталин

В 1930-х годах атмосфера в СССР стала заметно меняться. Связано это было с фигурой Сталина. В борьбе за власть он одолел соперников – троцкистов, «левых» и «правых» уклонистов. Сталин был идейным революционером, считал себя учеником Ленина. Но он, в отличие от Троцкого или Бухарина, не был связан с масонскими структурами, не был русофобом. А по своему складу являлся прагматиком. Он начал осознавать – то, что происходит в России, гибельно и для страны, и для народа. Сталин имел возможность наглядно сопоставить, что было хорошего в Российской Империи, и во что это превратилось при советской власти. Он стал переосмысливать большевистские программы и проекты. Переосмысливать далеко не сразу, постепенно и осторожно. Тем не менее, от «пролетарского интернационализма» партийная линия начала сдвигаться на принципиально иной курс – государственно-патриотический [74].

В 1931 году Сталин вернул в обиход оплеванное понятие Отечества. Вернул еще робко, со множеством оговорок, не оспаривая положений Маркса и Ленина. Указывал: «В прошлом мы не имели и не могли иметь Отечества. Но сейчас, когда мы сбросили капитализм, и власть принадлежит нам – сейчас у нас есть Отечество» [61, 115].

В 1932 году вышло постановление ЦК партии «О перестройке литературно-художественных организаций». Была разогнана Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП) и прочие «творческие» организации, громившие и поганившие русскую культуру. Одному из руководителей РАППа А.А. Фадееву Сталин откровенно пояснил: «Вы просто еще маленькие люди, совсем небольшие люди, куда вам браться за руководство целой литературой!» [2, с. 139, 180] На библиотечные полки и в школьные программы возвращались «изгнанные» Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский.

Сталин вмешался в проект реконструкции Красной площади, запретил сносить Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на рву (Храм Василия Блаженного). В данном отношении тоже начались сдвиги, огульное и повсеместное разрушение храмов приостановилось – по крайней мере, тех из них, которые признавались памятниками архитектуры, имеющими историческое и культурное значение. В 1934 году Совнарком и ЦК приняли постановление изменить методы преподавания истории. Из лагерей и ссылок вернули плеяду российских историков, отправленных туда усилиями Бухарина и Покровского. Перед ними была поставлена задача разработать новые учебники. А в 1936 году установки «красного академика» Покровского на отрицание исторического значения дореволюционной эпохи были официально осуждены. В школах учебник истории Покровского сменился учебником Шестакова, где восстанавливалась преемственность между царской и советской Россией [116].

Начали выходить книги и сниматься фильмы о Петре I, святом благоверном князе Александре Невском, Суворове, Ломоносове и др. Было реабилитировано казачество. В армию вернулись офицерские, маршальские, а потом и генеральские звания. Пересматривались и другие «революционные» установки. В 1933 году были введены уголовные наказания за гомосексуализм. В 1936 году партия отбросила тезис Маркса и Энгельса об отмирании семьи при коммунизме. Отныне утверждалось противоположное, что семья является «ячейкой социалистического общества», должна не отмирать, а укрепляться. Под страхом уголовной ответственности были запрещены аборты и их пропаганда, увеличивались пособия матерям, усложнялась процедура развода.

А в ноябре 1936 г. была принята новая Конституция, отвергшая постулат Маркса и Энгельса об отмирании государства. Напротив, требовалось его укрепление. Эта же Конституция утвердила равноправие для всех граждан СССР. Таким образом, реабилитировались слои населения, которые до сих пор лишались гражданских прав – выходцы из дворянства, дореволюционной интеллигенции, купечества, духовенства. Они признавались равноправными с рабочими и крестьянами. Свернулся и проект крымской «Хазарии». Постановление Политбюро от 4 мая 1938 года запретило деятельность в СССР международной сионистской организации «Джойнт», и идея еврейской автономии в Крыму была похоронена.

