Крылья Тайболы

Они с Якутиным направились к машине.

Не успели они пообедать, как пришло известие: в Ерзовке самолёт сложил шасси.

– Как, сложил? – кричал Якутин в телефонную трубку.

Экипаж что-то невразумительно отвечал, не зная, что говорить, и, не осмыслив, как следует, случившееся. Пилоты своей вины не чувствовали, но косвенно подразумевали, что их всё равно накажут. За штурвалом сидел пилот, значит, он и отвечал за безопасный исход полёта. А кому же ещё отвечать, если на площадке, кроме пассажиров и начальника площадки никого нет?

– Мы сами не знаем, – отвечал командир самолёта Винокуров, – Стали разворачиваться, а они сложились.

Совсем молодой второй пилот Крынкин в дискуссии не участвовал. После долгих переговоров выяснилось, что менять надо не только шасси, но и две нижних плоскости. Это событие свалилось на Якутина, как снег на голову. Менять сломанные плоскости в настоящее время нечем. Всё надо откуда-то добывать. Коллеги, конечно, помогут, но надо это всё привезти, потом доставить к самолёту, в полевых условиях заменить, оторвав от работы целую бригаду.

Так и не дообедав, Якутин пошёл отдавать нужные распоряжения. Прежде всего, он отчитал Зимина, отвечавшего за качество:

– Делай что хочешь, а вины нашей не должно быть. Если спишут это происшествие на нас, значит, я со всех сниму премию и каждому инженеру сам, лично, выпишу взыскание, а отделу технического контроля в первую очередь.

– Не кипятись, Васильевич, надо разобраться.

– Вот и разбирайся. Сейчас же вылетай для осмотра и определись, что там потребуется. Сам возвращайся, а ремонтом займётся Серый. У него по этим делам опыт большой. Репанов готовит комиссию. От нас я включаю тебя и меня, но воевать за нашу непричастность к происшествию придётся тебе. Я на первых порах буду держать нейтралитет. Репанов сейчас волосы на себе будет рвать, чтобы уйти от ответственности. Прояви всю грамотность, тактичность и напор, сделай обоснование на основании документов. Репанов в документы заглядывать вряд ли будет, он больше старается взять голосом.

– Всё сделаю, Пётр Васильевич!

– Брызгалова я не привлекаю. У тебя опыта и мудрости больше.

Самолёт выглядел удручающе. Он, как балерина, выкинул одну «ногу» вперёд, а другую загнул под себя. Нижние плоскости искорёжены о землю и восстановлению не подлежат. Экипаж молча стоял в стороне, выслушивая всё, что сыпалось из уст Репанова. Пилоты знали, что лучше не спорить и не перебивать, поскольку сами не предполагали, что произошло. Они только почувствовали, как при развороте самолёт вдруг осел вниз, а воздушный винт стал цеплять землю. Двигатель выключили, но лопасти успели загнуться в причудливые лепестки.

– Ой, как хорошо! – воскликнула одна из пассажирок при выходе, – Садились, было так высоко, а выход сделали очень удобным!

В другое время над её словами авиаторы бы рассмеялись, но сейчас, в эту минуту, как-то оказалось не до смеха.

Стало ясно, что некоторые пассажиры даже не поняли, что произошло. «Хорошо, значит, хорошо», – подумал Винокуров, – «Объяснять и что-то рассказывать нет смысла». А ещё он подумал: «Хорошо будет, когда это увидит комиссия. Тогда уж точно нам будет хорошо».

Словоохотливые пассажиры также рассказали, что второй пилот почему-то убежал от самолёта. Зимин сразу понял суть всего произошедшего. Он нашёл половинки оборванных болтов, показал их Репанову и сообщил:

– Явная вина экипажа.

Репанов не знал, что возразить, но оказалось, что свидетелей очень много, желающих подтвердить, что посадка выполнена безупречно. Тогда Зимин сказал:

– Я имею в виду, что предыдущая посадка выполнена очень грубо, а здесь только последствия той предыдущей посадки. Очевидно, что экипаж там, – он махнул рукой куда-то в сторону, – Не осмотрел, как следует, после посадки самолёт.

Репанов, видя такой напор и отсутствие свидетелей предыдущей посадки, сказал:

– Это надо ещё доказать!

