Мужской взгляд. Дневник охотника за приключениями

Чтобы выучить жизни одного такого желторотого офицерика, чтобы выбить из его головенки всякую романтическую чушь с песнями и фильмами про войну, надо сильно поработать всем старослужащим. От командира части до матроса-сверхсрочника. Иногда и это не помогает, и, чтобы влить хоть немного ума в эти дубовые головы, приходится ставить раком весь Дважды Краснознаменный Балтийский флот. Да что там флот! Все Вооруженные силы России приходится нагибать!

Рассказываю. Отправил как-то командир двух свежеоперившихся летех Жилина и Костылина на первые самостоятельные учения. И бойцов им дал десять человек, чтобы не скучно было. И рацию им дали, и радиста, и оружия, сколько попросили. Чтоб все по-взрослому, по-рейнджерски было.

Летехам строго-настрого приказали побродить денек по квадрату №4, никуда из него не выходить, а вечером вернуться в часть.

Товарищи офицеры сильно обрадовались такому доверию со стороны командования, сыграли пионерскую зорьку, навешали на себя пулеметы, гранатометы и черт те знает что, нацепили маскхалаты и даже морды свои разукрасили, как в американских фильмах показывают. И маски камуфлированные сверху надели на все подразделение, чтоб круче было. И пошли они в четвертый квадрат. А по дороге заблудились.

Что делать? Как дорогу искать? Карта, конечно, имеется и компас. На карте написаны названия городов, деревень и поселков. Но вот сличить эти названия не с чем. Наши деревни и поселки легко обходятся без табличек с глупыми топонимами, а на проселочных дорогах знаки с названиями населенных пунктов исчезли еще в 1945 году.

И вот стоишь ты, сирота сиротой, на лесной опушке, смотришь в карту, смотришь на безымянную деревушку в три дома и думаешь: «И какого хера я не попал служить в ракетные войска? Беготни никакой, и координаты противника всегда знаешь!».

Вот и Жилин с Костылиным почесали свои тыковки, подумали и решили дорогу спросить у местных жителей.

Надо вам сказать, что разведчикам категорически запрещено вступать в контакт и даже показываться на глаза нормальным людям как на войне, так и в мирное время. Посему упаси вас Боже повстречать на своем пути диверсантов. Даже своих, российских, «родненьких». По нашей инструкции для вас это должно кончиться плохо или очень плохо.

То ли Жилин с Костылиным прогуляли занятие, на котором им эту инструкцию должны были довести, то ли еще какие-то соображения у них появились. А только вышли эти два известных героя на проселок и остановили подростка на велосипеде.

Представьте себе эту картину маслом: два здоровенных, вооруженных до зубов мужика в масках и без знаков различия, за спинами которых в перелеске расположилась на отдых целая банда таких же страшных и вооруженных людей, останавливают мальчишку и говорят ему с угрожающей интонацией, как это принято в крутых голливудских фильмах:

– А скажи нам, мальчик, как называется в-о-о-о-о-н та деревенька? – и тыкают пальцем в сторону населенного пункта, который мальчонка считает единственной своей родиной.

– Пу-у-у-у-пырловка, – отвечает мальчик и писается с перепугу в штаны.

– Ну хорошо, мальчик, – говорят ему вооруженные дядьки, – раз ты нам правду говоришь, мы тебя отпускаем. НО НЕ ВЗДУМАЙ ХОТЬ КОМУ-НИБУДЬ ПРОГОВОРИТЬСЯ О ТОМ, ЧТО ТЫ НАС ВИДЕЛ! ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ ТЕБЯ ДОСТАНЕМ!!! ТЫ ПОНЯЛ?!

Мальчик говорит, что все понял, бросает велосипед, бежит в деревню и немедленно сообщает маме с папой, что видел в лесу вооруженных террористов, которые говорят с акцентом и готовятся напасть на важнейший стратегический пункт Пупырловка.