Но все эти процессы были очень неровными и непоследовательными, сопровождались встрясками, катастрофами. Потому что в партии не прекращалась скрытая борьба, сохранялись теневые группировки троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев. Так, в 1932 году была объявлена кампания по чрезвычайным хлебозаготовкам. Подобные акции проводились и раньше, вызывали недовольство крестьян, но ни к каким бедствиям не приводили. Но в этот раз на Дону и Кубани кампанию возглавили Каганович и Ягода, на Украине – Чубарь, Постышев и Косиор, и были допущены такие «перегибы», что грянул «голодомор». Исправлял положение сам Сталин. Когда от Шолохова и других деятелей, знакомых с ним лично, он стал получать сигналы об истинном положении, вмешался, направил помощь голодающим. Но как только начались проверки, «голодомор»… сразу же прекратился. Не постепенно, а одним махом. Вчера в магазинах не было продуктов – сегодня вдруг появились. Вот и спрашивается, действительно ли «перегибами» объяснялась катастрофа?

А в конце 1934–1935 годах, после убийства Кирова, ЦК партии влезло с проверками в «государство в государстве», НКВД. И тут-то выяснилось, что в партии действуют подпольные структуры оппозиции, что они связаны с эмиграцией, а через нее с иностранными разведками. Что вынашиваются примерно такие же планы, как перед революцией 1917 года. Дождаться войны, подыграть противникам для поражения советского правительства и перехвата власти. А с внешними врагами расплатиться так же, как это было при заключении Брестского мира: отдать немцам Украину, японцам Дальний Восток. Вот тогда-то начался «большой террор». Повальные аресты троцкистов и зиновьевцев, публичные процессы их предводителей, расстрелы. А попутно под удары попали «живоцерковники», они благоденствовали как раз под эгидой троцкистов. По той же причине вторая волна репрессий прошлась по украинским «автокефальникам».

Но вместо изобличенного во вредительстве Ягоды во главе НКВД оказалась не менее темная личность, Ежов. И вместо искоренения настоящих врагов народа в 1937 году террор повернул совсем в другую сторону. Объявлялось о необходимости кардинально зачистить страну от антисоветских, «контреволюционных» элементов, и НКВД принялся выслуживаться количеством жертв, по областям и республикам действовали чрезвычайные «тройки», выносившие приговоры. Под гребенку хватали всех, кто был на «заметке»: бывших офицеров, бывших белогвардейцев, вчерашних раскулаченных или тех, на кого поступали доносы.

А священники в СССР всегда были в «группе риска». За ними всегда присматривали, всегда были недовольные ими. На службах они выступали с публичными проповедями, а в них при желании можно было найти «намеки», «двусмысленности». Причем на этот раз в мясорубку попадали все священники без разбора – и РПЦ, и «катакомбники», и обновленцы. Для сотрудников НКВД было главным отрапортовать о количестве «разоблаченных врагов». А священники и монахи были очень уж заметными. «Тройки» даже в глаза не видели свои жертвы. Им пачками присылали состряпанные дела, и они скопом выносили приговоры. Кому расстрел, кому повезло (не хватило «лимита» на расстрелы) – в лагерь. На Украине террор возглавлял один из самых оголтелых проводников, Хрущев, снова вспомнили о связях автокефальной церкви с националистами и прошлись по ней так, что на советской территории она фактически прекратила существование. Осталась только на Западной Украине и в эмиграции.

Но и в лагерях, в тюрьмах свирепствовала «вторичная» волна репрессий. Ведь и там были особисты, им требовалось показать «бдительность». Поднимались и пересматривались прошлые дела. Например, местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского) из ссылки так и не выпустили на свободу. Добавляли новые сроки, он путешествовал по местам заключения. В 1936 году по церковным структурам прошло известие, будто он умер, и его заместитель митрополит Сергий (Страгородский) официально принял должность местоблюстителя. Хотя на самом деле владыка Петр был еще жив, находился в Челябинской тюрьме, без всякой связи с внешним миром. А в 1937 году и ему добавили новые обвинения, он был расстрелян.

Общий кошмар прекратил Сталин. Уже в 1938 году в ЦК стало открываться, что террор принял совершенно уродливый размах, превращается чуть ли не в самоцель. Для выправления положения Сталин направил в НКВД своего доверенного, Лаврентия Берию. Он занял место Ежова, приостановил репрессии. Начались проверки следственных дел, обвинений, и выяснилось, что большинство из них сфальсифицированы. 327 тыс. человек были признаны невиновными и освобождены. Масштабы террора резко снизились. Если в 1937–1938 годах было осуждено 1 344 923 человек, и около 250 000 из них расстреляно [49, 50], то в 1939 году количество казненных упало до 2 600 человек, в 1940 году – 1 600, и изрядную долю из них составили те, кто раздувал террор. Настоящие шпионы и заговорщики, до сих пор оставшиеся в тени, организаторы очередной катастрофы, их увлекшиеся пособники, увидевшие способ сделать карьеру ценой чужих жизней.

