Школа романиста «WATIM». Октябрь

В общем так: «Каннон» требовал немедленных испытаний, и он предложил мою кандидатуру, надеясь тем самым спасти меня. Они все сильно рисковали: до этого подобные процедуры никогда не проводились, и мне очень повезло, что перенос прошел успешно.

Меня насторожило, что никто из них и словом не обмолвился о человеке, которому я обязан жизнью. Когда же я спросил о нем, отец стал убеждать меня, что эта процедура – единственное, что могло случиться в его беспутной и бесполезной жизни, и что он сам не мог бы пожелать лучшей участи для себя. Ничего большего от отца я добиться не смог.

Теперь все встало на свои места. Мой голос, почерк, это непослушное тело, тот отчужденный взгляд Тури… Вот почему меня не покидало ощущение, что я не на своем месте. Как будто меня упрятали в громоздкий скафандр, и я должен приучить себя к мысли, что он – часть меня, если хочу выжить.

Чье тело я ношу? Знал ли он, соглашаясь участвовать в эксперименте, что его тело продолжит жить, но его самого в нем уже не будет? Почему он согласился на это? Что случилось в его жизни, что пошло не так? Что он чувствовал в тот момент, когда началась процедура?

Отец говорит, что лучше мне не знать о том, кто был владельцем этого тела до меня. Он именно так и сказал: владельцем. Быть может, в недалеком будущем это станет обычной практикой, но даже тогда я не смогу принять это.

Как можно спокойно жить, зная, что этой жизнью я обязан чей-то смерти? Я вижу ее во всем. В глазах, которыми он смотрел на мир, в ушных раковинах, которыми он слушал музыку, в губах, которыми он пел песни и, возможно, целовал кого-то… Это смерть спаяла нас вместе: душу, оставшуюся без тела, и тело, оставшееся без души.

Неужели это был единственный выход для нас обоих?

Запись 8

Не смог заставить себя встать с кровати.

Точнее, не смог даже пошевелить пальцем. Кажется, что теперь, когда я знаю правду, тело отказывается мне подчиняться.

Я не уверен, что имею право распоряжаться им.

Несколько дней назад я сильно ушиб колено, и сейчас синяк, – это большое лиловое пятно под кожей, – не дает мне покоя. Тот человек, которому я обязан жизнью, едва ли простил бы мне такую небрежность в обращении с его телом.

Тури говорит, я должен понять: это не аренда чужого тела. Если я хочу жить и наслаждаться жизнью, мне придется принять случившееся, хотя бы в память о нем. Если я так и останусь здесь, если так и буду пялиться в потолок, то смерть его окажется напрасной и, быть может, стоило дать шанс кому-то другому.

Ее слова немного ободрили меня. Вместе с ней мы сделали несколько кругов по моей комнате, от стола к двери и обратно. Я показал Тури свои последние оригами, и она пообещала рассказать о моих успехах отцу.

«Но мы должны твердо знать, что, выйдя за пределы этой комнаты, ты будешь жить, Кисэки. Я не готова снова тебя потерять».

Я спросил, разве может она любить меня таким? Я знаю, что Тури не из тех, кто любит за смазливую мордашку, но глупо было бы отрицать, что любовь к человеку не складывается из тех внешних черт, по которым мы узнаем возлюбленных из толпы других людей. Улыбка, особенный цвет глаз, смех, маленькие или наоборот большие ладони… Даже запах тела. Во мне же нет ничего от прежнего Кисэки. Разве может она полюбить совершенно незнакомого человека?

Тури не ответила, только взяла меня за руку и закрыла глаза. Наверное, она пыталась представить себе настоящего Кисэки. Кажется, отец относится к этому гораздо проще. По крайней мере, он не сторонится меня и смотрит так же, как раньше… Говорит, что я для него заново родился.

Но я – это я. Не старший, не младший… Я – Кисэки, и второго такого быть не может. Так же, как и второго владельца этого тела.

Тогда что же я такое?

Запись 9

Этой ночью мне приснился странный сон. Будто я заключен в темнице без окон и дверей, и рядом со мной нет ни одной живой души. Я слышу шаги и голоса других людей, но они там, по ту сторону стены. Я стучу ногами и кулаками, рву глотку, пытаясь до них докричаться, но тщетно. Они даже не знают, что я здесь.

Запись 10

Сегодня мой первый день на воле. Я снова дома! Уже и забыл, как прекрасно видеть солнце – пусть такое далекое, но настоящее! – над головой, как легко и свежо дышится на холоде, как приятно покалывает пальцы иней, когда дотрагиваешься до обледенелых веток… Я бегал, носился и прыгал по саду, как мальчишка, до тех пор, пока не заныл бок и не заиндевели волосы. Только сейчас понимаю: это был я, это я чувствовал, это я задыхался от счастья… Я, а не он!

