Удовольствия на копейку, зато отходняк такой, что лихорадка и грипп, в сравнении с ним просто игра в песочнице.
Генка задумался: пить или ну его?..
Однако, душа мается и успокоить её более нечем.
И чего, скажите на милость, эта самая сущность так разгулялась – покоя не даёт, который день подряд?
А дело в том, что Верочка, жена его ненаглядная и мать двоих детей, произведённых совместно, взбрыкнула очередной раз: ушла жить к подвернувшемуся по случаю кобелю, которого злосчастная судьба лишила здоровья и благополучия, а супруга, в силу природной жалости и извращённо усвоенного материнского инстинкта, его пожалела.
– Петенька такой неудачник, судьба отняла у него всё. Только подумай: инфаркт у человека, сахарный диабет, давление жуткое, жена бросила, детишки знаться не хотят. Всё одно к одному, в итоге не жизнь, стихийное бедствие. Петюня без меня не выживет. Я ему просто необходима, как вода или воздух. Буду спасать.
– А о нас с детишками подумала? Кто нас от проблем и невзгод избавит, причиной которых в первую очередь ты со своей неразборчивой, инопланетной жалостью? Это что же получается: жену отдай дяде, а сам иди к б***и?
Не пойму я тебя, Верочка. Вроде хороший ты человек, душевный, с тонкой чувствительностью, а ведёшься на коварный призыв субъекта, нагло втирающего тебе байку про незаслуженные беды и несчастья. Он ведь лень свою, нравственную нищету и физическое тщедушие как заслугу, благородство и бескорыстность преподносит, вызывая у тебя приступ необъяснимой альтруистической жертвенности.
Ты пытаешься отдать всё, а взамен? В качестве возмещения, они вручают тебе себя любимого, только и всего. Со всеми необъятными заморочками, между прочим заслуженными. Ведь кроме геморроя, эти господа ничем более не обременены: ни состоянием, ни семьёй, ни умом, ни благородством. Что у твоих подопечных есть, кроме болезней и потребностей? Да, ничего.
– Всё ты правильно говоришь, Геночка. Всё так. Наверно. Не знаю. Не всё так просто. Ты не можешь войти в его положение, а я могу. Несчастный он, неприкаянный, больной… нуждается во мне, как младенец в мамке. Не выжить ему одному. А тут я… чем смогу, тем и помогу. Люблю его, опять же.
– А меня, детей, дом свой, наконец, судьбу свою беспокойную и неустроенную, любишь? Что за гормоны такие покоя тебе не дают, влюбляться заставляют в каждого встречного и поперечного, кому хуже, чем тебе, у кого ни за душой, ни в сердце ничего – гниль, пустота.
– Да как же это пустота, если человек любить умеет. У него тело больное, а душа чистая, здоровая. За то и страдает бедолага, что сердцем светел. Души он во мне не чает, боготворит, обещает век на руках носить.
– Да тебя ли он любит, дурёха? Скорее сиськи твои налитые, фигурку точёную, да глаза цвета спелого гречишного меда – всего того, чего лишён в силу пребывания в закрытом медицинском учреждении, где ты укольчики делаешь и горшки за ним выносишь.
А ещё ненаглядный твой вожделеет к заветному кусочку сладкого пирожка, какой скрывается под подолом белого больничного халата. Всё просто и ясно: секс ему нужен: бесплатный, безопасный, по причине принадлежности тебя к штатному медицинскому персоналу, да положительные эмоции для скорейшего выздоровления. И всё. И никакой любви. Голая меркантильность, грубый расчёт.
– А если и так… он ведь ответить тебе не может, значит, говорить о нём вольно можно, что угодно. Но это нехорошо. Ты ведь не такой. Пошла я, с ним жить буду. Не отговаривай. Да, а тебя я очень люблю. И детишек. Скажешь им, что мамка в командировке или ещё чего, сам знаешь.
– Они уже не такие маленькие, как прежде. Сами всё поймут. А тебе ещё раз скажу – глупая ты и беспринципная. Сама не ведаешь, что на что меняешь. Этому орку внутренний твой мир побоку, он приспособленец, ловелас и банальный альфонс. Более удобную бабёшку найдёт, как только на ноги встанет, и выбросит тебя из своей никчёмной жизни, как грязную использованную тряпку, помяни моё слово.
– Прощай, Геночка! И зла на меня не копи. Ты всё равно самый лучший. Если бы не ты…
– Тогда что тебя в это пекло гонит? Это выгодный обмен, купля-продажа?
– Это, жизнь. Моя жизнь. Просто она такая.
Генка поднял стакан, посмотрел его на просвет невидящими глазами и опрокинул в рот, не чувствуя вкуса или горечи, как родниковую воду.
Закуска в рот не лезет: почему, ну почему, он такой безвольный? Что заставляло прежде и теперь вынуждает его мириться с её ненормальностью? Нужно, с психиатром посоветоваться: вдруг, это болезнь или мания? Может, лечить нужно… Не догоняет Генка, как человек может быть настолько беспринципным, просто никак.