В это же время (хотя и не сразу) Сталин обратился к делам Церкви. 11 ноября 1939 года Политбюро приняло строго секретное постановление № 1697 /13 «Вопросы религии».

В нем указывалось:

«1) Признать нецелесообразной впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей Русской православной церкви, преследования верующих.

2) Указание тов. Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 г. № 13666-2 «О борьбе с попами и религией», адресованное пред. ВЧК Дзержинскому и все соответствующие инструкции ВЧК – ОГПУ – НКВД, касающиеся преследования служителей русской православной церкви и православноверующих, – отменить.

3) НКВД СССР произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительной деятельностью. Освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти.

4) Вопрос о судьбе верующих, находящихся под стражей и в тюрьмах, принадлежащих иным конфессиям, ЦК вынесет решение дополнительно» [115].

Уже 22 декабря 1939 года Берия подал на имя Сталина справку № 1227 «Б»:

«Во исполнение решения ПБ ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1939 г. за № 1697 /13 из лагерей ГУЛАГ НКВД СССР освобождено 12 860 человек, осужденных по приговорам судов в разное время. Из-под стражи освобождено 11 223 человека. Уголовные дела в их отношении прекращены. Продолжают отбывать наказание более 50 000 человек, деятельность которых принесла существенный вред советской власти. Личные дела этих граждан будут пересматриваться. Предполагается освободить еще около 15 000 человек» [115].

Да, освободили далеко не всех. Ведь многие священнослужители и верующие были осуждены не за богослужебную деятельность как таковую, а по статьям о «контрреволюционной агитации», «контрреволюционных организациях» и т. п. Многим освобожденным заменили лагеря на ссылку. Но дальнейшие гонения и истребления по «церковным делам» прекратились. Хотя Церковь была уже почти уничтожена. На советской территории не осталось ни одного монастыря, ни одной духовной семинарии. Было закрыто большинство храмов. В штате Патриархии оставалось всего четыре действующих архиерея (один из них – митрополит Алексий (Симанский), изгнанный отовсюду, жил в Ленинграде на колокольне Князь-Владимирского собора). Еще десяток епископов пребывали на покое или в ссылках. Так сбылись слова Писания о Церкви: «И врата ада не одолеют ее» (Мф, 16,18).

Ведь пути Господни неисповедимы. На самом-то деле пересмотр политики по отношению к Церкви и ее «реабилитация» были в это время обусловлены прагматическими соображениями. Не духовными, хотя и государственно-патриотическими. Сталин решил воспользоваться мировой ситуацией для возрождения Российской империи. Не царской, не самодержавной, а такой, как видел ее сам, Советской империи. Перенимал лучшее, что было до революции (то, что сам считал лучшим и полезным). Причем Сталин уже знал, что обвал Российской империи был не случайным и не результатом «классовой борьбы».

Советская разведка похитила часть архива Троцкого (который Ягода и Бухарин помогли Льву Давидовичу вывезти за рубеж), а видные троцкисты Радек, Сокольников, Раковский на процессах «большого террора» купили себе жизни исчерпывающими тайными показаниями о заговоре западных держав против России, об участии в нем масонских структур. Однако эту информацию Сталин сохранил в строжайшем секрете, чтобы не дискредитировать саму партию, революцию – иначе подрывался тот фундамент, на котором зиждилось Советское правительство и его собственная власть.

А конфронтация в Европе, начало Второй мировой войны открывали возможности для восстановления прежних границ России. Возвращения областей, утраченных ею в период революции и гражданской войны. Лживую политику Англии и Франции, вовлекавших СССР в союз, но скрытно подыгрывавших Гитлеру и подталкивавших его на восток, Сталин оценил вполне правильно. Альянс с ними отбросил. Но и нацистская Германия вела хитрую дипломатическую игру. Чтобы разделаться с западными противниками, хотела получить свободу рук на востоке – а уж потом перебросить все силы и ресурсы против Советского Союза. Она выражала готовность к очень щедрым уступкам, и Сталин увидел в них путь к реализации собственных замыслов. 22 августа 1939 года был заключен пакт Молотова – Риббентропа с секретными приложениями, а 28 сентября его условия были уточнены «Советско-германским договором о дружбе и границе». Зоной влияния СССР признавались Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика и Бессарабия.

