В любви то радостно, то больно

– Доктор, доктор, – услышал он глухо, словно издалека, чей-то зов, – вам плохо?

Пал Палыч медленно возвращался в реальность, обнаружив, что крепко обнимает Люсию за талию, уткнувшись лицом в её плотный животик.

– Простите ради бога, голова закружилась. Устал, наверно. Много работаю. Вы как, не испугались? Сейчас-сейчас, приду в себя. И продолжим.

– Что вы, доктор. Теперь я вас обязана лечить. У меня где-то бальзам звёздочка был. Прилягте, намажу вам височки. Не переживайте, всё будет хорошо. Мама меня учила, как справляться с такими ситуациями. Советую пить воду со свежим лимоном. Мне всегда помогает.

Люсия суетилась возле Пал Палыча, не обращая внимания на то, что на ней совсем ничего нет, кроме трусиков. Мужчина уже окончательно пришёл в себя, но не хотел себя выдавать. Ему определённо нравилось наблюдать, как подпрыгивают упругие грудки, чувствовать нежные прикосновения, слушать мелодичный голос.

Голос! Удивительно, но Люсия не хрипела, не обливалась потом, не выглядела больной и беспомощной. В сложившейся ситуации было что-то нереальное, мистическое. С чего бы, например, ему, взрослому мужчине, отнюдь не мальчику, было спасаться бегством в беспамятство от приступа мимолётной впечатлительности, укрываться спасительным обмороком, словно застенчивый юноша, впервые увидевший распустившийся бутон девичьей груди?

Такой силы влечение посетило его впервые в жизни.

Пал Палыча трясло от избытка энергии. Его корёжило и ломало неведомое влечение, силу и причину которого он, дипломированный терапевт, не мог объяснить и понять. В его врачебной практике такое случилось впервые.

На настенных часах, куда Павел нечаянно посмотрел, было уже без четверти девять. Впереди  два нереализованных вызова, а он лежит и глазеет исподтишка на обнажённую нимфу, вынашивая в подсознании откровенно пикантные планы, которым никогда… никогда не суждено воплотиться в реальность.

Зачем он ей такой нужен? Зачем?

Тем временем женщина отвернулась, бесстыдно выставив напоказ не менее соблазнительный контур, чтобы одеться. Её грациозные, волнующие женственностью движения приводили Павла в неистовство, заставляли страдать и восторгаться одновременно.

Мужская психика, не выдержав борьбы желаний с запретами, раскалилась добела, вытворяя с телом немыслимое: сердечные ритмы пошли вразнос, кровь сосредоточилась ниже пояса, дыхание запирало, эйфория и возбуждение перемежались приступами отчаяния.

Пал Палыч затаил дыхание, сосчитал до десяти, – Люся Леонидовна, зря вы всё-таки оделись. Я вас так и не осмотрел. Давайте уже завершим процедуру. Назначу вам лечение и пойду уже на следующий вызов.

– Ага, видела, как вы эмоционально реагируете на девичью грудь. Я так испугалась, когда бросились меня обнимать, а вы брык и в техническом нокауте. Не нужно меня больше лечить, мне уже лучше. Наверно простуда от страха убежала. Это надо было видеть: взрослый мужик насмотрелся на сисечки и поплыл в мир грёз. Чудеса, да и только. Экий вы доктор впечатлительный. Я вас пожалуй провожу. Что-то переживаю. Куда нам на следующий вызов?

– Нам?

– Не могу же я вас такого беспомощного бросить на произвол судьбы. Как ни крути, я теперь за вас в ответе.

Притормози у счастья

Три дня в небесной канцелярии происходило нечто несуразное. Верхушка лета – сезон удушливого зноя и редких грозовых разрядов, а на город, где жила семья Ворониных, налетели вдруг холодные дожди без конца и начала.

Температура опустилась до восьми градусов. Непрерывный поток воды по капельке высасывал из душ и тел, оглушённых несвоевременной погодной мутацией последние возможности приспособиться.

То тут, то там стихия обрывала линии электропередач, рушила мачты, удерживающие провода, не выдерживали нагрузки трансформаторные подстанции. Фёдор работал в аварийной бригаде. Трудились на пределе возможностей, поскольку современная жизнь без электричества немыслима в принципе: отключи подачу энергии и жизнь замрёт.

Прошедший день был на редкость неудачным. Бригада ремонтников металась с одного вызова на другой, некогда было перекурить, съесть бутерброды. Два раза попадали в разлив, едва не утонули вместе с аварийной машиной.

Витька Угольников получил серьёзный ожог, замкнув собой цепь неожиданно свалившейся шиной на линии, которую диспетчер по какой-то причине не отключил, хотя по рации сообщили, что участок обесточен.

Мало того, что целый день крутились под проливным дождём, устали, промокли до нитки, так ещё пришлось писать подробные объяснения, потом допрашивали с пристрастием.

Фёдор долго стоял под горячим душем, согреться и расслабиться не получалось. Было впечатление, что под пресс положили пакет со льдом. От голода, напомнившего вдруг о себе, неприятно урчало в желудке.

Только когда приятно зарокотал двигатель старенького Опеля, а печка выдала первые порции тёплого воздуха, удалось немного отключиться от перегрузки, от готовности к экстремальной жизнедеятельности.

Растекавшееся по расслабленным мышцам тепло вызвало ощущение тяжести, Фёдор на ходу задремал, едва не отключился.