Какая у них была любовь: проникновенная, нежная, бескрайняя – не чувства, музыка.
Насмотреться на Верочку не мог, а она на него. Облизывали друг дружку как леденец, смаковали тактильные ощущения, незнакомые дразнящие запахи, сладкий, незабываемый вкус поцелуя длиной в час, а то и больше.
С ума ведь сходили, от влечения и привязанности одновременно, до истомы, до изнеможения.
Когда однажды дело дошло до эротики, а позднее и секса – улетали в иные галактики, часами и днями не были в состоянии вернуться на грешную Землю. Первый раз в первый класс – всегда незабываемо.
Верочка была бесподобна и по-настоящему великолепна. У них напрочь отсутствовал практический опыт, который добывали совместными стараниями посредством проб и ошибок, методом научного, так сказать тыка.
Неподготовленный физиологически организм тогда атаковали превосходящие силы гормонов, вызывая реакцию, как на боевые отравляющие вещества, поражающие одновременно сердце, мозг и нервную систему, парализующие сопротивление сторон.
Каждое прикосновение вызывало эйфорию, сходную с наркотической: соперничать с этой напастью не только невозможно, но и не хотелось.
Кому придёт в голову выбрасывать крылья и перестать летать, если природа наделила этой уникальной способностью?
Только ненормальный может отказаться от лучшего из того, что может предложить жизнь.
Конечно, деликатесы предпочтительно не жрать, а смаковать, но когда на тарелке лежит изысканная сладость, просто невозможно удержаться от лишней конфетки.
Разгоряченное тело, минуя мозг, торопится отведать новую, такую соблазнительную, хоть и лишнюю, порцию вкуснятины: пусть уж потом будет хуже, но сейчас мы съедим всё.
Эротическое блюдо не заканчивалось, сколько ни черпай, как в любой истории со счастливым концом, как в сказке про чудесную меленку.
Завершение одного круга блаженства оборачивалось началом следующего, источником новых и новых наслаждений, разнообразию которых нет числа. Да и кто считал эту прибывающую наличность, поступающую в совокупности, которую Верочка вечно путала со словом совокупление, что вызывало неудержимый смех у Генки и неугасимый приступ железной эрекции.
Всё это было. Если подумать, то и не столь давно – меньше десяти лет назад. А словно целая вечность прошла.
Жили-жили, душа в душу, и на тебе… сюрприз. Так ведь не первый уже. Сколько их было. С тех пор, как Верочку перевели из детского отделения в хирургию всё и началось. Почти сразу.
Верочкина чувствительность изначально была запредельной: бывало, да не раз, когда от поцелуя у неё обносило голову, объятия заканчивались глубоким обмороком. Это совсем не мешало ей бросаться в омут эротических грёз с головой, причём она противник постепенности: хочешь удовольствия – прыгай сразу, окунайся, не думай о последствиях.
Она и не думала никогда, этим занимался Генка, исправляя раз за разом её прыжки налево.
Очередной мужичонка, которого она с любовью и лаской выхаживала в клинике, прикипал к ней, избавительнице, и сулил манну небесную, забывая, что крупу для этой каши купить не на что: банкрот.
И не оттого у него нет сил и здоровья, что растратил на альтруизм, а лишь по причине уязвлённого самолюбия, плутовства и безмерной величины закостеневшего эгоизма. Всё себе, для себя.
И Верочку он использует точно так же, привязав не любовью, а потребностями: как же – болен безнадёжно, покинут всеми, из последних сил борется с несправедливостью Вселенной.
Нужно срочно спасать.
Ну, так брось ему спасательный круг – заставь лечиться, проводи аккуратно и своевременно процедуры. Дальше сам.
Так нет, эти пациенты любят, когда всё делают за них: ухаживают, страдают, содержат, а в качестве награды за отзывчивость и чуткость, предлагают они убогий немощный секс, цена которому три копейки в базарный день.
Что ещё может быть у истаскавшегося в поисках лучшей доли слабохарактерного мужичка, вечного любителя сладкого?
А ведь хочет иметь всё: всё сразу, всё сразу сейчас, всё сразу сейчас даром, да ещё с наваром в виде безвозмездного, можно сказать премиального, интима.
Верочка воспринимает эти эротические упражнения как соску для грудного младенца: чтобы не плакал, а ещё лучше, пусть поёт и улюлюкает, да бока на мягком диванчике пролёживает.
Спасительница тем временем деньжат на жизнь ему заработает. И не важно, насколько ей тяжело.
Придя домой, Вера спокойно выслушает претензии, отчего так долго её не было, не загуляла ли? В клювике маловато добычи принесла: значит, старается плохо, а раз так – сегодня останется без сладкого, да и разговаривать в таком разе с ней ни к чему.
Но это отговорки, причина иная – полное отсутствие потенции, влечения и энергии: поиграл мужичок в любовь и семейственность, пока сил хватало, и приплыл на старое место, откуда предыдущая его супружница попросила отчалить, по той же самой причине – лень, духовная и физическая, самолюбование и эгоизм.