Зарисовки моей души

Движение бедер стало импульсивным, я знала, что он уже на грани, и не займет много времени, чтобы он кончил. И вот спустя пару толчков муж излился в меня, повалился сверху, тяжело дыша. Я гладила его по голове, пока он приходил в себя.

– Тебе было хорошо?

– Конечно, – я поцеловала его в щеку.

– В следующий раз доведу тебя до оргазма, – в который раз пообещал Вова, и я лишь кивнула – сколько лет уже слышу это. – Спасибо за цветы.

– Какие цветы? – спросил муж и слез с меня. – А, цветы. Пожалуйста. Все для тебя, Веруня.

Я горько усмехнулась – неужели я думала, что Ольшанский поднимет трубку и сам закажет доставку цветов для жены? Наивная. Для этого у него есть куча помощников.

Встала с кровати и пошла в ванную. В душе было столько разочарования, хотелось, чтобы все было, как прежде, как когда-то… Хотелось кричать. И поговорить… просто поговорить, понять, что друг у друга в голове, разобраться со всем. Но не получалось – Вова не хотел больше разговаривать. Ему кажется, что у нас проблем нет. Может, так оно есть, и я накручивала себя – не знаю. Я уже ничего не знала, кроме того, что мне одиноко и грустно. И с каждым днем эта черная пустота внутри росла и засасывала меня.

Когда вышла из ванной, муж уже спал, так и не раздевшись.

Глава 3

Вера

В очередной раз раздраженно посмотрела на часы. Уже 12:32, где этот поезд? Стояла на перроне, потом нервно ходила по нему, цокая каблуками и отпивая кофе из пластикового стаканчика – какая гадость! Вероника позвонила на днях и сказала, что приедет на неделю. Моему счастью не было предела. Так скучала по своей малышке! Дочь отказалась лететь на самолете – поехала на поезде, а я теперь стой здесь и переживай. Диспетчер в который раз уже объявил, что поезд «Санкт-Петербург – Москва» задерживается на двадцать минут. На наши с дочкой двадцать минут, черт бы всех побрал!

Остановилась и оглядела людей вокруг – все такие разные, но в то же время так похожи. Интересно стало, что они собой представляют, как сложились их судьбы? Руки зачесались – рисовать захотелось. Села на скамейку и достала из сумочки блокнот и карандаш. Мужчину, стоявшего недалеко от меня, изобразила в образе машины – старой, раритетной, ценной. Мне почему-то казалось, что он работает в автосервисе – руки у него все в мазуте, хоть и видно, что отмыть пытался. И пахнет специфически: бензином, маслом и металлом. Девушку лет девятнадцати изобразила в виде цветка – она нежная и хрупкая, сорви – завянет. Бережно относиться нужно. Любить. Пожилую пару чуть дальше по платформе соединила в орех: две половинки с одной сердцевиной, такие же сморщенные, но прочные. Мне нравилось рисовать нечто свое. То, как я вижу людей. Иногда это предметы, иногда просто цветные пятна, мазки, иногда фигурки. Никогда не знаю, что получится в итоге. Это мой собственный мир, который никто не понимает. Да и не нужно…

– Мамуля! – закричала Ника и обняла меня сзади – я так увлеклась рисованием, что пропустила поезд.

– Вероника, – подскочила, обошла скамью и обняла дочку. – Хорошая моя! Как же я скучала, – прижимала к себе дочь, гладила по волосам и спине.

– И я скучала, мамочка.

– Дай, я посмотрю на тебя, – немного отстранилась, осматривая: похудела и волосы обрезала, но все такая же – мое солнышко. Так похожа на меня: каштановые волосы, каре-зеленые глаза и те же черты лица. Снова прижала к себе. – Моя девочка. Ладно, пошли скорее, заберем из школы Никиту. Нина дома праздничный стол готовит.

Вероника засмеялась, а у меня сердце быстрее от счастья застучало.

– Тогда пошли! Надеюсь, Нина организует пельмешки – все время о них мечтала.

Дочь обняла меня за талию, и мы направились к выходу с вокзала.

* * *

Мы болтали, не переставая. Мне нравилось быть в курсе всех событий жизни дочки. Мы с ней подруги – не побоюсь этого слова. И плевать, что другие говорят. Я – мать, и сама знаю, как нужно строить отношения со своими детьми. Может быть, потому, что у нас разница в возрасте с Вероникой всего семнадцать лет – не знаю… Родила ее рано и никогда не жалела об этом. Узнав, что забеременела, почувствовала себя невероятно счастливой. А когда Вова деньги на аборт предложил, ушла от него и к родителям переехала. Они поддержали меня, сказали – воспитаем. Я и не сомневалась… Но сердце болело, и душа кричала – Вову я любила без памяти, так сильно и мощно, что самой страшно было.

Помню, как увидела его. В тот день лил сильный дождь, а я без зонта и опаздывала на лекцию. Все губы в кровь искусала – переживала. Вова остановился около меня на красивой иномарке и предложил подвести, а я, как взглянула на него, так и пропала, растворилась в его глазах. Сказал бы с крыши прыгнуть – прыгнула бы. В университет в тот день я так и не попала… Все завертелось, словно в самый эпицентр торнадо попали. Он был старше меня почти на целую жизнь: мне тогда едва семнадцать исполнилось, ему – тридцать один…

Два месяца были похожи на сказку: он снял квартиру, мы жили вместе, любили друг друга… А потом я поняла, что забеременела… Вова тогда много чего наговорил. Сказал аборт сделать, выбирать: либо он, либо ребенок. Я чуть с ума не сошла. Разве можно выбрать? Я уже любила малыша под сердцем. Что может быть правильней и желанней, чем ребенок от любимого мужчины? Проплакала всю ночь, душу вывернула наизнанку. Ушла от него, и такое чувство было, что часть себя потеряла. Но он вернулся за мной, прощения просил, сказал, что дурак был. А я… А я любила и поверила. В Москву переехали, квартиру нам купил, с университетом все уладил – перевелась. Родители против были, но я уже никого не слушала, только Вову. А когда на восьмом месяце беременности была, жена его заявилась… Тогда моя придуманная идеальная жизнь разбилась на тысячу острых осколков…

* * *

– Мам, ну где ты витаешь? Опять в своих рисунках? – позвала Ника, и воспоминания рассеялись, словно дым на ветру.

