Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

– Относительно одного из нас вы сильно ошибаетесь, мистер Маршал, – сказал сэр Фредерик Лэнгли. Он позвонил в колокольчик и приказал вошедшему слуге немедленно собрать его людей и лошадей.

– Вы не можете уехать, сэр Фредерик, – сказал Эллисло, – вспомните, что мы с вами должны делать смотр нашим боевым силам!

– Я уезжаю сегодня, мистер Вэр, – отвечал сэр Фредерик, – по возвращении домой я вам напишу о своих намерениях на этот счет.

– Ну да, – сказал Маршал, – и пришлете это письмо с отрядом конницы из Карлайла[35 - Карлайл – английская пограничная крепость.], которая приедет арестовать нас? Слушайте, сэр Фредерик, я не допущу ни покинуть нас, ни предавать; если вы сегодня уедете из замка Эллисло, то не иначе как переступив через мое мертвое тело!

– Не стыдно ли вам, Маршал, – сказал мистер Вэр, – как можно так легкомысленно перетолковывать слова нашего друга? Я уверен, что сэр Фредерик только пошутил с нами; он слишком благороден, чтобы покинуть наше общее дело… притом он должен же помнить, какие имеются веские доказательства его причастности к делу и как он сам ревностно хлопотал об осуществлении предприятия. К тому же, если бы дело пошло на то, чтобы все открыть правительству, известно, что оно всего благоприятнее относится к тому, кто первый сообщает ему о заговоре, а в таком случае мы имеем шансы предупредить сэра Фредерика на несколько часов.

– То есть «вы», а никак не «мы», если вы точно замышляете подобную скачку с доносами; что до меня, я в таком состязании участвовать не намерен, – сказал Маршал решительным тоном и потом прибавил сквозь зубы: – Нечего сказать, хороша парочка… и стоит того, чтобы из-за них рисковать своей головой!

– Запугиванием вы меня не заставите отказаться от того, что я считаю нужным сделать, – сказал сэр Фредерик Лэнгли, – и первым долгом я уеду из Эллисло. У меня нет причин оставаться верным человеку, – тут он взглянул на Вэра, – который передо мной не сдержал своего слова.

– Позвольте, – сказал Эллисло, движением руки унимая своего неугомонного кузена, – в каком же отношении я у вас в долгу, сэр Фредерик?

– В том, которое мне всего дороже и всего меня ближе касается. Вы меня обманули касательно предполагавшегося между нами союза, а между тем знали, что на нем зиждется и наше политическое единомыслие. Что значит похищение мисс Вэр, потом ее возвращение, ее холодное со мной обращение и всякие ваши отговорки по этому поводу? Я думаю, что все это не более как увертки с вашей стороны: вы просто не хотите выпускать из рук состояния, принадлежащего ей по праву, а меня между тем вовлекли в отчаянное предприятие, постоянно поддерживая во мне ожидания и надежды, которых вы заранее решились никогда не исполнять.

– Сэр Фредерик, клянусь вам всем, что есть священного!..

– Не нужно мне ваших уверений; я и так слишком долго ими пробавляюсь, – отвечал сэр Фредерик.

– Если вы нас покинете, – продолжал Эллисло, – вы знаете, что и вы и мы неминуемо пропадем; весь успех теперь зависит от нашего тесного сближения.

– Предоставьте мне самому о себе позаботиться, – сказал баронет. – Если бы вы и правду сказали, для меня лучше погибнуть, нежели остаться в дураках!

– Неужели ничто, никакие доводы не в силах убедить вас в моей искренности? – воскликнул Эллисло с тревогой. – Сегодня утром я счел бы оскорблением такие ваши несправедливые подозрения, но при теперешних обстоятельствах…

– Вы чувствуете себя обязанным к откровенности, не так ли? – возразил сэр Фредерик. – Если хотите, чтобы я вам поверил, у вас есть средство убедить меня. Устройте так, чтобы ваша дочь сегодня же отдала мне свою руку.

– Так скоро это невозможно, – отвечал Вэр, – подумайте, как она только что была напугана, вспомните о том, что мы сами затеваем…

– Ничего и слышать не хочу, кроме ее клятвы перед алтарем. Ведь у вас есть капелла в замке, и доктор Хобблер здесь, в числе гостей. Дайте мне сегодня же это доказательство вашего искреннего доброжелательства, и мы с вами опять будем близкими друзьями. Если же вы мне откажете в такую минуту, когда вам всего выгоднее согласиться, кто мне порукой, что вы будете сговорчивее завтра, когда я окончательно примкну к вашему предприятию и мне уже нельзя будет отступить?

