«Пятая колонна» и Русская Церковь. Век гонений и расколов

Время подвига

В среде зарубежников и в раскольничьих сектах псевдоправославного толка распространилось высокомерное, пренебрежительное отношение к «еретической» Русской Православной Церкви на том основании, что возрождал ее, якобы, Сталин из своих политических соображений. Но подобное утверждение в корне неверно, кощунственно, и вот оно-то действительно попахивает ересью. Нет, не Сталин возрождал Церковь, а Сам Господь. Он по Своей безграничной милости обращает в высшее благо и чисто земные дела, помыслы, страсти, действительно полезные и пустые, даже грешные, корыстные, нелицеприятные. Он вмешался Своей рукой, Своими карами, вразумляющими и направляющими на добрые свершения и архиереев Патриархии, и Сталина, и весь наш народ.

На Россию надвинулась такая беда, какой она еще не знала. Под языческими нацистскими знаменами, реализуя глобальные планы, вызревавшие одновременно в германских оккультных орденах и в оккультных кругах западной «закулисы», на нее двинулась не только Германия. Двинулись ее союзники: Румыния, Италия, Венгрия, Финляндия. Словакия, Хорватия. В рядах германской армии и войск СС разохотились крушить и завоевывать Россию полмиллиона поляков, столько же чехов, французы, бельгийцы, голландцы, испанцы, швейцарцы, датчане, норвежцы, в рядах финской армии – шведы. Вся Европа! А те европейцы, кто не встал в общий строй, исправно снабжали Гитлера вооружением, боеприпасами. На него полным ходом работали заводы Франции, Чехии, Бельгии, Нидерландов, Швейцарии. На смену подбитым танкам, самолетам, орудиям непрерывно подвозились эшелоны новых. Снаряды, бомбы, патроны – расходуй сколько хочешь…

И можно ли считать случайным совпадением, что под первый, самый страшный удар этой лавины попали солдаты 1922–1923 годов рождения. Ровесники разгрома Церкви! Дети, появившиеся в свистопляске кощунства, от блудных невенчанных связей, некрещеные. Они росли в атмосфере безбожия, отравлялись химерами «интернационализма», когда само понятие патриотизма воспринималось как оскорбление. А командирами и комиссарами у них были вчерашние комсомольские активисты – те, кто рушили храмы, устраивали безбожные карнавалы, забрасывали грязью крестные ходы. Этому поколению не за что было стоять насмерть. Нужно ли драться и погибать, если немцы – братья по классу? Да и вообще как можно погибать, если за гробом ничего не будет? Логика подсказывала обратное. Надо цепляться за эту жизнь. Единственную… Более 3 млн человек оказалось в плену. Но они почти все и погибли. Одних немцы сразу расстреливали, чтобы не возиться с такой массой пленных. Другие вымерли в лагерях от холода, болезней и голода в первую же осень и зиму. Все поколение оказалось стерто. Вычеркнуто…

Но стала подниматься и оживать другая, настоящая Россия. Уже 22 июня, узнав о начале войны, местоблюститель Патриаршего престола Сергий (Страгородский) написал послание православному духовенству и верующим, оно полетало по стране, зазвучало по всем храмам: «…Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью он и на сей раз развеет в прах фашистскую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном долге перед Родиной и верой и выходили победителями…» [30]. 26 июня владыка Сергий при огромном стечении народа отслужил в Елоховском Богоявленском соборе первый молебен «О даровании победы русскому воинству», и их повсюду стали служить регулярно – о победе в Отечественной войне. А 28 июня местоблюститель Патриаршего престола сообщал экзарху РПЦ в Америке митрополиту Вениамину (Федченко): «По всей стране служатся молебны… Большой религиозный и патриотический подъем».

В своем послании верующим митрополит Сергий назвал войну «очистительной грозой». Очистительной! И ведь он был прав. Русскому народу в самом деле пришлось очищаться от богоборчества и прочих соблазнов, которых он нахлебался в предшествующие десятилетия. Пришлось неимоверными страданиями и потерями искупать то, что он натворил при попытках строительства «земного рая». Люди стали обращаться к Господу. Да и как было не обратиться к нему матерям солдат, которых в это время перемалывали вражеские танки? Как было не обратиться женам или детям бойцов, уходивших в армию? Как было не обратиться к нему самим солдатам? Протоиерей Георгий Поляков (сам ездивший на Чеченскую войну) писал: «Кто побывал в смертельном бою и хоть краем глаза видел смерть, знает – никто не умирает атеистом. Когда дыхание смерти почувствуешь рядом, почувствуешь ее прикосновение и неминуемость прощания с жизнью… порой самые рьяные атеисты обращались к Богу» [98]. До нас дошли кадры старой кинохроники, фотографии, показывающие переполненные храмы. И среди прихожан – много военных. Солдаты, командиры молятся не таясь, открыто.

