Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

– С побережья все еще нет известий, и мы не знаем наверное, приедет ли король, – сказал один из гостей тем дрожащим шепотом, который изобличает отсутствие решимости.

– От графа Д*** до сих пор ни строчки, а с южной границы ни один джентльмен не явился, – сказал другой.

– Да кому же здесь нужны англичане? – воскликнул Маршал и продекламировал тоном театрального героя:

Тебе ль, скажи, кузен мой Эллисло?
Нет, если суждено нам всем в бою погибнуть…

– Ради бога, Маршал, перестаньте паясничать! – сказал Эллисло.

– Ну, хорошо, – отвечал Маршал, – в таком случае я, так и быть, поделюсь с вами своей мудростью. Итак, если мы, слишком зарвавшись вперед, сделали глупость, то не станем же пятиться назад, потому что это будет подлость. Мы своими действиями успели возбудить подозрения и навлечь на себя мстительность правительства; и так как во всяком случае придется за это отвечать, надо же хоть чем-нибудь заявить себя, чтобы знать, за что мы будем в ответе. Ну, что же вы молчите?.. Хорошо, я первый перепрыгну через ров!

Он быстро встал, налил до краев пивную кружку красным вином, поднял руку и всех пригласил последовать его примеру и встать с мест. Все повиновались: наиболее значительные гости как будто пассивно, остальные с восторгом.

– Итак, друзья мои, я провозглашаю тост за независимость Шотландии и за здравие законного государя нашего, короля Иакова Восьмого, ныне прибывшего в Лотиан и, как я желаю и надеюсь, успевшего вновь овладеть своей древней столицей!

Он залпом осушил стакан и швырнул его через голову.

– Чтобы эти стаканы не рисковали оскверниться менее высокими пожеланиями! – сказал он.

Все последовали его примеру и среди звона битого стекла и среди громких возгласов поклялись постоять или умереть за те политические заветы, которые были выражены тостом Маршала.

– Вы перепрыгнули через ров при свидетеле, – сказал Эллисло вполголоса Маршалу, – но это, я думаю, к лучшему. Теперь уж нам нельзя пятиться назад. Только один человек, – тут он взглянул на Ратклиффа, – не отвечал на тост. Но об этом после…

Он встал и, обращаясь ко всем, произнес зажигательную речь против правительства, нападая на каждую из предпринятых им мер, но в особенности восставая против присоединения Шотландии к Англии. Он утверждал, что с помощью этого договора их родина не только лишалась самостоятельности, но что сразу погибли и ее торговля, и честь; она, как рабыня, закованная в цепи, повержена к ногам своей соперницы, против которой столько веков с такими опасностями, с такими жертвами и кровопролитием благородно отстаивала свою независимость. Этим он затронул самые чувствительные струны и нашел отголосок в сердце каждого из присутствующих.

– Пропала наша торговля! – вопил с нижнего конца стола старый Джон Рукэстл, контрабандист из Джедберга.

– Наше сельское хозяйство разорено вконец! – отозвался землевладелец Брокенхерт, обладатель поместья, где от сотворения мира ничего не росло, кроме вереска и клюквы.

– Наша религия повержена в прах! – молвил красноносый пастырь епископальной церкви в Кирк-Уистле.

– Скоро нельзя будет ни подстрелить оленя, ни поцеловать красной девицы, не запасшись дозволением из консистории или от церковного казначея! – сказал Маршал-Уэльс.

– А в морозное утро нельзя будет сварить себе горячего пуншу, не спросившись у акцизного надзирателя, – ворчал контрабандист.

– А в темную ночь нельзя проехаться верхом, – сказал Уэстбернфлет, – не испросив разрешения Эрнсклифа или какого-нибудь другого мирового судьи, на английский манер. Ох, прошли наши красные дни, когда в пограничных областях не слыхать было ни о мировых, ни о правосудии!

– Вспомним об обидах, причиненных нам при Дарьене и Гленко[32 - …при Дарьене и Гленко. – Дарьен – район в восточной части перешейка, соединяющего Центральную и Южную Америку (восточная часть нынешней республики Панама). В конце XVII в. здесь находилась шотландская колония Новая Каледония. В 1699 г. Дарьен был захвачен Испанией, и все колонисты погибли. Гленко – долина в Шотландии, где в 1692 г. шотландские горцы из клана Кэмпбелов, подосланные английским правительством, предательски истребили не желавших покориться англичанам сторонников Иакова II – горцев из клана Мак-Доналдов, участвовавших в восстании 1689 г.], – продолжал Эллисло, – и возьмемся за оружие на защиту наших прав, нашей собственности, жизни и семейств!

