Записки афинского курьера

– Мы соберем добровольцев и сформируем ополчение.

– Прям сейчас, – вяло спросила я, мечтая о малюсенькой чашечке кофе.

– Не обязательно. Можно и попозже. К вечеру, например.

– К вечеру – эт можно, – полузевнув, согласилась я.

– Так вы со мной согласны?

Я спустила тормоза:

– Конечно! Почту за честь вступить в ряды ополченцев!

Незнакомец засмеялся:

– Я другое хотел сказать: дело в том, что я довольно пожилой и не смогу стать главнокомандующим. (Пауза. Глубокий вдох). Ты б не смогла это сделать.

Почему-то стало грустно. Вспомнился мультик «Маугли» и фраза «Самка во главе моего стала?!»

– Возглавлю, – ответила я, – если того требуют обстоятельства и народные массы. А что вооружение? Кто нас будет спонсировать?

– Вооружимся! Ты до вечера что-нибудь сообрази, а… ох! У меня батарейка кончается. Я вечером перезвоню, доложишь обстановку.

– Доложу… – глухо сказала я.

Он отключился.

Воевать не хотелось. Опять же, ребенка со школы кто заберет? Я так и продолжала сидеть на диване, размышляя о вершителях человеческих судеб, как была в ночной пижаме а-ля «брянский партизан на привале» и с прической, весьма смахивающей на прошлогодний стог сена. Желание срочно приступить к формированию ополчения подавлялось более явственным и близким желанием горячего кофе. Я даже не заметила, как в комнату вошел Арис:

– Ты чего в такую рань? Заболела? – удивился он, обнаружив меня в подушках.

– Да вот, сижу, ополчение собираю. Идешь с нами войной на Кипр.

– Иду! – Арис вобрал живот и, развернув плечи, потянулся к стене за ятаганом.

– Тебе хорошо, – вздохнула я, – а кто нас вооружать будет?

– А чего вас вооружать? – искренне удивился муж, взмахнув ятаганом, – ты вот чего: создавай автономное вооружение.

– Это как? – не въехала я.

На лице Ариса даже мускул не дрогнул:

– Как, как, попой кряк! Продашь входные билеты. И чем дороже билет – тем дальше шеренга от передовой. Плюс еще один нюанс, – Арис понизил голос и выкатил глаза, – продавай билеты из расчета вход – рубль, выход – два. А я готов хоть сейчас принять на себя ответственную должность казначея армии, – он попробовал лезвие ятагана большим пальцем, – … и полнейшая победа в борьбе с империалистической контрой вам обеспечена!

Он дышал на клинок ятагана и тер его моим кухонным полотенцем для кастрюль.

– Чего сидишь? Труба зовет! – Арис был явно в великолепном расположении духа.

– Вот никак себе имя не придумаю: то ли Александрой Македонской стать, то ли Наполеоной.

– Слышь ты, «трубочка» с глазурью, оставь свое девичье – Валида. Все равно по-арабски это – «скачущий впереди бедуин».

Арис начистил ятаган до блеска и кинул полотенце на кастрюлю. А я подумала: как верна старая народная мудрость «Кто рано встает, тому Бог дает». Вот не спал бы управляющий директор «Афинского Курьера» на рассвете, а делал бы пробежки по балкону, глядишь, и ему бы чего перепало. Например, «имя доброе народного защитника» от ООН и других напастей.

В небольшом городке

Райка (краткое производное от помпезного «Раиса») являла собой полный набор натурщицы для агитплаката «Просо сеем, трактор жмем!», она обладала толстущей русой косой, круглым розовым лицом и такими же толстущими и розовыми приспособлениями для вскармливания младенцев. Мужики с нее тащились. При встрече пытались заглянуть ей в глаза и сопели вслед. Но Райка была романтиком. Она любила только Мишу из третьего отдела, сама все время пыталась заглянуть ему в глаза и сопела каждый раз, когда он поздно ночью уходил из ее полустуденческой уютной квартирки. И еще у Райки была страшная тайна. На столько мучительная и кошмарная, что она боялась помышлять даже о разговоре на сию тему со своей закадычной подругой Люськой из планового. Райка страдала, но не от мужского равнодушия, она… она хотела быть худой и бледной! И чтоб ручки как ивовые прутики, и чтоб ножки как у цыпочки, и еще, и еще чтоб во лбу голубая жилка билась! И чтоб любил ее Миша и плакал, и плакал, и плакал…