– Нигде не витаю.

Мы сидели в гостиной. Я и Ника на диване, Нина в кресле, а Никитка носился по всему дому.

– Говорю, что в воскресенье уже обратно уеду, может, Никиту с собой возьму? – Я сразу напряглась и занервничала, взгляд заметался, не зная, за что зацепиться. – Мам, да успокойся ты, – дочь с улыбкой положила руку мне на колено, сжала – она прекрасно поняла мое состояние. – У него уже школа закончилась… ну почти – от пары пропущенных дней ничего не изменится. Да и ты сама хотела в гости приехать к бабушке и дедушке… Вот и приедешь, когда обложку сдашь, а мы хоть с Ником побудем. Скучаем же.

Да, я прекрасно понимала, что скучают. Сама скучала по дочери и родителям так, что выть хотелось по ночам.

– Вероника, ты же сама знаешь, что Никита особенный – ему таблетки пить надо по расписанию, пропускать нельзя. А вдруг приступ? – меня аж передернуло, сердце ухнуло куда-то вниз и в пот бросило. – Только мы с Ниной видели этот кошмар и знаем, что делать в таких случаях.

– Ну, тогда пусть Нина с нами едет, – Ника легко пожала плечами, – у нее там как раз сестра двоюродная живет, – дочь перевела взгляд на Нину, та кивнула. – А таблетки… – сделала паузу Вероника, – знаешь, мама, есть такое устройство, телефон называется. Ты не поверишь – на нем можно будильник выставить, представляешь?! – и сделала шокированный вид, я не могла не улыбнуться.

На душе тяжело было. Никитка полностью мой, никогда от себя не отпускала. Это Ника могла месяцами у деда с бабой пропадать, но сын…

– Я подумаю, – не выдержала просящий взгляд дочки.

– Ура!

– Я не сказала – да, – недовольно проворчала, чувствуя, что меня только что обдурили.

– Но это и не «нет», мамочка, – парировала дочка и поцеловала меня в щеку.

Мы еще долго болтали и выпили по литру чая. Время близилось к вечеру, Нина засобиралась домой, Ник отвоевал пульт и включил мультики, попутно рассказывая и показывая, кто есть кто на экране.

У Вовы и Вероники очень наряженные отношения. В какой-то момент они просто испортились, хотя Ника была папиной дочкой, всегда ждала отца, бежала к нему, рассказывала про него, а однажды, словно по щелчку, все изменилось. Сколько раз я просила, потом требовала объяснить причину – Ника молчала, а Вова лишь руками разводил, говорил, что сам ничего не понимает. Дочь с тех пор все делала наперекор отцу. У меня душа болела за нее, я видела, что она чем-то мучается, и мужа жаль, но дочь слишком похожа на Владимира – если что-то вбила в голову, то все – ничем не выбить. В этой ситуации я бессильна. Муж говорил, чтобы я была с ней жёстче и запрещала так разговаривать с ним. Но что мне сделать? Погрозить пальчиком и поставить в угол? Чувствовала, что оба мне что-то не договаривают. Вероника все чаще и чаще стала требовать, чтобы я развелась с Ольшанским. Сначала мне казалось, что это шутка, а потом поняла, что дочка говорила серьезно…

Никитка свернулся между нами клубочком и сладко зевал. Посмотрела на часы: начало одиннадцатого ночи. Вова даже не позвонил, что задерживается, а ведь знал, что мы его ждем. Во мне закипала злость на мужа, на то, что он такой эгоист. Как так можно? Ребенка столько не видели, а он работает! Неужели может быть что-то важнее Вероники?

– Ладно, котятки, давайте по кроваткам, – я поцеловала уже сонного Ника в щечку.

– Давай, я отнесу его наверх? – предложила дочь.

– Этот мамонтенок тебя раздавит, – я улыбнулась. – Пойди лучше постель расстели.

Вероника кивнула и пошла наверх, а я подняла на руки двадцать пять килограмм счастья и последовала за дочерью. Черт, было ошибкой разрешать смотреть мультики в гостиной. Наконец-то дошла до комнаты и аккуратно уложила сына в кровать.

– Он такой хорошенький, когда спит, – прошептала Ника и потрепала брата по волосам.

– Копия ты в детстве, – я стояла за спиной Вероники и обнимала дочь за талию, положив голову на ее плечо. – Ладно, пошли из комнаты, а то проснется и будет много крика.

Ника уже тоже вовсю зевала.

– Мамуль, я тоже пойду спать. До завтра, – дочь стиснула меня в объятиях и поцеловала на ночь.

Я приняла душ и переоделась в пижаму, легла в постель и тяжело вздохнула. Бросила взгляд на часы – начало двенадцатого. В расстройстве покачала головой – мужа дома до сих пор не было.

– Мам, ну где ты витаешь? Опять в своих рисунках? – позвала Ника, и воспоминания рассеялись, словно дым на ветру.

– Нигде не витаю.