Двое в тиши аллей

Григорий любил всех одинаково. Был ласковым, щедрым на секс и ласки, вот только деньгами и временем делился осторожно. Отношения со всеми тремя женщинами складывались стабильные, протекали неспешно, ритмично и очень ровно, без эксцессов.

Жанна тоже не заметила по поведению мужчины, что у неё есть конкурентки.

А ведь странно. Любая женщина способна по запаху ощутить наличие соперницы. Секс вообще явления очень ароматное, особенно для постороннего носа. Ферромоны вызывают желание и эйфорию у всех и каждого, а Гришке удавалось дурить всех дам одновременно. Как!

В конце концов, Жанну сумели уговорить выпить вина, потом водки. Дело помаленьку сдвинулось с места. Сценарий её романтической любви оказался идентичным общесемейному.

Галюня слушала её, роняя слезы, – что, что с нами всеми на самом деле произошло, выходит, мы самые настоящие извращенки, если вдуматься. Передавали его из рук в руки, точнее – из вагины в вагину. Бр-р-р… как представлю себе, что в пятницу… надо продолжить расследование именно с пятницы. Хочу знать, кому я обязана своим здоровьем. За пятнадцать лет ни одного воспаления. Шесть женщин и все здоровы. Выходит, никто из нас ему не изменял, а он изменял всем. Каков, однако!

Позже когда женщины дошли до нужной кондиции, все трое обнимались. Спать легли вповалку, не раздеваясь.

Теперь и Жанна заинтересовалась. Поверила, что рассказанное Галей и Светой не версия, а реальный пейзаж событий.

Гриня-Гриня! Взял и развёл всех, имея от этого немалые дивиденды в виде обильного секса с абсолютно разными дамами, правда, одинаковой комплекции. Если те три женщины – понедельник, вторник и пятница, существуют, выходит, что Григорий проживал одновременно шесть жизней. Как он умудрялся в них не запутаться!

– Девочки, вспомните, он никогда не называл вас чужим именем, нет… странно. Даже во сне не называл, – спросила вдруг Света.

– Знаешь, по четвергам, когда приходил от Жанны, он часто разговаривал во сне. Очень неразборчиво, но кого-то определённо звал. Теперь припоминаю, от Жанки он приходил измочаленный вконец. Чем вы с ним занимались, что он падал от усталости?

– Чем и вы с ним. Будто не знаете.

– Знать-то знаем, но меня он имел два дня подряд и выглядел молодым огурцом, а от тебя приходил полуживой. Ты его что, пытала?

– Скорее он меня. Я не знаю, что вам сказать. Не было у меня другого мужчины, а с ним всегда одинаково. Сама же сказала: сюда, сюда и сюда.

– Во сколько он от тебя уходил?

– Как обычно, часов в девять-десять. Всегда говорил, что остался бы с удовольствием ещё, но служба.

– Света, Жанна, лично я устала от всех этих секретов. Давайте в субботу их закопаем вместе с нашим общим мужчиной, и больше не станем к ним возвращаться, а?

– Идея замечательная, но ведь ты первая от любопытства свихнёшься.

– А я любовника заведу. Трёх любовников. Нет, пусть их будет семь. На одного больше, чем у Гришки любовниц. Пусть он в гробу перевернётся, скотина. Ботинки ему надену разные, рубашку не глаженную. Не люблю, когда из меня дуру делают. И вообще, сколько мы говорим, рассказываем, всё только про секс. А про любовь у кого-то с ним было? Я могу похвастаться только первыми несколькими месяцами, когда в глазах яркие фонарики горели, когда всё вокруг кружилось, пылало и плавилось. Когда живот стало отчетливо видно, Гриня потух. Или протух. Да, секс с ним всегда был фантастическим. А кроме… кроме, что было! Я же от одиночества и грусти чуть руки на себя не наложила. Равнодушным он был, если честно, бесчувственным, ленивым. Только теперь поняла, что жил муж только для себя. А я, да все мы, были лишь удобность подстилкой. Хорошо устроился мальчик.

– Знаешь, Галюня, наверно ты в чём-то права. Он же никогда ни в чём мне не помогал, ни о чём не спрашивал. Но жаловался на жизнь часто. Похоже, правда, это не про любовь. И всё же, мне было с ним сказочно хорошо. Я бы ещё не отказалась вот так, без любви, но с аппетитным сексом, до конца жизни, – мечтательно пробубнила Света, – замужем-то я побыла, почти год. Честно скажу – не понравилось, не вдохновило. Козёл был мой муж. Лентяй, дурак, и приживала.

– На мне он обещал жениться. Я его точно любила. И сейчас люблю. Наверно. Больше мне любить некого. Пятнадцать лет ждала от него предложения. Не отговаривайте меня, не расстраивайте. Пусть он ушёл, но останется память, как о самом любимом человеке в жизни, – с горечью в голосе, всхлипывая, пафосно произнесла Жанна.