Церковь благословляла «предстоящий всенародный подвиг». И действительно, Господь даровал России время подвига. Нет, никуда не исчезли приспособленцы, шкурники, фарисеи. Но в такое время на первый план выходят не они, а подвижники. Они проявляют себя, они становятся примерами, и дух подвижничества охватывает других, ведет за собой. Безвестные солдаты с гранатой в руке, с трехлинейной винтовкой, вставали насмерть, чтобы хотя бы задержать врагов. Защитить родных, односельчан, товарищей по службе. Многие никогда не бывали в храмах Божьих, никогда не читали Евангелий. Но их душам открывалась высшая любовь! Та самая, о которой говорил Спаситель: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин, 15,13). В тылу изможденные, голодные женщины, старики, подростки, надрывались на производстве, чтобы обеспечить своих воинов оружием, боеприпасами, обмундированием, едой. Отдавали все силы, здоровье, а то и жизни – «за други своя». И Господь был близко, рядом с ними.

Но и Советское правительство призывало к всенародному подвигу. Опора на Церковь становилась естественной, жизненно-необходимой. Хотя сдвиги в духовной политике оставались еще неофициальными, исподволь. В сентябре 1941 года Сталин разогнал «Союз воинствующих безбожников», закрыл антирелигиозные журналы. А в Ленинград в самый напряженный момент германского наступления прилетел новый командующий фронтом, Жуков. В горячке и суматохе к нему обращались и подчиненные генералы, и флотское начальство, и директора заводов. Обратился и митрополит Алексий (Симанский). Попросил разрешения устроить вокруг города крестный ход с чудотворной Казанской иконой Божьей Матери. Жуков разрешил [30]. О крестном ходе не оповещалось, проводили ночью. Но ведь в это же время гитлеровское командование переменило планы, остановило атаки!

14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, митрополит Сергий (Страгородский) обратился к москвичам: «Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг силен, но “велик Бог земли русской” – как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу… За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших» [59]. Поверили ли прихожане своему архипастырю? Наверное, в большинстве своем… нет. Слишком невероятными, слишком чудесными выглядели его прогнозы. Да и сам владыка Сергий верил ли в них? Послание к москвичам было как бы прощальным напутствием. Еще 7 октября Патриархия получила рекомендацию властей эвакуироваться. Как раз на Покров, 14-го, отслужив праздничную службу, местоблюститель Престола и его аппарат погрузились в вагоны, поехали далеко на восток, в Чкалов (Оренбург).

Но в дороге митрополиту Сергию стало плохо, в Пензе его осмотрели врачи, и из Москвы пришло предписание остановиться поближе, в Ульяновске. С одной стороны, можно увидеть в этом насмешку – в городе, переименованном в честь главного гонителя Церкви. Но ведь можно воспринять и иначе. Как символическое торжество Церкви над гонителем. Патриархия, которую он так жаждал уничтожить, расположилась в городе его имени… Но и Москва не осталась без окормления. В деревянном доме в Бауманском переулке, откуда выехала в эвакуацию Патриархия, поселился митрополит Киевский Николай (Ярушвич). При наступлении немцев на Украину ему удалось спастись из котла окружения – он сумел взять с собой только архиерейский посох. Он и стал представителем Патриархии в столице, возглавил Московскую епархию.

Верил ли сам Сталин в прогнозы митрополита Сергия? Видимо, не совсем. Во всяком случае, он счел нужным удостовериться, обратиться к такому источнику, к которому еще никогда не обращался. От очевидцев известно, что он посетил святую Блаженную Матронушку Московскую [39]. Визит остался в тайне, нигде не фиксировался. Но с тех пор Блаженную Матушку никогда не беспокоила милиция, хотя она жила без прописки и принимала множество людей (а Москва-то была на осадном положении).

Ну а молитвы к Господу, к сонму русских святых были услышаны. Одним из главных небесных защитников Москвы и всей Руси издревле считали святого благоверного князя Александра Невского. Ему молились в годы татарских нашествий, сражений с поляками, шведами, французами. И разве не знаменательно, что советское контрнаступление началось в день его памяти, 6 декабря! (Причем в исторических трудах и учебниках дату зачем-то сдвинули на 5 декабря. Но в этот день началась отвлекающая операция, наступление Калининского фронта. А главный удар был нанесен именно 6-го.)