Дома ждали. Хотя, последние несколько месяцев он не был в этом уверен. Как-то неуютно стало в семейном гнёздышке. Ангелина, которую раньше он нежно называл Геля, всё чаще воспринималась как Ангина с осложнениями. Кто она ему?

Вначале Фёдор воспринимал лишь романтические эпитеты: любимая, милая, моя, изредка обращаясь к жене сладенькая или малышка, когда желание и нежность выходили из берегов. Какая она была ласковая и нежная, какая тонкая и звонкая.

Была, да-а-а. Именно была. Ведь часа не могли прожить друг без друга: тело начинало гудеть и вибрировать, как двигатель автомобиля, когда через карбюратор подаётся в камеру сгорания обеднённая топливная смесь.

Хорошее настроение и радость наполняли Фёдора лишь в присутствии любимой, особенно в те моменты, когда прикасался к ней или смотрел глаза в глаза.

Теперь он не может ответить себе на систематически загружаемый в мозг вопрос: почему он вообще на Ангелине женился, разве на то была причина? Неужели мы женимся потому, что так принято?

Конфликты и дипломатические споры начались через месяц после свадьбы, но сила влечения и страсти запросто стирала любую обиду.

Чтобы почувствовать себя счастливым достаточно было поцелуев и объятий, глобальные же противоречия легко преодолевались в постели, поглощаемые острыми ощущениями, сладчайшими эмоциями и пикантными упражнениями интимного характера .

Любовь, не любовь – что-то магнетическое долгое время объединяло Фёдора с женой, он мучительно нуждался в близости.

Почему теперь Ангелина перестала возбуждать? Ведь она по-прежнему красива, но желания дотронуться до спелой груди, обнять, поцеловать за ушком или в шею, с вожделением залезть рукой под юбку или головой под кофточку, вдохнуть до головокружения аромат женского тела, чувствуя, как волнуется пульс в каждой клеточке тела, как кровь устремляется вниз живота – ничего этого давно нет.

Ангелина есть, Фёдор тоже, а желания слиться в любовном экстазе исчезло. Порой несмотря на усталость очень не хочется возвращаться домой. На работе или с друзьями куда интереснее.

Сложно понять, почему испарились чувства. Хотя, чего от себя-то таиться? Всему виной тёща, возложившая на себя по собственной воле роль дрессировщика, с садистским удовольствием формирующего характер дочери, наставляя её, как правильно надевать на супруга ошейник, как пользоваться естественными различиями и физиологическими преимуществами, чтобы добиться повиновения и исполнения желаний.

Паулина Леонтьевна контролировала все аспекты семейной жизни молодожёнов, влезала в хозяйственную, финансовую, даже интимную сферу, требовала отчёта по доходам, расходам и планам.

Фёдор не имел склонности к интригам, таланта и желания  отстаивать свою точку зрения, добиваться лидерства в семье, хотя в бригаде его слушались беспрекословно.

Постепенно тандем жена-тёща сосредоточил в своих руках властные полномочия, с усердием и упоением пользовался ими, невзирая на его мнение.

Сегодня мужчина был настолько утомлён, что не было сил думать о сложностях семейных отношений. Он хотел погрузиться в атмосферу домашнего уюта, поесть домашней стряпни, сесть в удобное кресло с бутылочкой холодного пива, несколько минут посмотреть телевизор и уснуть.

Аварийных заявок, когда закончилась смена, накопилось столько, что ночная бригада никак не смогла бы с ними справиться. Значит, следующий день будет опять изнурительным и суматошным.

Фёдор был бы весьма рад и признателен, если бы сегодня его избавили от общения с тёщенькой, если бы Ангелина встретила с улыбкой, вместо привычной процедуры травмирующего психику выноса мозга.

Тишина и спокойствие – вот в чём он нуждается. Всё прочее потом, не сейчас.

У него от усталости кружилась голова, закрывались, как ни старался, глаза.

– Припёрся! Не прошло и полгода. Совесть у тебя есть, – слишком эмоционально для рядовой ситуации закричала жена, напрягая мимические мышцы и брызгая слюной, – так-то ты относишься к родственникам!

– Ангелина, у меня был очень тяжёлый день. Остановись, не начинай. Отдохну и сам себе качественно вынесу мозг, но сначала борщ… или котлеты, без разницы чего. Я не ел со вчерашнего дня, ужасно устал, хочу спать.

– А маму, маму мою с юбилеем поздравить не хочешь, – голосом Паулины Леонтьевны верещала супруга, – она о тебе паразите-бездельнике никогда не забывает. То носки, то футболки дарит. Говорила мне маменька – за кого замуж идёшь, он же и меня и тебя до инфаркта доведёт. Теперь вижу, что права она. Куда мои глазоньки глядели, когда чурбану бесчувственному девственность жертвовала, когда красоту, честь и молодость безоглядно вручила! Не способен ты Федька ценить женскую заботу и беззаветную преданность.

– Ангина, тьфу ты, Ангелиночка, накорми сначала, напои, спать уложи. Утро вечера мудренее. Не могу я о каждой мелочи помнить, у меня по жизни другие задачи и цели. Работа тяжёлая и опасная. Разве сложно было утром мужу тормозок с бутербродами на работу собрать, напомнить о памятной дате?

– А я не работаю, я спать не хочу! Столовка для того существует. И книжка записная. Ты ещё мой день рождения забудь – живо у меня с жилплощади вылетишь.