– Кто же тебя отговаривает, дуреха? Люби на здоровье. Только попытайся с другого ракурса на события своей жизни, на судьбу посмотреть. Он же нам всем жизнь испоганил, если вдуматься. Пользовался всеми нами как красивыми вещами: как хорошей машиной, как дачей в престижном посёлке, как швейцарскими часами. Мы же, все три, симпатичные бабы, востребованные. Ребёнок только у Галюни. А мы в пролёте. Скажи, что не мечтала о ребёнке, ни за что не поверю. Он нас сексом и обещаниями, словно паук муху опутал с ног до головы, и повесил на просушку на удобную паутину. Или как коллекционер бабочек – на булавку и в витрину. Вытаскивает такой любитель время от времени очередной экспонат, любуется, а тем временем у нас с крыльев пыльца облетает, тлен потихоньку подбирается, узор тускнеет. Усекла, о чём я… то-то!

– И что теперь нам со всем этим знанием делать, в петлю лезть? Мне уже тридцать семь лет. Кому я теперь нужна, – Жанна таки заплакала.

Подруги, как их теперь ещё называть, гладили её по головке, успокаивали, – нас же теперь трое. Проживём как-нибудь. Конечно, своими будущими любовниками я с тобой делиться не собираюсь, но мужика мы тебе обязательно найдём.

Галюня и сама хотела разреветься, но сравнивая свою жизнь и стабильный социальный статус с тем, что вырастили девчата, ей становилось легче. Она всё-таки вдова, познала радость материнства, а они… несчастные женщины.

Впрочем, на этом жизнь не кончается. Может и им когда-нибудь повезёт.

Такая же, как тогда

Другая сторона моей луны

Заглядывает в комнатные сны,

Минуя маяки и якоря, –

Мои моря волнуются не зря:

Луна лучами трогает песок,

Нечаянно касаясь голых ног,

Она рисует знаки на воде,

Невидимые для других людей,

Она скалу стирает в порошок

И говорит – "всё будет хорошо",

Её слова фальшивы и темны, –

Но я спешу на зов моей луны.

Елена Ивченко

Человек, даже самый-самый одинокий, абсолютно не романтичный, циничный и чёрствый, живёт среди людей и не может не общаться. В скорлупу беспомощного отчуждения, в принудительную изоляцию от нравственного и эстетического влияния на собственную личность мира, в озабоченную настороженность по поводу всего, что его окружает, в агрессивную враждебность к людям, в холодное равнодушие и предубеждение он упаковывает себя сам.

Каждый оказывается внутри гнетущей пустоты, следуя разными тропами, иногда настолько экзотическими, что диву даёшься.

Третий год пошёл, как я болезненно, очень некрасиво, даже жёстко расстался с женой, но всё ещё переживаю мучительное, ноющее фантомное увечье, не в силах окончательно отторгнуть воспалённую опухоль, возникшую на том месте, где обитала любовь.

Крушение устоявшихся отношений подобно сокрушительному нокауту выбивает из тела дух с непредсказуемыми последствиями.

Попытки излечиться от недуга я предпринимал неоднократно: несколько раз пытался выстраивать отношения с женщинами, по большей части одинокими и неприкаянными, которые тоже были травмированы подобным образом. Таковы реалии среднего возраста.

Разведёнок и брошенок в близком ко мне окружении оказалось достаточно много, чего прежде я абсолютно не замечал.

Внешне эти дамы выглядели вполне благополучно, респектабельно, казались счастливыми, довольными жизнью. Впечатление оказалось обманчивым. Стоило к ним прикоснуться, даже на уровне солидарности с общими проблемами, по поводу искренней симпатии или участливого сочувствия, как они стряхивали с себя непробиваемую броню эмоционального оцепенения. Дамы расслаблялись, мгновенно теряли способность к сценической театральности бытового и интимного поведения, показывали во всей неприглядности трогательную беспомощность, унизительную беззащитность и болезненную хрупкость – всё, что старательно скрывали от враждебной среды обитания. Чтобы выжить в быстро меняющемся мире, нужно быть сильным, в особенности, когда сложностей слишком много, а ты один.

Взволнованные приятельницы погружались с головой в гранитную толщу тягостных романтических воспоминаний, начинали безжалостно теребить свои и мои трепетные духовные струны, заполняли пустоту тоннами закапсулированных обид и нестерпимо ноющей боли по поводу несостоявшегося счастья, пытаясь не столько вызвать сочувствие, сколько желая слить вовне осадок от накопившегося душевного мусора.

То, что мир вокруг не становится чище, когда свалка отходов перемещается в другое место, нам невдомёк.

Почти все предлагали утилизировать нравственные страдания совместно, коллегиально облегчить непереносимые душевные муки, преимущественно с помощью классической методики восстановления психического и физического здоровья методом погружения в мир грёз – заняться сексом, чтобы заглушить хоть на время боль, чтобы избавиться от страданий.

Это не был тот, переполненный гормонами, фантазиями, эмоциями страсти и любовного восторга эротический поединок романтически настроенных соперников, от которого “напрочь сносит крышу”, скорее стон, причитания о злосчастной судьбе, которая всегда всё портит.