Церковь снова была с русским народом. И небесная, и земная. Они снова оказались связаны: Церковь, народ, государство. Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), ныне причисленный к лику святых, в 1941 году находился в ссылке и обратился к Калинину, чтобы ему разрешили работать по «старой специальности» – он был врачом-хирургом высочайшей квалификации. Разрешение было получено, он трудился в госпиталях, спас тысячи раненых, за свои разработки по медицине стал лауреатом Сталинской премии. Но при этом возобновил и архипастырское служение. В 1942 году архиереи Русской Православной Церкви впервые при советской власти получили официальные государственные назначения. Митрополиты Сергий (Страгородский) и Николай (Ярушевич) были включены в Чрезвычайную комиссию по расследованию преступлений оккупантов.

И впервые при советской власти весной 1942 года было официально объявлено о праздновании Светлой Пасхи Христовой. Не на уровне правительства, а от лица военных властей. Но ясно, что без ведома правительства (точнее, без персонального указания Сталина) это не могло осуществиться. В Москве и других городах приказами комендантов в праздничную ночь отменялся комендантский час. Люди свободно шли в храмы, открыто и радостно поздравляли друг друга: «Христос Воскресе!». Кстати, Пасха в том году совпала с годовщиной Ледового побоища, разгрома псов-рыцарей святым Александром Невским – и как бы предвозвестила грядущие победы. В блокадном Ленинграде под видом куличей люди приносили освящать кусочки черного хлеба, но в какой стране и в какие времена пасхальные куличи были более святы? Митрополит Алексий (Симанский) пережил со своей паствой все 872 дня осады, бомбежек, обстрелов, лишений – и служил каждый день. Несколько питерских священников умерли от истощения. В таких условиях люди особенно тянулись к вере, поддерживали себя молитвами. На службы регулярно приходил и командующий Ленинградским фронтом маршал Леонид Говоров.

Но если сделать хотя бы один шаг к Господу, он сделает десять тебе навстречу. Эту истину знает любой верующий. А в годы войны это происходило повсюду. То, что творилось в боях за Сталинград, участники сравнивали только с адом. Руины, пожарища и всюду смерть, косившая жертвы направо и налево. Но это было и место массового подвижничества. И выделялись герои из героев. Такие как защитники знаменитого Дома Павлова. В послевоенные советские годы распространился сюжет, будто горстка бойцов, оборонявшая этот дом, нашла патефон и постоянно крутила единственную уцелевшую пластинку. На самом же деле в развалинах нашли Евангелие и читали его. И происходило настоящее чудо. Дивизия СС 58 дней осаждала и штурмовала дом, и не смогла взять, причем из 31 защитника погибли лишь трое. А Иван Павлов, возглавлявший оборону, глубоко уверовал в Бога. Уклонился от приема в партию, не скрывал своего желания после войны уйти в монастырь.

Но политработники сочли, что это будет плохой пример. Решили создать двойника. Нашли однофамильца, старшину Якова Павлова. Он тоже храбро воевал, но ему задним числом, в июне 1945 года, присвоили звание Героя Советского Союза – вроде бы, с опозданием, за Сталинград. Его поставили на партийную работу, избирали депутатом Верховного Совета. К сожалению, бремя чужой славы оказалось для него гибельным. Всевозможные встречи ветеранов, поездки по стране сопровождались алкогольными застольями, Яков Павлов стал злоупотреблять зельем и умер. Но советскую фальсификацию о нем подхватили и либералы, она живет до сих пор.

А настоящий герой Дома Павлова, Иван Павлов, сразу же после демобилизации отправился в Москву, прямо в форме явился поступать в духовную семинарию. Принял постриг с именем Кирилла. Сам он по своему глубочайшему смирению никогда не подтверждал подвиг в Сталинграде. Соглашался, что был там, но когда начинали интересоваться, не он ли прославленный сержант Павлов, говорил, что он был лейтенантом, а служил «в штабе». Умалчивая, что его штаб располагался как раз в Доме Павлова, и за героизм в сражении сержанта произвели в лейтенанты. Но лица, имевшие возможность ознакомиться с личным делом Старца Кирилла в Троице-Сергиевой Лавре, однозначно указывали – Дом Павлова защищал именно он.