– Стало быть, если вы сегодня станете моим зятем, я могу рассчитывать на возобновление вашей дружбы? – сказал Эллисло.

– Без всякого сомнения и навек, – отвечал сэр Фредерик.

– В таком случае, – сказал Вэр, – хотя ваше требование преждевременно, неприлично и несправедливо относительно меня, тем не менее, сэр Фредерик, вот вам моя рука! Дочь моя будет вашей женой!

– Сегодня?

– Да, сегодня вечером, прежде чем пробьет полночь, – отвечал Эллисло.

– Но не иначе как с ее согласия, я надеюсь? – сказал Маршал. – Предупреждаю вас, господа, что я не стану стоять сложа руки и не допущу, чтобы мою хорошенькую кузину выдавали замуж насильно!

– Вот наказание мне с этим безголовым парнем, – проворчал про себя Эллисло и прибавил вслух: – Как «с ее согласия»? За кого же вы меня принимаете, Маршал, если думаете, что вам придется защищать мою дочь против ее родного отца? Будьте спокойны, она ничего не имеет против сэра Фредерика Лэнгли.

– Или, скорее, против титула леди Лэнгли? Что же, это очень вероятно, немало есть женщин, которые не отказались бы от этого. Вы меня извините, но столь внезапное сватовство и быстрое соглашение совсем сбили меня с толку, и я несколько испугался за нее.

– Меня именно и смущает внезапность этого сватовства, – сказал Эллисло, – но, если бы мне не удалось уговорить мою дочь, надеюсь, сэр Фредерик примет во внимание…

– Нет, мистер Вэр, я не желаю ничего принимать во внимание! Или я сегодня же сочетаюсь браком с вашей дочерью, или уеду, хотя бы в полночь. Это мое последнее слово.

– Я согласен, – сказал Эллисло. – Займитесь тут обсуждением наших военных приготовлений, а я пойду приготовлю мою дочь к такой внезапной перемене ее судьбы.

С этими словами он вышел из комнаты.

Глава XIV

С Осмондом я пред алтарем предстану?
О, тяжкий долг! Я мнила зреть Танкреда,
И что ж? Супругом будет мне Осмонд!

    «Танкред и Сигизмунда»[36 - «Танкред и Сигизмунда» – трагедия английского поэта и драматурга Джеймса Томсона (1700–1748).]

Мистер Вэр, долголетним упражнением в лицемерии приучивший себя даже осанку и походку изменять по мере надобности, отправился вдоль каменного коридора и вверх по лестнице тем бодрым, легким и ровным шагом, который показывает, что человек идет по важному делу, но нисколько не сомневается в успехе. Но, отойдя на такое расстояние, что оставленные им джентльмены не могли больше слышать его походки, он пошел все медленнее, нерешительнее, под стать обуревавшим его сомнениям и опасениям, и, наконец, в одной из проходных комнат он совсем остановился и начал собираться с мыслями, чтобы сообразить, каким образом войти к дочери и чем на нее повлиять.

«Возможно ли вообразить себе более безвыходное и запутанное положение? – размышлял он. – Несчастный я человек! Если наша партия теперь распадется, нет сомнения, что правительство лишит меня жизни как главного зачинщика восстания. Положим, что я захотел бы унизиться поспешным изъявлением раскаяния и покорности, – ведь и это не поможет, потому что я разорен вконец! С Ратклиффом я рассорился, нажил себе в нем непримиримого врага, значит, от него и ожидать нечего, кроме обид и преследований. Опозоренный, обнищалый, я должен буду бежать отсюда без всяких средств к жизни… Если бы у меня оставалось состояние, я еще мог бы противопоставить его тому бесславию, которое всегда сопутствует имени политического ренегата, а это название дадут мне и те, от кого я отшатнулся, и те, к которым я пристал. Но об этом и думать нечего. А между тем что же еще осталось мне в жизни? Позорная плаха? Нет, единственное спасение – примириться с этими людьми. А для этого я обещал сэру Фредерику, что Изабелла сегодня, до полуночи, будет его женой, а Маршалу поручился, что это случится с ее согласия. Стало быть, между мной и конечной погибелью остается одно средство: вынудить ее согласие на брак с человеком, которого она ненавидит, и притом вынудить так внезапно, что это было бы ей противно, даже если бы на месте жениха был человек любезный ее сердцу; следовательно, вся надежда – на свойственное ей романтическое великодушие. Нужно представить ей неотложность решения и необходимость повиновения в таких ярких красках… Да, впрочем, они и в действительности таковы».