– Докажем, – спокойно сказал Зимин, не забывая, что ему наказал Якутин, – На основании документов и инженерных расчётов, а болты я тебе уже показал. Такие болты при нормальной посадке не рвутся.

– Я считаю, что вины экипажа нет. Ищите проблему у себя, – не сдавался Репанов.

– Сейчас мы ничего не будем здесь обсуждать. Для меня картина ясная. Мне надо решать вопрос с самолётом. Вы сломали, а нам восстанавливать, – уколол напоследок Зимин Репанова.

Репанов шевелил мышцами лица, пытаясь что-то говорить, но звук не вырывался. Он сознавал, что за штурвалом находился экипаж, и против этого возражать ему трудно. Мирной беседы не получилось, поэтому все разборки отложили до лучших времён.

Зимин составил список необходимых запасных частей, инструмента и приспособлений. Комиссия, оставив охрану у самолёта и захватив экипаж, улетела обратно. До доставки плоскостей здесь делать больше нечего.

Брызгалов увидел Зимина уже в кабинете. Алексей Александрович сидел, зарывшись в бумаги, в клубах табачного дыма. Столько дыма около него ещё не скапливалось.

– Произведена грубая посадка, – сказал он Брызгалову, ответив на его вопрос.

– Как ты это определил? – спросил Виктор.

– Якутин сказал, что вина должна быть экипажа. Сейчас я подвожу под это то, что предписывают документы.

– Написать можно что угодно, но грубую посадку никто не видел.

– Мне задача поставлена, я её выполняю, – ответил Зимин, вдыхая в себя дым от папиросы.

– Я твои действия не оспариваю. Просто пострадает невиновный экипаж. Тебя, Алексей Александрович, совесть мучить не будет?

Зимин внимательно посмотрел на Брызгалова. Он соображал. Имея привычку быть осторожным во всём, а особенно в разговорах с коллегами, Зимин долго вымучивал из себя ответ:

– Тут два варианта: или страдает экипаж, или страдаем все мы, которые недосмотрели. Если Репанов докажет невиновность экипажа, мы как раз и пострадаем. Только я не дам ему это сделать. А если ты не согласен, задавай вопросы Якутину.

– Ну-ну, – сказал Виктор, – Работай, не буду мешать. Я не в комиссии, поэтому вопросы задавать больше не буду.

У Брызгалова остался неприятный осадок от этого разговора. Якутин потом ему объяснил ситуацию:

– Если мы возьмём этот инцидент на себя, пострадаем не только мы, но и уроним престиж Главного инженера управления. Он прямо мне никаких указаний не давал, но я и в паузах между словами понял, чего он хочет, поэтому терпи. В жизни не всё получается по прямой линии. Иногда бывают такие зигзаги, что нормальные люди не выдерживают, сходят с ума. Мы-то с тобой пока не собираемся сходить с ума, как думаешь?

– Думаю, не сойдём. Я не специалист по подобным расследованиям, но удивляюсь, как из очевидного факта, стряпается то, что необходимо.

– Привыкай. В жизни ещё много чего узнаешь нового, а Зимину не мешай. Видишь, он завис в облаке своего дыма. Я заходил, в дыму его едва разглядел. Он докурит все папиросы и у него будет готовый акт, где нашей вины не увидишь, а Репанов будет рвать на себе волосы, но ничего сделать не сможет. Он прекрасный лётчик, но по составлению документов Зимин его переплюнет. Скоро должен быть вертолёт, который доставит плоскости. Он некоторое время будет работать в нашем районе, поэтому я собираюсь за морошкой. Лесоохрана нам предоставляет такую услугу. Полетят и Мовиль, и Галич, все с жёнами. Ты уж извини, я тебя взять не могу. Большие начальники компанию себе выбирают сами. Только об этом не распространяйся, криминала никакого нет, но, сам понимаешь, сразу аукнется в другом конце деревни.

– Я уже забыл. Лети, отдохнёшь от всего этого, но не забудь угостить морошкой!

– Думаешь, я буду собирать? Я не любитель сборов, лучше на природе почитаю у костра книжку.