В ноябре 1942 года в обороне Сталинграда настал критический момент. Поредевшую 62-ю армию Чуйкова разрезали на три части. Они цеплялись за клочки земли возле самого берега, которые простреливались насквозь. И именно сейчас, в период наивысшего героизма и отчаяния, когда казалось, что остается лишь умереть, рухнуть в разверзшуюся вокруг преисподнюю – в ночном небе 11 ноября вдруг разлилось сияние. Множество людей увидело саму Пресвятую Богородицу со Спасителем на руках. Ряд свидетельств записали сотрудницы музея-панорамы «Сталинградская битва» и музея обороны Сталинграда. Уполномоченный Совета по делам Церкви Украинской ССР Ходченко дисциплинированно доложил в Москву, что целый полк из состава 62-й армии стал свидетелями знамения и распространял рассказы об этом. А бойцы передавали друг другу: «Мы все такое видели – Божья Матерь была в небе! В рост и с Младенцем Христом! Теперь точно порядок будет!». «Как увидел в небе Божью Матерь, душа была в возвышенном состоянии. Мне сразу стало ясно, что не погибну и живым вернусь домой. Уверенность в победе больше не покидала. Видение Божьей Матери в рост в осеннем небе Сталинграда как щит пронес сквозь всю свою жизнь на фронте» [30].

Сама Пречистая пощадила многогрешных русских людей, пришла им на выручку. Сама окрылила их надеждой. Сама засвидетельствовала, на чьей стороне правда… Это был не только переломный момент битвы. Это был переломный момент всей войны. 19 ноября, через восемь дней после явления Божьей Матери, началось советское контрнаступление, гитлеровцы потерпели такое поражение, какого не знали еще никогда… После Сталинграда глубоко верующим стал командующий 62-й армией генерал Чуйков. Возможно, что и он удостоился со своими солдатами видеть Пресвятую Борогодицу.

К Господу обращались и другие военачальники, хотя и не афишировали свою духовную жизнь. Маршал А.М. Василевский сам был сыном священника, закончил духовную семинарию. В 1930-х, в период гонений на Церковь, он для видимости порвал отношения с отцом. Но после перевода в Генштаб получил за это выговор от Сталина, забрал престарелого отца к себе в Москву. Известно, что впоследствии Василевский ездил исповедоваться и причащаться в Троице-Сергиеву Лавру. В недавнее время появились публикации, что маршал Г.К. Жуков еще в 1920-х, будучи командиром полка, навещал последнего Оптинского старца, преподобного Нектария, получил от него благословение и наставление: «Ты будешь сильным полководцем. Учись. Твоя учеба даром не пройдет». В народе живет предание, что Жуков, выезжая на самые угрожаемые участки фронта, брал с собой Казанскую икону Божьей Матери. Каждый ли раз брал, и какой из списков иконы, мы не знаем, но такие рассказы подтверждал Старец Иоанн (Крестьянкин) [80].

А правительство стало обращаться к Церкви уже открыто. В 1943 году Московская Патриархия начала сбор пожертвований на постройку танковой колонны имени святого благоверного князя Дмитрия Донского и авиационной эскадрильи имени святого благоверного Александра Невского. Местоблюститель патриаршего престола Сергий пояснял, что Церковь через эти танки и самолеты посылает русскому воинству свое зримое благословение – точно так же, как преподобный Сергий Радонежский послал Дмитрию Донскому святых иноков Пересвета и Ослябю. Для сбора средств был открыт счет в Госбанке – таким образом, вопреки ленинскому декрету «Об отделении церкви от государства», Церковь официально признавалась юридическим лицом.

А 4 сентября 1943 года, сразу после победы на Курской дуге, на дачу Сталина в Кунцево были приглашены Молотов, Берия и три митрополита: Сергий (Страгородский), Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич). Сопровождал их тот же Георгий Карпов, он стал уже полковником госбезопасности. Иосиф Виссарионович выразил Церкви благодарность за помощь фронту. Завел речь о созыве Cобора для избрания Священного Синода и Патриарха. Когда митрополиты заметили, что для подготовки требуется около месяца, пока архиереи со всеми транспортными трудностями доберутся до Москвы, Сталин распорядился доставить их самолетами – и Собор был назначен на 8 сентября.

Была высказана просьба об открытии богословских курсов. Сталин готов был пойти дальше. Спрашивал – почему курсы? Лучше учредить духовную академию, семинарии. Но митрополит Сергий пояснил: «У молодежи не сформировалось нужное мировоззрение для такого образования». Решили начать с курсов, а уж потом открывать высшие учебные заведения. Сталин согласился и с другими просьбами архиереев: об издании журнала Московской Патриархии, об открытии храмов, освобождении священнослужителей, все еще находившихся в заключении и ссылках. А со своей стороны сделал предложения, о которых его гости даже не смели просить. Распорядился выделить Церкви финансовые субсидии, обеспечить Патриархию продуктами, предоставить ей несколько автомашин. Велел отдать ей особняк бывшего германского посольства в Чистом переулке, оборудовав его мебелью и имуществом [61].