– Подумайте о праведном епископальном рукоположении, без которого не может быть законного духовенства, – сказал пастор.

– Подумайте о том, как Грин и прочие английские разбойники разорили нашу торговлю с Ост-Индией, – сказал Уилли Уилсон, главный пайщик и единоличный шкипер двухмачтового суденышка, по четыре раза в год совершавшего рейсы от Кокпула до Уайтхевена[33 - Кокпул, Уайтхевен – два небольших порта на западном побережье Великобритании.].

– Вспомните о ваших вольностях, – подхватил Маршал, очевидно забавляясь возрастанием энтузиазма, им пробужденного; так шаловливый мальчик вытаскивает ради потехи затычку шлюзного затвора и любуется тем, как побежала вода, как завертелись колеса, и не думает о том, что натворил, быть может, серьезных бед. – Вспомните о ваших вольностях, – воскликнул он, – и к черту все подати, налоги, консистории, мемории, и проклянем память старого Уилли[34 - …проклянем память старого Уилли… – Имеется в виду король Вильгельм III Оранский (1689–1702), подготовивший объединение Англии и Шотландии.], который впервые навлек на нас все эти беды!

– К черту акцизного, – подтвердил старый Джон Рукэстл, – я его расшибу собственными руками!

– Пропадай сторожа и полицейские! – кричал Уэстбернфлет. – К утру уложу парочку этих подлецов. Небось моих пуль не минуют!

Когда крики и шум поутихли, Эллисло сказал:

– Стало быть, мы все согласны, что нельзя долее терпеть такого порядка вещей?

– Все согласны, как один человек! – отвечали гости.

– Позвольте, это не совсем точное показание, – сказал мистер Ратклифф, – хотя я не надеюсь своим влиянием смягчить опасных припадков, так внезапно обуявших всю компанию, но все-таки прошу заметить, что я лично не сочувствую заявленным здесь жалобам и неудовольствиям и решительно не согласен на те крайние меры, к которым вы намерены прибегать ради их устранения. Легко могу себе представить, что многое из сказанного здесь было произнесено так, сгоряча, а может быть, ради шутки. Но бывают шутки, которые слишком легко выходят наружу, и вам нелишнее напомнить, господа, что и каменные стены имеют уши.

– Да, у каменных стен точно бывают уши, – отвечал Эллисло, глядя на него со злорадным торжеством, – но у домашних шпионов, мистер Ратклифф, можно и отрезать уши, когда они насильно втираются в дом и постоянно бывают в тягость хозяину, особенно если нахально вмешиваются не в свое дело и играют роль непрошеных советчиков; если же они не понимают намеков, то рискуют дождаться, чтобы их вытолкали в шею из порядочного дома.

– Мистер Вэр, – сказал Ратклифф с презрительным спокойствием, – я вполне понимаю, что с той минуты, как я перестану быть вам полезен, – а это, судя по принятому вами отчаянному решению, должно наступить теперь же, – мое присутствие здесь становится столь же опасно для меня самого, как оно ненавистно для вас. У меня против вас только одна защита, зато надежная; вы, наверное, не пожелаете, чтобы я в присутствии джентльменов и порядочных людей разоблачил те особые обстоятельства, по поводу которых начались наши с вами сношения. Я, со своей стороны, могу только радоваться их окончанию. Так как я полагаю, что мистер Маршал и некоторые другие из присутствующих здесь джентльменов могут на эту ночь поручиться за целость моих ушей и, главное, моей шеи, за которую имею причины еще более опасаться, я еще не оставлю вашего дома до завтрашнего утра.

– Пусть так, сэр, – отвечал мистер Вэр, – можете быть спокойны и не бояться последствий моего неудовольствия, потому что я считаю себя выше подобного мщения, а не оттого, что испугался разоблачения фамильных тайн, однако же, ради вас самих, советую вам поосторожнее выражаться. Ваше содействие или вмешательство ровно ничего не значит для человека, который ставит на карту всю свою карьеру и может все выиграть или все проиграть, судя по тому, правда или беззаконие восторжествуют в предстоящей нам борьбе. Прощайте, сэр!

Ратклифф встал, обвел глазами все собрание, причем Вэр не выдержал его взгляда и потупил глаза, и, поклонившись всем, вышел из зала.