– Только не прилетай слишком начитанным! А морошки немного ты привези, кружку, я думаю, насобираешь без проблем. Тебя увезут и привезут, по болоту бегать не надо. С вертолёта выйти можно прямо на морошку.

– Так и будет. Вечером нас привезут обратно, когда вертолёт будет возвращаться с точки.

Серый готовился к отлёту в командировку восстанавливать самолёт и готовил себе бригаду, подбирая техников, которым приходилось менять плоскости. Эта работа обычно делается на заводе, а в производственных условиях такие случаи бывают очень редко. У Брызгалова такого опыта пока не имелось вообще. Зимин имел огромный опыт, но его из уважения к возрасту пока не трогали, оставив писать бумаги. Проконтролировать он сможет и после прилёта самолёта на базу – так решил Якутин.

Наталья Алексеевна готовила документы для восстановления самолёта, получилась внушительная пачка. На все технологические операции выписаны карты, где техники и инженер ОТК будут расписываться за каждую выполненную работу. Она морщилась от дыма, которым её окуривал Зимин, но замечание сделать не смела, понимая, что он занят какой-то важной и ответственной, судя по количеству дыма, работой. Иначе она думать просто не могла, поскольку понимала только в том, чему её научили. Всё остальное сейчас пока непостижимо её разуму. Гончарова считала, что без папирос Зимин не сможет написать нужные бумаги. Она встала со своего места, подошла к столу Зимина и взяла переполненную самодельную пепельницу, выполненную из самолётной детали, затем также молча она вынесла её к мусорному баку и вернулась на своё место. Больше ничем женщина помочь не могла.

Путешественники вернулись к вечеру. Вертолёт высадил всех метрах в двухстах от производственного здания. Подъехали две машины: лесоохраны и Мовиля. Люди, не мешкая, погрузились в эти машины и убыли с территории. За прилётом вертолёта наблюдали все, кто был на работе. Устойчивый слух, что начальники едут за морошкой, распространился с быстротой молнии. Каждый считал своим долгом сообщить это тем, кто новость не знал, а некоторым сообщили об этом от трёх до пяти раз – это уже являлось гарантией, что человек не забудет и поделится ею с другими. Новость сообщали вполголоса, чтобы «враг» не подслушал, а слышали только свои доверенные люди. «Своими» считались все работники предприятия, а остальная часть Тайболы являлась родственниками, знакомыми, друзьями, поэтому делились этой новостью практически со всеми при встрече на улице, в магазине, в детском саду и в конторах.

К прилёту вертолёта о полёте знали все. Люди не завидовали, не злорадствовали, а их просто распирало любопытство – сколько наберут путешественники морошки? Такая удача, когда за ней не надо топать по болоту и искать своим ходом место с обильным количеством ягод, выпадает раз, два в жизни. Обычно, к тому времени, когда люди выходят, утопая по колено в трясине, к ягодному месту, наступает такая усталость, что работать уже не хочется, но сборщики упорно собирают ягоды. Набрать за день на хорошем месте можно ведро. К вечеру ломит спину так, что на ягоды и смотреть не хочется. А потом надо полную тару вынести по болоту в обратном направлении к транспорту, на котором люди прибыли – обычно это моторная лодка. На лодке надо прибыть до деревни, всё выгрузить, прийти пешком домой и потом вспоминать весь год путешествие за морошкой до следующего подобного похода. А кому очень повезёт, тот попадает сразу по приезду домой в жарко натопленную баню смыть с себя пот, а особенно усталость.

Так морошку собирают обычные жители. Поэтому становится понятно, что, когда людей высаживают на место на вертолёте, а потом забирают обратно, является для населения Тайболы большим событием. К прилёту путешественников любопытство жителей достигло наивысшего предела. Все понимали, что перевозка этих пассажиров получалась нелегальной, но об этом как-то не принято сильно распространяться. Оказаться в роли такого пассажира мог каждый. Для любопытных оказалось большим разочарованием увидеть, как люди со своим грузом быстро исчезли, а количество собранной морошки осталось временной тайной. Люди Тайболы так устроены, что прекрасно понимали, что через полчаса родственники путешественников по большому секрету похвастают ближайшим друзьям о собранной морошке, а ещё через час узнают об этом все жители, но узнают не только о количестве ягод, но и во всех подробностях о проведённом дне на болоте.