8 cентября собрался Архиерейский Собор – 19 (из 21) митрополитов и епископов РПЦ, служивших на тот момент на советской территории. Патриархом единогласно был избран Сергий (Страгородский). Курировать церковные вопросы Сталин по-прежнему поручил Молотову. А при Совете Министров был учрежден особый орган, Совет по делам Русской Православной Церкви. Возглавил его Карпов, успевший хорошо сработаться с духовенством. Таким образом, Сталин окончательно перечеркнул декрет «об отделении от государства». Воссоздал подобие канцелярии обер-прокурора Синода, связующее звено между Патриархией и правительством.

Свобода веры открылась не только для православных. В октябре 1943 года в Ташкенте было создано Центральное управление мусульман. В том же году восстановили центры буддистов, бурятским ламам вернули два дацана. Не обижали и иудеев. Возник Еврейский антифашистский комитет, действовал в тесном контакте с раввинами и зарубежными иудейскими организациями. В мае 1944 года при Совете министров был учрежден еще один орган, Совет по делам религиозных культов. Члены Политбюро и правительства предлагали слить два Совета в один, но Сталин такой вариант отклонил. Совет по делам Русской Православной Церкви остался отдельным, а в ведение «религиозных культов» отошли все прочие конфессии: мусульмане, буддисты, иудеи, армяне, католики, протестанты, сектанты. Как видим, РПЦ в Советском Союзе был придан особый статус.

А вот звезда «живоцерковников» закатилась. Формально их никто не запрещал. Их ересиарх Александр Введенский даже занесся, в 1941 году присвоил себе титулы «Священнейшего и Блаженнейшего господина и отца, первоиерарха Православных церквей в СССР». Его Синод попал в эвакуации в Ульяновск – в одном городе, по соседству, очутились Патриархия и обновленцы. Но Ввведенский вдобавок принял сан «патриарха», 4 декабря 1941 года разыграл собственную «интронизацию». Однако возмутились даже обновленцы, и он перестал упоминать этот титул. Тем не менее, разъезжал по стране, рукополагал своих епископов, устраивал новые приходы «живоцерковников».

Но с 1943 года его епископы и священники сообразили, куда ветер дует. Стали перетекать в РПЦ. Их принимали после покаяния (епископов принимали как простых монахов – а потом заново проводили рукоположение в диаконы, в священники, хиротонии в епископский сан). После выборов Патриарха эти переходы приняли массовый характер. А если кто-то оказывался непонятливым, им прозрачно «рекомендовали» в органах власти или в МГБ. Введенский еще цеплялся за какие-то надежды, в марте 1944 года решил напомнить о себе. Написал Сталину с пышными льстивыми славословиями, что он сдал в фонд обороны свой драгоценный наперсный крест, усыпанный изумрудами. Иосиф Виссарионович опубликовал в «Известиях» ответ с благодарностью, но именовал Введенского без церковных титулов, «Александром Ивановичем».

Намек был более чем прозрачным, а обновленческие приходы просто прекратили регистрировать. Уже в 1945 году Введенский и сам попросился в РПЦ. Ему ответили, что могут принять его только мирянином и предложить место рядового сотрудника в редакции «Журнала Московской Патриархии». Его подобный вариант не устроил. 26 июля 1946 года он умер. На похороны собрались верные ему обновленческие священники, три его жены и… неожиданно пришла Александра Коллонтай. После его смерти последние осколочки обновленчества превратили существование.

Справка: кто есть кто?

Коллонтай Александра Михайловна. При подготовке революции была одной из ближайших доверенных сотрудниц Парвуса по связям с американской и скандинавской финансовой «закулисой». Меняла сожителей, при советской власти «прославилась» скандальными проектами сексуальной «свободы». Вовремя отмежевалась от оппозиции. Переведена на дипломатическую работу. Была полпредом в Норвегии, Мексике, Швеции.

Ну а во время войны вся возня обновленцев с «интронизациями», с попытками борьбы и конкуренции оказывалась совершенно мелочной, пустой и глупой суетой на фоне общего подвига. И Господь не оставлял Россию. Сталинградское явление Пресвятой Богородицы было не единственным. До нас дошло немало свидетельств о чудесах, совершавшихся по молитве воинов и гражданских людей, о явлениях Божьей Матери, Николая Чудотворца и других святых угодников, помогавших в беде [30]. Видели их и немцы. Так, 28 сентября 1942 года очевидцем чуда стал офицер СД, летевший на самолете над Белоруссией. Ему явилась Сама Пресвятая Владычица, повелела совершить посадку и остановить расправу над жителями села Рожковки – их должны были расстрелять каратели. Потрясенный офицер выполнил Ее приказ. Под впечатлением чуда, он поручил художнику-солдату изобразить Божью Матерь, как видел Ее, отвез икону в храм спасенного села. Эта икона получила название Рожковской, 28 сентября введен официальный день ее празднования.