И я заглянул в каждую комнату в доме. Я взлетел наверх по лестнице, а спустился по перилам. Я кружил Тури до тех пор, пока она не пригрозила вернуть меня в палату. Я объелся сладостей, я пролил на себя воду, я хлопнул угрюмого Руа по плечу, это все я…

Значит ли это, что отец был прав? Что мы все лишь временные владельцы этих телесных оболочек, которые рано или поздно займет смерть или – в скором будущем – другой человек? Или я просто поверил, что так и должно быть и то, что мы делаем, правильно?

Спросить у отца: пойму ли я, если сделаю то, чего не мог бы сделать Кисэки (то есть я), но что было бы вполне естественно для него? Иными словами, какова вероятность того, что я – это действительно я, а не случайный продукт его эксперимента?

Спросить у Тури: не погиб ли мой цветок за время моего отсутствия. Подозреваю, что отец просто боится признаться в этом и делает вид, будто его никогда не было.

P.S. Случайно стал свидетелем разговора между отцом и Руа.

Я слышал лишь отрывок и едва ли можно говорить о том, что я бесцеремонно подслушивал… Они говорили шепотом, у лестницы, по которой я как раз в тот момент спускался. Все, что мне удалось разобрать, это слова отца: «Еще слишком рано». Едва завидев меня наверху, они тут же разошлись по разным комнатам, как ни в чем ни бывало.

Что бы это могло значить? Возможно, это не мое дело, но почему меня не покидает ощущение, что они говорили обо мне?

Глава 7

Разлад на корабле

Оставшись наедине, Тури еще долго не могла прийти в себя. Фотография П-9, казалось, навсегда запечатлелась на сетчатке ее глаз.

«Они узнали, что он был моим пациентом. Вероятно, добрались до карточки учета больных… Что еще им известно? – изводила ее страшная мысль. – И что будет со мной, когда они узнают все?»

Она и сама не могла бы объяснить, что имеет в виду под словом «все», но вкладывала в его смысл самую глубокую пропасть для себя.

Тури уже не подозревала, она точно знала, что приказ о ее заключении шел от самого генерала. А если так, то шансов выбраться у нее практически нет: либо они добьются от нее полного признания и сгноят за это в тюрьме, либо она так и будет молчать и все равно проведет остаток жизни здесь. Надежда у Тури была только на профессора Камура.

– Когда он обо всем узнает, он вытащит меня отсюда, – успокаивала себя она.

Вот только кто расскажет ему?

Генерал Йаре вернулся на следующий день. Тури, всю ночь не сомкнувшая глаз, с трудом нашла в себе силы поприветствовать его поклоном.

– Вы готовы продолжить разговор? – с подчеркнутой вежливостью поинтересовался он, когда они сели за стол. Заметив, как побледнело ее лицо, генерал поспешил заверить: – Не беспокойтесь, сегодня обойдемся без фотографий.

Тури подняла взгляд и попыталась понять: он шутит или издевается? Но сегодняшний генерал отличался от вчерашнего. Глаза его смотрели с благосклонностью, на губах лежала улыбка.

Капитан Леор передала ему папку. Тури достаточно было одного взгляда, чтобы узнать ее. Это была папка из книжного шкафа у нее дома. «Но как?» – чуть не сорвалось с языка Тури, но она благоразумно промолчала.

Когда имеешь дело с военной полицией, не стоит ничему удивляться.

– Опасно хранить такие документы у себя дома, доктор Йонаш, – в ответ на ее испуганный взгляд сказал генерал. – Но я рад, что вы нарушили инструкции. Иначе как бы мы узнали правду? – с открытой усмешкой добавил он.

Тури стиснула зубы и попыталась напустить на себя равнодушный вид.

– Представьте себе, как много интересного мы узнали про вашего П-9. Тяжелое детство, двойное убийство, тюремная лечебница… Его отец тоже не производит впечатления уравновешенного человека, если верить полицейскому протоколу. Как вы думаете, болезнь П-9 передалась ему по наследству? – переворачивая листы в папке, спросил генерал.

Тури не выдержала его насмешливого взгляда и отвела глаза в сторону.

– Но самое интересное, – продолжал он, чуть повысив голос, – П-9 – единственный из ваших пациентов, у которого нет в живых никого из родственников. Полагаю, профессор выбрал его именно поэтому? Он думал, что его никто не будет искать?

Не дождавшись ее ответа, генерал сделал знак капитану Леор, и перед ним появилась вторая папка.

– А вот в карте вашего пациента, которую мы получили из архива «Каннон», – он постучал пальцем по папке, – есть весьма любопытная запись. В ней указано, что П-9 скончался в результате неудачных испытаний нового препарата и был кремирован.