Мама с папой опрометью бегут в сельсовет и звонят в райотдел милиции, чтобы сообщить о террористической угрозе. При этом не забывают приукрасить историю сынули настолько, что дежурный ОВД мгновенно поднимает тревогу и звонит дежурному Управления внутренних дел области. ОБЩАЯ ТРЕВОГА! ОБЩАЯ ТРЕВОГА! НА ТЕРРИТОРИИ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ ОБНАРУЖЕНА ВООРУЖЕННАЯ ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ГРУППИРОВКА ЧИСЛЕННОСТЬЮ 50 ЧЕЛОВЕК. НЕМЕДЛЕННО ПРИНЯТЬ ВСЕ МЕРЫ ДЛЯ ОБНАРУЖЕНИЯ И ЛИКВИДАЦИИ ТЕРРОРИСТОВ! УНИЧТОЖИТЬ ТЕРРОРИСТОВ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ! В ПЛЕН НЕ БРАТЬ! В ПЕРЕГОВОРЫ НЕ ВСТУПАТЬ!

Начальник УВД немедленно ставит в известность начальника УФСБ и командующего Балтийским флотом, а те ставят на уши Генеральный штаб и Верховного главнокомандующего.

Через час после встречи наших лейтенантов с мальчиком, имя которого для истории навсегда утеряно, в искомый квадрат уже летели вертолеты, мчались БТРы морской пехоты, тентованные «уралы» с пограничниками и автобусы с ОМОНом. А квадрат, между прочим, был девятым. И по данным оперативного дежурного флота никаких наших подразделений в этом квадрате в этот тихий и солнечный осенний день не было. Потому что по плану учения проходили в квадрате номер четыре.

И в самый критический момент всей нашей истории, когда над девятым квадратом и над головами ничего не подозревающих офицеров и матросов Балтийского флота нависла смертельная угроза, Жилину и Костылину пришла в голову идея поиграть с радиостанцией. Выйти типа на связь со штабом, сказать че-нить в ларингофон. Сказано – сделано. Вышли на связь и сообщили кому надо, что немного заблудились и бродят вокруг Пупырловки. Но это ничего страшного, потому что они уже сориентировались и сейчас пойдут в нужный квадрат.

– ВСЕМ СТОП! – заорал наш дежурный в телефонную трубку.

– СТОП! НАЗАД! НЕ СТРЕЛЯТЬ! – заорал оперативный дежурный флота.

– АХ ВЫ, СУКИ! – воскликнули омоновцы, фээсбэшники, погранцы и прочие простые и решительные парни, которые уже мысленно примеряли на себя ордена и медали за боевые заслуги.

И только Верховный главнокомандующий ничего не сказал. Он в очередной раз поправлял здоровье и ничего членораздельного в этот момент произнести не мог.

А Жилина с Костылиным было жалко. После возвращения в часть их так трахнули, что мальчики еще две неделю в раскоряку ходили, учили инструкции и публично зарекались в войнушку играть.

КОРТИК

Из Балтийского госпиталя, куда 26 апреля 1996 года меня приволокли на носилках с инфарктом миокарда, я убегал два раза.

Первый – через неделю после госпитализации. Берегом моря и перелесками обошел КПП, выбрался на трассу Калининград – Балтийск, встал «андреевским крестом» на пути гражданского КамАЗа, вскарабкался в кабину к оторопевшему и растерявшемуся от моей наглости водителю и приказал ему ехать в часть. Шофер не осмелился возражать наголо обритому попутчику в госпитальной пижаме и шлепанцах на босу ногу. Вероятно, во взгляде у меня сохранилось еще что-то потустороннее, что я вынес с того света, поэтому водитель старался сидеть ко мне вполоборота, чтобы не выпускать из виду. На всякий случай.

Добравшись до места, я выпрыгнул из кабины грузовика у шлагбаума, спокойно прошел КПП (дежурный матрос не посмел остановить старослужащего) и прямо в чем был вломился в кабинет к командиру части.

Когда кэп увидел меня в пижаме и с горящим взором живого мертвеца, он чуть было в окно не кинулся. Но мигом взял себя в руки и спросил слабым голосом:

– Валера? Тебе чего? Ты как через посты прошел? Ты же под капельницей должен сейчас лежать.

– Товарищ командир! – услышал я собственный истеричный голос. – Я хочу служить в спецназе. Не разрешайте докторишкам меня комиссовать. Мне очень жаль, что я… наговорил вам лишнего. Я себя плохо чувствовал. Извините. Но сейчас все в полном порядке. Разрешите идти в расположение и продолжать службу?