Конечно же, изобилие подобных чудес и явлений было не случайным. Оно как раз соответствовало времени подвига. Когда историю делали подвижники, и они же определяли веру, когда массово возносились самые горячие, самые искренние молитвы – и небесный мир был рядом. Он проявлял себя и в советском наступлении, при освобождении Восточной Европы. Например, в штаб 1-го Украинского фронта поступили данные, что гитлеровцы готовятся уничтожить одну из величайших христианских святынь – Ченстоховскую икону Божьей Матери. В подвалах Ясногурского монастыря, где она хранится, сложили авиационные бомбы и установили мины замедленного действия. Когда Ченстохов займут русские, монастырь должен был взлететь на воздух, а ответственность предполагалось свалить на «безбожников», возбудить ненависть поляков. Маршал Конев срочно выслал в монастырь офицера политотдела подполковника Николаева.

Он вылетел на самолете вслед за передовыми частями танковой армии Рыбалко, проскочившими Ченстохов без остановок. На месте Николаев нашел саперов, команду возглавил старший сержант Константин Корольков. Обследовав монастырь, он доложил: «А мины-то он, сволочь, точно под алтарь подложил, под самый контрфорс с расчетом на эту икону». Сапер был опытным, взрывчатку обезвредил (36 авиабомб). Святыня была спасена. Настоятель Ясногурского монастыря вручил Королькову католическую индульгенцию с полным отпущением грехов. Но существует поверье, что молящимся перед Ченстоховской иконой иногда предстает подлинный Лик Божьей Матери. И действительно, Пресвятая Богородица явила Свой Лик перед участниками операции. Одним из них был военный корреспондент Борис Полевой.

Он оставался атеистом, пытался объяснить увиденное с рациональных точек зрения. Но корреспондентом был добросовестным, зафиксировал уникальное свидетельство. Описал Деву Марию, явившуюся советским воинам: «Икона, во всяком случае, Лик и рука Богородицы будто бы покрылись туманом, растаяли, а потом из тумана стало прорисовываться другое лицо: округлое, совсем юное. Оно проступало не сразу, как бы отдельными частями – сначала губы, брови, потом нос, глаза, прядь волос, выглядывающая из-под оклада. И вот уже совсем иной образ смотрел на нас из искрящейся бриллиантами ризы… Она не была похожа ни на одну из известных богородиц или мадонн, не напоминала ни одну из картин итальянского Возрождения, и если что-то и роднило Ее с теми образами, то это черты человеческой чистоты. Это была смуглая Девушка ярко выраженного восточного типа, Девушка лет пятнадцати, шестнадцати. Здоровье, физическое и духовное, как бы проступало сквозь смуглоту кожи. Продолговатые глаза, большие, миндалевидные, несколько изумленно смотрели на нас…» [96].

Среди верующих упорно ходил слух, что будет еще одно чудо, и Господь даст людям Свое знамение – война завершится в один из великих христианских праздников. Именно так и случилось. Нацистская Германия рухнула, когда церковь праздновала высший из праздников! Светлую Пасху Христову! В 1945 году она пришлась на 6 мая, день святого великомученика Георгия Победоносца. Как раз в этот день правительство Германии ответило согласием на требования безоговорочной капитуляции. Процессуальные формальности и споры с союзниками заняли еще пару дней, и подписание акта о капитуляции состоялось в ночь со вторника на среду Светлой Седмицы. В Москве полыхал в небе победный салют, а по всей стране в православных храмах приветствие «Христос Воскресе» дополнялось поздравлением «С Победой!» [98]

А Парад Победы на Красной площади состоялся 24 июня. И опять он пришелся на один из величайших христианских праздников, на День Святой Троицы! По православной традиции это день торжества жизни. Храмы украшаются пышной зеленью березок, благоухают скошенной травой. Верующие на коленях читают особые молитвы, о ниспослании Святаго Духа. Вряд ли Сталин назначил дату парада случайно, церковный календарь он хорошо знал. В храмах звонили праздничные колокола – а по Красной площади торжественной поступью маршировали победители.