Раздумывая таким образом о своем крайне опасном положении, он напряг все силы своего воображения для успешного выполнения предстоявшей ему роли и с печальным видом вошел в комнату дочери. Невзирая на всю свою двуличность и честолюбивые стремления, он не настолько был лишен родительских инстинктов, чтобы без отвращения приступить к этой роли: дочь его была такая кроткая и любящая девушка, а ему приходилось пользоваться этими ее качествами, даже злоупотреблять ими, ради своих личных целей. Но он еще раз повторил себе, что в случае успеха его дочь все-таки вступит в выгодный брак; если же успеха не будет, то сам он погибший человек, – и эти соображения убили в нем последние колебания.

Он застал Изабеллу в спальне, у окна; она сидела, подперев голову рукой, и так задумалась или так задремала, что не слыхала, как он вошел. Он приблизился в ней, изображая на своем лице глубокую горесть и сострадание, сел возле нее и тихо взял ее за руку, сопровождая это движение глубочайшим вздохом.

– Мой отец! – воскликнула Изабелла, вздрогнув, и на ее лице отразился испуг, очевидно, не менее сильный, нежели ее радость и нежность.

– Да, Изабелла, – сказал Вэр, – твой несчастный отец, пришедший просить у дочери прощения за обиду, нанесенную ей от избытка родительской любви, а затем проститься навеки.

– Какая обида? Почему проститься навеки? Что все это значит, сэр? – спросила мисс Вэр.

– Да, Изабелла, я не шучу. Но прежде ответь мне, не приходило ли тебе в голову, что я мог быть причиной того странного приключения, которое постигло тебя вчерашним утром?

– Вы, сэр?.. – проговорила Изабелла нерешительно, с одной стороны сознавая, что он верно угадал ее мысли, а с другой – стыдясь, что могла допустить столь унизительное и противоестественное подозрение.

– Да, – продолжал он, – твой нерешительный ответ показывает, что ты уже думала об этом, и мне остается исполнить печальный долг, сказав, что твое предположение было справедливо. Выслушай, в чем дело. В недобрый час я согласился на предложение сэра Фредерика Лэнгли, полагая невероятным, чтобы ты могла долго упорствовать в отказе от брака, во многих отношениях представлявшего для тебя несомненные выгоды. В еще худшую минуту я предпринял вместе с ним некоторые меры к восстановлению на престоле нашего изгнанного монарха и к завоеванию вновь нашей независимости. Он воспользовался моей полной откровенностью, и теперь моя жизнь в его руках.

– Ваша жизнь, сэр? – повторила Изабелла чуть слышно.

– Да, Изабелла, – продолжал он, – жизнь того, кто дал тебе жизнь. Как только я увидел, до каких крайностей может его довести безрассудная страсть, ибо, по правде говоря, я не могу приписать его безумного поведения ничему иному, кроме любви к тебе, я попытался выпутаться из моего безвыходного положения тем, чтобы под каким-нибудь предлогом услать тебя из дому на несколько недель. И вот я решил, что в случае, если ты по-прежнему будешь сопротивляться этому браку, я удалю тебя секретным образом в монастырь, где ты сможешь провести несколько месяцев под крылышком твоей тетки по матери, в Париже. Но тут случился целый ряд недоразумений, вследствие которых тебя извлекли из тайного убежища, в котором я тебя временно приютил, и привезли обратно домой. То была моя последняя надежда на спасение; но и тут судьба разрушила мои планы, и мне остается лишь дать тебе свое благословение и отослать тебя из замка с мистером Ратклиффом, который сейчас уезжает. Моя же судьба скоро будет решена.

– Боже милостивый, сэр! Возможно ли это? – воскликнула Изабелла. – О, зачем же меня освободили из того места, куда вы меня услали! И отчего вы сами не объявили мне, что это делается по вашему желанию?

– Подумай, Изабелла, сообрази все обстоятельства. Как же я стал бы еще сильнее восстанавливать тебя против своего друга, сообщив тебе его оскорбительные претензии и назойливые требования? И мог ли я на это решиться, тогда как сам обещал ему поддерживать его искательство и действительно сильно желал ему успеха? Но что об этом говорить!.. Теперь уж все кончено. Я и Маршал окончательно решились мужественно встретить смерть… Только бы успеть отослать тебя отсюда с надежным человеком.

– Силы небесные!.. Неужели нет никакого выхода? – сказала молодая девушка в ужасе.

– Никакого, дитя мое, – кротко отвечал Вэр, – то есть один… но ты не посоветуешь отцу им воспользоваться: он состоит в том, чтобы первому выдать своих друзей.

– О нет, нет! – воскликнула она с отвращением, как бы спеша отделаться от искушения. – Но нельзя ли как-нибудь иначе… бежать, уговорить, умолить… Я брошусь к ногам сэра Фредерика!