Этот разговор на многих произвел сильное впечатление, которое Эллисло поспешил загладить, заговорив о насущных вопросах этой минуты. После краткого совещания решили организовать немедленное восстание. Эллисло, Маршал и сэр Фредерик Лэнгли были избраны руководителями, с правом распоряжаться всеми дальнейшими мерами. Назначили сборный пункт, куда все сговорились съехаться на другой день утром и привести с собой всех сторонников и друзей, каких в состоянии будут набрать. Многие из гостей разъехались, дабы начинать необходимые приготовления; перед остальными хозяин извинился, говоря, что должен выйти из-за стола и подробно обсудить положение дел с теми сотрудниками, которых они ему сами назначили; за столом остались, между прочим, Уэстбернфлет и старый контрабандист, которые тем охотнее приняли извинение мистера Вэра, что он их просил не стесняться и занять свой досуг всем, что было в его погребах прохладительного. Будущих начальников проводили из зала громкими криками одобрения, и весь остальной вечер то и дело выпивали за здоровье Вэра, Лэнгли и в особенности Маршала, потребляя при этом значительное количество всяких вин.

Когда главные заговорщики удалились в особую комнату, они с минуту глядели друг на друга с видом замешательства, которое на мрачном лице сэра Фредерика выражалось угрюмой досадой. Маршал первым нарушил молчание и вдруг, громко рассмеявшись, сказал:

– Значит, мы теперь пустились в плавание, господа, начало положено и в путь, галера!

– По вашей милости мы вам обязаны спуском на воду, – сказал Эллисло.

– Не знаю только, будете ли вы мне благодарны за это, когда я вам покажу письмецо, полученное мной в ту минуту, как мы садились за стол, – сказал Маршал. – Мой слуга сказал, что письмо вручил ему человек, которого он никогда прежде не видел, и, приказав ему передать мне «в собственные руки», в ту же минуту ускакал назад.

Эллисло нетерпеливо развернул письмо и прочел вслух:

«Эдинбург

Многоуважаемый сэр!

Будучи премного обязан вашему семейству за услуги, коих не буду здесь перечислять, и узнав, что вы принадлежите к партии торговцев, разъезжающих по делам торгового дома «Иаков и К°», владелец которого, бывший лондонский купец, ныне имеет лавку в Дюнкерке, считаю долгом заранее предупредить вас частным образом, что ожидаемые вами суда не прибыли по назначению и ушли обратно в море, не найдя возможности ни разгрузиться, ни сдать товары в один из портов. По этой причине компаньоны западных областей решили расторгнуть свои сношения с означенной фирмой, видя, что иметь с ней дело не представляет выгод. А потому и я, предупреждая вас об этом заранее, надеюсь, что вы воспользуетесь моим сообщением в интересах собственной безопасности.

    Ваш покорнейший слуга Нил Безымянный.
    Господину Ральфу Маршалу из Маршал-Уэльса.
    Весьма важно, в собственные руки».

У сэра Фредерика Лэнгли лицо вытянулось и приняло еще более мрачное выражение, а Эллисло, прочитав письмо, воскликнул:

– Да ведь это вконец подрывает наше предприятие! Если французский флот, везший короля, действительно был прогнан от берегов англичанами, как видно из этого проклятого письма, с чем же мы-то останемся?

– С тем же, с чем были сегодня утром, я думаю, – сказал Маршал, продолжая смеяться.

– Нет, извините, и позвольте вам заметить, мистер Маршал, что ваша веселость теперь вовсе неуместна. Сегодня утром мы еще не делали никаких публичных заявлений, а теперь мы приняли на себя известные обязательства, и в этом виноваты вы со своим безрассудным поступком, тогда как у вас в кармане было письмо, предупреждавшее вас о том, что наше предприятие вполне безнадежно!..

– Ну, так и есть, я так и ждал, что вы это скажете. Но, во-первых, может оказаться, что мой приятель, Нил Безымянный, и его письмо – чистейший вздор; а во-вторых, сознаюсь вам, мне прискучило принадлежать к партии, которая только и делает, что с вечера принимает смелые решения, а наутро, проспавшись, уже не помнит их из-за выпитого вина. В настоящую минуту у правительства еще нет ни людей, ни боевых припасов; через несколько недель оно вдоволь запасется и тем и другим; в настоящую минуту страна пылает ненавистью к правительству, но пройдет несколько недель, и общество, кто ради личных выгод, кто из страха, а кто просто по равнодушию или из лености, следы которых уж и теперь слишком очевидны, окончательно охладеет к предприятию. Но я твердо решился начать игру, а потому постарался и вас втянуть в нее; прыгнуть в болото еще ничего, но я вас завел в самую середину трясины, и вы теперь должны поработать, чтобы из нее вылезти.