Но командир не разрешил. Услышав «товарищ командир» и сообразив, что я не собираюсь его душить в припадке справедливого гнева, командир приказал отвезти меня обратно в госпиталь и приковать цепью к койке.

Цепью меня не приковали, но следить стали пристально, и второй раз убегать мне было уже сложнее.

А бежать надо было позарез. Приближалась пора сдавать госэкзамен. И я твердо был намерен разделаться с высшим образованием в текущем году.

Второй раз из госпиталя меня вывез школьный приятель, недавно получивший звездочки лейтенанта и ослепивший своей белоснежной улыбкой теток на КПП.

Я заскочил домой за формой (как контрактник, я носил такую же форму, что и офицеры-мичмана), потом заехал к сослуживцу Андрюхе Баринову – счастливому обладателю мичманских погон, кортика и огромного количества наград за безупречную службу.

И вот в таком виде – белая фуражка, туфли на каблуке, брюки-клеш, андрюхин китель с медалями, парашютными и водолазными значками, штатом «Спецназ ВМФ», с золотым кортиком на боку и совершенно пустой головой – я вступил в аудиторию, где заседала высокая государственная комиссия.

В одной руке фуражка, другая рука придерживает кортик, грудь колесом, «Разрешите взять билет», «Разрешите готовиться», «Разрешите отвечать» – и наши ученые дамы и не менее ученые джентльмены, мягко говоря, растаяли. Что и говорить, филфак – это не то место, где каждый день можно увидеть живого мужчину. Да еще и военного.

Билет я отвечал уважаемым профессорам Бобчинскому и Добчинскому.

Добчинский совершенно не слушал ту ахинею, которую я нес, отвечая на первый вопрос экзаменационного билета. Старичок как завороженный во все глаза смотрел на значки-шевроны-погоны и выражением лица напоминал дошколенка, впервые увидевшего «дяденьку-моряка». Профессор дождался паузы в моей речи и немедленно спросил, за что мне дали вот этот значок. Ответ мой был четким, развернутым и содержал массу специальных слов, самыми простыми и понятными из которых было словосочетание «диверсионная операция». Моя терминология понравилась Добчинскому больше, чем терминология Жирмундского и Колесова, а когда он прочитал на шевроне слово «спецназ», то вопросам, не относящимся к теме, не было конца.

Профессору Бобчинскому все-таки удалось сохранить каплю здравого рассудка. Он понял, что кроме этапов укладки парашюта я сейчас ничего рассказать не способен, поэтому профессор мягко остановил поток моего красноречия и тактично спросил:

– Скажите, а… кем вы сейчас работаете? То есть по какой профессии служите? В смысле, кто вы сейчас по должности?

– Заместитель командира группы специального назначения, – не моргнув глазом соврал я.

– А зачем вам диплом о высшем образовании?

– Чтобы стать командиром группы специального назначения, – на этот раз мне удалось сказать почти что правду.

– А вот это… специальное назначение, – замялся господин профессор, – как-нибудь связано с филологией?

– Никак нет!!! – последовал четкий ответ.

– Хорошо, – с видимым облегчением констатировал Бобчинский, – госэкзамен вы сдали. Можете идти, товарищ военный.

Вы спросите, а почему я в своем собственном парадном кителе на экзамен не пошел? В кителе с нашивками старшины первой статьи? А я вам отвечу: все дело в кортике! Старшинам он не положен, вот и пришлось стать мичманом на пару часов. А кортик мне нужен был до зарезу. Без этого ритуального украшения черта с два бы я экзамен сдал. Военная хитрость, елки.

Потом меня угораздило поступить в аспирантуру и, к ужасу Бобчинского, Добчинского и других милых и безобидных университетских профессоров, вернуться в родную альма-матер, чтобы преподавать… литературоведение. Потом пришлось получать юридический диплом, потом изучать экономику, политологию… Да всего и не перечислишь. Воистину, век живи – век учись. Но сдачу своего первого государственного экзамена я всегда вспоминаю как самую блестящую. Во всех смыслах этого слова.

ЖИТЬ ВЕЧНО