А все было не так. Он водил ее в кино на последний сеанс и угощал вафельным мороженным. Не было ни страстного шепота при луне, ни клятвенных заверений в нетленной любви, ни разодранных зубами в клочья колготок. Миша не писал ей писем, изменив почерк, не бился в припадке дикой ревности всякий раз, когда она развешивала на балконе чистое белье, а лоточник напротив внимательно смотрел вверх, делая вид, что он именно сейчас заинтересовался погодой. Миша просто приходил каждый вечер, плюхался на табуретку в кухне и доставал из кармана куртки печенье «Пионер» к чаю.

– Люська, Люська! Он меня не любит! – шептала она подружке в курилке, притулившись к ее мощному плечу и закатывая глаза, – Люська, ты же умная, придумай что-нибудь!

– Раиса! – Люська сделала глубокую затяжку и выпустила дым через нос, – я давно хотела тебе сказать. Как бы это выразиться…

– Что, Люсь, ты про него что-то знаешь? У него еще кто-то есть? – Райка затеребила кофточку на груди, теряясь в догадках и чувствах.

– Не… – Люська многозначительно замолчала, – поклянись, что не обидишься.

– Люсь, даты че?! Говори скорей, не верти качелю!

– Знаешь, Рай, они из третьего отдела все такие черствые, ни один женских организмов не понимает. – Люська помолчала, – но и ты, мать, хороша…

– Люсь, ты о чем?! – Раиса громко щелкала глазами.

– О чем? Да о тебе, конечно! Ты глянь на себя-то! Никакого в тебе изъящества, никакого воздухоплаванья. Ни дать, ни взять – поросеночек в мешке. Ну как по тебе прикажешь страдать? Мужик о че? Он нежность да ласку любит. А ты чистый капитан гренадерского полка да еще с доилками.

– Люсь! Что ты такое говоришь?! Ты чего, одичала?! – у Райки в руке жалобно хрустнула и рассыпалась в песок зажигалка, – в тебе самой живого весу больше чем во мне на десяток килограммов.

– Ну дак что? – Люся хладнокровно пожала плечами, – я ж на Мишку не зарюсь. Нету и не надо. Я вот когда захочу, тогда и похудею, только пока бубнового интереса нету. А тебе, подруга, на диету сесть стоило бы.

Я недавно из одного журнала такую замечательную вырезала. Семь дней – десять килограмм. Хочешь принесу? Не тушуйся, подруга, за идею можно посидеть не только на диете. Потерпишь. Ну че, нести?

Диета оказалась на редкость простой и малобюджетной. В первый день – килограмм яблок, второй – килограмм овощей, третий – шесть яиц, четвертый – литр молока, пятый – пучок сельдерея, шестой – шесть чашечек кофе без сахара. Под графой «седьмой» Раиса автоматически искала подпись «кремация», но там значилось «два литра воды». Самое же главное заключалось в том, что авторы столь утонченного пасьянса безоговорочно гарантировали вернейшую и устойчивую потерю веса на целую десятую центнера.

Райка спала крепко – сном человека с чистой совестью, понявшим многое и из этого многого уже начавшего претворять в жизнь кое-что.

Утро первого дня выдалось более чем приятным. Яркое весеннее солнце прыгало в лужах и жарило на стеклах домов свои оладушки.

– Хорошо-то как! – Райка блаженно потянулась на балконе. Мысль о завтраке несколько щекотнула не проснувшееся сознание, но Райка гордо откинула ее от себя и от этого стало необычайно свободно и легко.

Яблоки с утра не пошли. Райка, весело напевая, завернула фрукты в салфетку и запихнула в рабочую сумку.

До обеда время пролетело незаметно. В курилке к ней подошла Люська.

– Ну как, Рай, получается?

– А как же! – Райка вся светилась от счастья и сознания собственной неуязвимости, – Люсь, ты ж меня знаешь – мне главное принять решение, а уж дальше…