Но во всех этих республиках и регионах действовали русские православные церковные структуры. С местными националистическими властями они чаще всего находились не в лучших отношениях. Следовательно, они могли поспособствовать мирному воссоединению с Советским Союзом. Но если бы последовали гонения на них, они могли превратиться в оппозиционную силу, в каналы для иностранных влияний – ведь их перехватил под себя Константинопольский Патриархат, а в Бессарабии – Румынская церковь. Следовательно, требовалось их не обижать и перевести под управление Церкви на территории СССР. Но какой? В Советском Союзе продолжала действовать обновленческая во главе с Александром Введенским. Серьезно пострадала во время репрессий, но до сих пор считала себя привилегированной, создавала новые приходы.

Но Сталин совершенно правильно оценил, что она объединительную задачу выполнить не сможет. Большинство верующих воспринимает ее именно как «большевистскую», извращенную церковь. Паству в присоединяемых областях оттолкнут протестантские новшества, вызовут расколы. Да и лидеров «живоцерковников» в Кремле и в НКВД знали, как облупленных. Они были прислужниками, не более того, подобным деятелям нельзя было доверять что-то серьезное. Вот тогда-то ставка была перенесена на Русскую Православную Церковь. Прекратились преследования. А перед Московской Патриархией была поставлена негласная, но государственная задача – подготовить и осуществить воссоединение православных структур в республиках и областях, которые перейдут в состав СССР.

Курировать церковные дела было поручено Молотову – наркому иностранных дел, он курировал и политические вопросы воссоединения. От НКВД к Патриархии был прикомандирован майор Георгий Карпов – он сам был выпускником духовной семинарии, а инструкции ему давались уже не собирать компромат, а помогать в выполнении государственного поручения, обеспечивать связь Церкви с правительством и оберегать ее от чрезмерно ретивых партийных работников, сотрудников правоохранительных служб. От аппарата Патриархии мало что осталось, катастрофически не хватало архиереев, священников. Но структуры начали восстанавливаться. Кого-то освобождали из лагерей и ссылок, впервые прошли легальные хиротонии новых епископов. Сергию (Страгородскому) была предоставлена возможность связываться с зарубежными экзархами РПЦ.

Задача, поставленная Сталиным, в полной мере совпадала и с чаяниями самой Патриархии о восстановлении ее канонических прав и территорий, поэтому выполнялась она искренне, воодушевленно, «не за страх, а за совесть». Предстоятелем Польской церкви был митрополит Дионисий (Валединский) – под юрисдикцией Константинополя. Но Польшу немцы разгромили, владыку Дионисия арестовало гестапо. А 90 % православной паствы находилось именно в тех областях, которые отошли к СССР. Мы уже отмечали: как раз перед войной они пережили гонения от польских властей и униатов, порушивших третью часть храмов. Поэтому в лоно Московской Патриархии перешли охотно, многие с чувством облегчения. Был образован Западный экзархат в составе Волынской, Тернопольской, Галицкой, Гродненско-Виленской, Полесской епархий. Экзархом стал архиепископ Николай (Ярушевич), принявший в состав РПЦ здешние приходы – и русские, и украинских «автокефальников».

Зимой 1939–1940 годов прошла война с Финляндией. По ее итогам к Советскому Союзу отошли Карельский перешеек, берега и острова Ладоги, приграничные районы Карелии. Но и здесь население было православным. Не испытывало никакого восторга по поводу лютеранских новшеств Финляндской Церкви под эгидой Константинополя, ее перехода на «новоюлианский календарь». Эту паству принял и воссоединил с РПЦ митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский).