И все-таки Сталин не сделал решающего шага для поворота России к прежним духовным ценностям. Находился на самой вершине своего авторитета, но не сделал. Не повернул народ открыто к Православию. Не отменил революционных установок марксизма-ленинизма. Не хотел ломать фундамент, на котором возвысился сам? Или не смог? Опасался потрясений в государстве, раскола в собственной партии? Или переоценивал сам идеологический фундамент? Придавал ему большее значение, чем он имел на самом деле? Как бы то ни было, процесс остался половинчатым, незавершенным. Даже поверженные нацистские знамена в на Параде Победы полетели к подножию не христианской, а идеологической «святыни». К мавзолею Ленина. По иронии судьбы – большого друга (и агента) Германии, помогавшего рушить Россию. Но Русская Православная Церковь в ходе войны возродилась. Да, через Сталина. Однако возрождал ее Сам Господь в великом порыве всенародного подвига.

Глава 7

По другую сторону фронта

Стоит обратить внимание, что «зоной подвига», где кровь, грязь и страдания перемешивались с вершинами духовного подъема и очищением душ, «зоной подвига», засвидетельствованной многочисленными чудесами и явлениями святых, стала именно сражающаяся Россия. Зарубежные структуры церкви остались вне этой «зоны». РПЦЗ с началом войны опять делилась и межевалась на политические группировки. Меньшая часть, подобно Великому Князю Владимиру Кирилловичу, восприняла вражеское нашествие с радостью, как долгожданный «крестовый поход» против коммунизма. Но митрополит Антоний (Храповицкий), занимавший такую позицию, уже умер, его место во главе заграничного Синода занял митрополит Анастасий (Грибановский).

А у большей части эмиграции (в том числе и духовенства), возобладали симпатии к своей Родине. Но и искренний, бескомпромиссный патриотизм проявляла лишь небольшая доля священства РПЦЗ. Ведь оно всегда было близко к либеральной интеллигенции. Сам предстоятель РПЦЗ Анастасий (Грибановский) был англофилом, как и глава Западноевропейского экзархата Евлогий (Георгиевский). Главные надежды возлагались на победу англо-американской коалиции, а СССР заслуживал поддержки в качестве ее союзника. Всплывали те же мечты, как у русской либеральной оппозиции в 1914 году – что в альянсе с западными державами и Россия вынуждена будет пойти на реформы, повернуть на их путь развития.

В это время два видных теоретика из русской эмиграции разработали учение о «конвергенции». Первый – известный социолог Питирим Сорокин, получивший гражданство США и возглавивший факультет в Гарвардском университете. Второй – Василий Маклаков. В прошлом – защитник Бейлиса на нашумевшем процессе о ритуальном убийстве, посол Временного правительства во Франции и масон очень высокого ранга – 33-й степени Древнего шотландского устава. Согласно их теориям, капитализм и социализм должны были постепенно сближаться в политических, общественных, экономических моделях. А в итоге произойдет сращивание СССР с западным сообществом. Подобные надежды распространялись и среди «антифашистских» священников.

Но определяющее влияние на позиции духовенства оказывал другой фактор: в каких государствах оно находилось. Американская Церковь горячо сочувствовала Советскому Союзу, собирала средства в помощь ему – и на этой почве сближалась с Московской Патриархией, выступала заедино с представительством РПЦ в США митрополита Вениамина (Федченко). Но к ним примыкали и здешние священники РПЦЗ (иначе им было нельзя, за выражение вражды к союзникам американцев власти их по головке не погладили бы, да и сами прихожане их бы выгнали).

А Евлогий в Париже очутился под германской оккупацией. Хочешь или не хочешь, приходилось считаться с нацистами. Ну, а Синод РПЦЗ сидел в Югославии. Когда немцы захватили ее, они бросили в тюрьму главного покровителя зарубежников, Сербского Патриарха Гавриила. Русских архиереев не тронули, Церковь считалась важной для антисоветской пропаганды. Но у Анастасия (Грибановского) гестапо произвело обыск и взяло Синод под плотный контроль, зная о дружбе предстоятеля РПЦЗ с англичанами. 22 июня 1941 года он промолчал, воздержался от посланий и деклараций в поддержку Гитлера. Но и не осудил, когда такие послания к верующим распространили митрополит Западно-Европейский Серафим (Лукьянов), митрополит Германский Серафим (Ляде).

Синод РПЦЗ попытался занять «аполитичную» позицию. Действовать сугубо в интересах Церкви. В мировой схватке держаться как бы нейтрально, но воспользоваться ею, чтобы помочь возродить в России храмы и церковные структуры (разумеется, структуры РПЦЗ). Для этого митрополит Анастасий посылал на оккупированную территорию священников, богослужебную литературу, антиминсы. Но у него мало что получалось. Германская администрация ему не доверяла, его замыслами не интересовалась и содействия не оказывала.