В июне 1940 года Москва предъявила ультиматум Румынии – возвратить Бессарабию, а заодно отдать Северную Буковину, населенную украинцами. На границе сосредоточились советские войска. Покровителей Румынии, Францию и Англию, в это время вдребезги разгромила Германия. Бухаресту пришлось согласиться. Причем и здесь население встретило воссоединение вполне благожелательно. Румынское правительство настолько допекло своих подданных, что они, узнав о возвращении Бессарабии к России, массами хлынули туда. Предпочитали жить под советской властью. Румынские жандармы и солдаты даже разгоняли пулеметным огнем толпы людей, желающих попасть в Бессарабию, перебили около 600 человек, многих ранили. 2 августа Верховный Совет СССР постановил объединить Молдавскую автономную республику с Бессарабией, образовывалась новая, Молдавская Советская республика. А Северная Буковина превращалась в Черновицкую область в составе Украины. Это известие встретили в Бессарабии и Буковине с общим ликованием. Бессарабскую митрополию Румынской Церкви Московская Патриархия никогда не признавала. Восстановила Кишиневскую епархию – за нехваткой архиереев временное управление ею было поручено епископу Тульскому Алексию (Сергееву).

В это же время, летом 1940 года, произошло воссоединение с Советской Россией Литвы, Латвии и Эстонии. Оно осуществилось вообще мирно. Согласно договорам, которые пришлось заключить прибалтийским республикам в 1939 году, на их территориях были размещены советские военные базы, легализованы и допущены к политической жизни коммунистические партии. Им, разумеется, оказали поддержку, финансирование.

Сформировались новые правительства с участием коммунистов, назначили внеочередные парламентские выборы. Во всех трех республиках они состоялись 14 июля. Всюду отмечалась очень высокая явка избирателей, и всюду победили прокоммунистичекие Союзы трудового народа. Новые парламенты провозгласили создание Эстонской, Латвийской и Литовской Советских республик. А 3–6 августа Верховный Совет СССР принял их в состав СССР. Что и было признано многими государствами мира [76], а действия советской стороны четко вписывались в рамки тогдашней буржуазной демократии!

Была упразднена и самостоятельность Эстонской и Латвийской Церквей под юрисдикцией Константинополя. Эстонский митрополит Александр (Паулус) и латвийский Августин (Петерсон) после покаяния были приняты в Русскую Православную Церковь, но Августина, поставленного сомнительным образом (в епископы без пострижения в монашество), отправили на покой. В Литве, единственной из трех республик, митрополит Елевферий (Богоявленский) сохранил церковные структуры в верности Московской Патриархии, но в конце 1940 года он преставился. На его место был назначен митрополит Сергий (Воскресенский), и он стал экзархом всей Прибалтики, под его начало перешли и латвийские, эстонские епархии. Между прочим, и для самой Русской Православной Церкви воссоединение со структурами в Прибалтике, Западной Белоруссии, Западной Украине, Бессарабии стало очень важным. Здесь было много священников, которых так не хватало Московской Патриархии. Здесь были действующие монастыри, которых на прежней советской территории уже не осталось.

Однако «церковную карту» пытались использовать не только в Кремле. Германия готовилась к войне с СССР и делала ставку на националистов. В Эстонии и Латвии она тайно стала поддерживать сторонников автокефалии под крылом Константинопольской Патриархии – Турция была союзницей Гитлера, участницей Антикоминтерновского пакта. Правда, в роли «наблюдателя», но турецкое правительство очень дружило с немцами, вынашивало планы тоже выступить против Советского Союза (но только позже, когда его разгромят – уж больно крепко русские всыпали туркам в прошлой войне). А Константинопольский Патриарх целиком зависел от турецких властей.

Кроме того, гитлеровцы намеревались вовлечь на своей стороне украинских националистов. Под руководством абвера формировались отряды ОУН, бандеровцев и мельниковцев. Активно участвовала униатская церковь, давно уже окормлявшая эти силы. Но германская военная разведка решила привлечь для своих проектов и украинских «автокефальников». В той части Польши, которая получила в Третьем рейхе статус генерал-губернаторства, была возрождена Польская Церковь. В 1940 году митрополита Варшавского Дионисия (Валединского) выпустили из тюрьмы, вернули на прежний пост. Но только номинально. Заправляли теперь советники из абвера и германской администрации. Дионисию оставили одну из трех епархий, а во главе двух других, Холмской и Краковской, поставили махровых украинских националистов Ивана Огиенко и Палладия (Выдыбиду-Руденко). Для них устроили хиротонию в епископы, и фактически в Церкви стали верховодить они. Польская церковь превратилась в украинскую, в базу для подбора абверовской агентуры, в националистическую заготовку для дальнейшего распространения на советской территории.

Глава 6