Зато в 1943 году, когда стало известно об Архиерейском Соборе в Москве и выборах Патриархом Сергия (Страгородского), тут-то «нейтралитет» РПЦЗ кончился. Синод Анастасия (Грибановского) выразил бурное возмущение. Начал собирать своих архиереев, и в таком деле гитлеровцы очень охотно помогли. Невзирая на военное время, организовали для РПЦЗ в Вене полноценную Архиерейскую конференцию, куда съехались 14 митрополитов и епископов из разных европейских стран. Нацисты старались, конечно же, не из любви к Православию и не из альтруизма. Раскипятившиеся зарубежники приняли именно такие постановления и воззвания, какие требовались немцам. О том, что их Церковь не признает нового Патриарха Московского, считает его избрание нелегитимным и неканоничным. О призыве на борьбу с СССР «всех верующих Православной Русской Церкви на Родине и в рассеянии сущих». И еще «Резолюцию по вопросу о том, чем Церковь может содействовать борьбе с коммунистическим безбожием».

Но верующие «почему-то» не откликнулись на призывы архиереев, заседавших под покровительством врагов России. Не прошло и года со времени конференции, как те же русские верующие в солдатских шинелях вместе с неверующими в аналогичных шинелях победоносно покатились по Балканам, вышли к границам Югославии. Синод РПЦЗ предпочел эвакуироваться вместе с гитлеровскими оккупантами. Покатился по Европе без пристанища – Австрия, Чехия, Германия. Последнее, чем успел «прославиться» митрополит Анастасий во Второй мировой (и Отечественной!) войне – сошелся с предателем генералом Власовым, благословил создание его «армии». Счел, что это и есть самая правильная и перспективная сила: русская, но антикоммунистическая. Хотя никакой армии у Власова не было. Немцы не позволяли ее формировать. Только в ноябре 1944 года, когда Третьему рейху совсем припекло, и нацистское руководство хваталось за «соломинки», оно согласилось признать русских «союзниками», разрешило создать Комитет освобождения народов России (КОНР) – что-то вроде антисоветского «“правительства».

В Праге прошла первая (и единственная) конференция КОНР. Сборище получилось еще то! Вынутые из нафталина представители старой эмиграции. Красочные казаки с лампасами на немецких форменных брюках. Националисты разных мастей, в татарских халатах, в украинских и белорусских вышиванках. Делали доклады, спорили, приняли «Манифест КОНР». В Берлине на торжественном собрании по данному поводу присутствовал и митрополит Анастасий. В Берлинском православном соборе он произнес вдохновенную проповедь, что открывается новая страница в освобождении России от безбожных коммунистов. Но она-то не открылась. КОНР оказался мыльным пузырем, его «Манифест» – пустой бумажкой. А советские войска были уже рядом. Предстоятелю РПЦЗ Власов помог выехать в Баварию, навстречу англичанам и американцам. Сам выбраться не успел…

Иные судьбы складывались у церковных структур на советских территориях, оккупированных захватчиками. Румыны, вторгшись в Молдавию, сразу же восстановили Бессарабскую митрополию своей церкви. Но Гитлер «подарил» Антонеску еще и «Транснистрию», земли между Днестром и Бугом, город Одессу. Их тоже передали в состав Бессарабской митрополии. А на Украине, в Белоруссии, в западных областях России были и такие села (и немало), где немцев поначалу встречали как «освободителей». Крестьяне сами распускали колхозы, снимали со стен портреты Ленина и Сталина, доставали припрятанные иконы, открывали отнятые властями храмы… Но получили повальный грабеж продовольственных заготовок. Получили расстрелы и виселицы, взятие заложников – в то время, когда никаких партизан еще в помине не было, в порядке «превентивного террора», чтобы население трепетало и не думало о сопротивлении. Потом начался и принудительный угон молодежи на работы в Германию.

А на церковные структуры оккупанты начали распространять ту заготовку, которую заранее создали в Польше под началом подневольного митрополита Дионисия (Валединского) – Украинскую церковь. Но и в западных областях Украины, присоединившихся к СССР в 1939 году, большинство священников были «автокефальниками», перешедшими в РПЦ. Теперь они перекидывались обратно. На остальной территории Украины духовенства было мало, его выкосили кампании гонений и террора, теперь и сюда присылали «автокефальников», начинали служить на украинском языке.