Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

Мисс Вэр одна воротилась в замок и благодаря ретивости своей лошади и собственному возбужденному состоянию доехала до дому гораздо скорее, чем ожидала. Она в точности исполнила все указания Ратклиффа, хотя и не знала, к чему они клонятся, и, пустив свою лошадь пастись на лугу перед садом, поспешила в свою комнату, куда ей удалось пройти никем не замеченной.

Открыв дверь своей комнаты, она позвонила и приказала подать свечи. Вместе с прислугой, отвечавшей на звонок, пришел и ее отец.

– Я два раза подходил к твоей двери, – сказал он, – в течение тех двух часов, что мы расстались; но так как не слыхал твоего голоса, я боялся, не захворала ли ты.

– Милый папенька, – сказала она, – позвольте вам напомнить данное мне обещание: вы были так добры, что согласились предоставить мне провести в уединении последние часы моей свободы; дайте же мне ими насладиться без помехи и продлите, насколько возможно, даруемую мне отсрочку.

– Об этом я позабочусь, – сказал отец, – никто больше не потревожит тебя. Но что за беспорядок в твоем туалете? Ты совсем растрепалась. Чтобы этого не было, когда я приду за тобой, жертва только тогда может быть благодетельна, когда ее приносят добровольно.

– Вот как, – сказала она, – в таком случае не бойтесь, папенька! Жертва будет разукрашена.

Глава XVII

Что-то непохоже на свадьбу!

    Шекспир. «Много шума из ничего»

Капелла замка Эллисло, где должно было произойти это зловещее бракосочетание, была построена гораздо прежде самого замка, хотя и он был очень старинным зданием. Еще до того времени, как войны между Шотландией и Англией сделались таким обычным и продолжительным явлением, что все жилые постройки по обеим сторонам границ принимали воинственный и крепостной характер, Эллисло было монастырским поселением, или, как полагают антикварии, поселением богатейшего аббатства Джедбергского. Случайности войны и взаимные захваты враждующих сторон давно изменили границы первоначальных владений. На развалинах монастыря вырос феодальный замок, а монастырская капелла вошла в состав его постройки.

Это здание, со своими круглыми сводами и массивными колоннами, простота которых доказывала их принадлежность к так называемому саксонскому периоду нашей архитектуры, носило во все времена самый темный и мрачный характер. Внутри его были фамильные усыпальницы феодальных владык, а в прежние времена там же были склепы для монастырской братии.

На этот раз капелла была еще мрачнее обыкновенного, потому что ради предстоящего случая ее осветили несколькими дымными, смоляными факелами, которые вблизи горели желтым огнем, а на некотором расстоянии были окружены тусклым, красным сиянием, происходившим от их собственного дыма, далее же была уже густая тьма, из-за которой нельзя было судить о настоящих размерах капеллы, и она казалась необъятной. Попытки украсить ее несколькими разрозненными и наскоро собранными предметами были вполне неудачны и, скорее, способствовали усилению унылого впечатления. Обрывки старинных шпалер, содранные со стен других комнат, были неуклюже развешаны по стенам капеллы, чередуясь с гербовыми щитами и надгробными памятниками, рассеянными по всему зданию. По бокам алтаря возвышались два мавзолея совершенно различного характера: на первом была каменная фигура монаха или какого-то изможденного отшельника, умершего в ангельском чине; он был в пелерине с капюшоном, с четками в сложенных руках, коленопреклоненный в молитвенной позе и с головой, поднятой вверх. По другую сторону алтаря стоял памятник в итальянском вкусе, из чистейшего белого мрамора и настоящей художественной работы. Он был посвящен памяти покойной матери Изабеллы, миссис Вэр, которая была изображена лежащей на смертном одре, а возле нее плачущий ангел, отвернувшись, гасил огонь догорающей лампады, служившей эмблемой ее быстрой кончины. Эта группа была в высшей степени изящным памятником искусства, но казалась как-то некстати среди грубой и суровой обстановки остального здания. Многие дивились, иные даже возмущались тем, что Эллисло, при жизни своей супруги обращавшийся с ней далеко не любезно, вздумал после ее смерти соорудить ей такой драгоценный памятник своей притворной скорби; но потом нашлись люди, которые вполне очистили его от подозрений в подобном лицемерии, доказав, что мраморный мавзолей был заказан и выполнен под руководством мистера Ратклиффа, и притом на его собственный счет.

Перед этими монументами собрались теперь свободные гости. Их было немного; из числа обедавших в замке многие разъехались по домам ради спешных приготовлений к походу, притом обстоятельства были таковы, что мистер Вэр вовсе не желал лишних свидетелей и пригласил в церковь ровно столько родственников, сколько было необходимо по обычаям страны. Ближе всех к алтарю стоял сэр Фредерик Лэнгли, мрачный, угрюмый и задумчивый даже более, чем обыкновенно. Рядом с ним Маршал, взявший на себя роль шафера. Беспечная шутливость этого юного джентльмена, и не думавшего стесняться ни при каких обстоятельствах, еще резче оттеняла сердитое выражение на лице жениха.

– А невеста еще так и не выходила из своей комнаты, – шептал Маршал сэру Фредерику. – Надеюсь, что нам не придется прибегать к тем насильственным мерам, какие были в употреблении у древних римлян, как нам преподавали в школе. Моей прелестной кузине не поздоровится, коли два дня кряду ее будут похищать, хоть я и должен сознаться, что она стоит того.

Сэр Фредерик притворился, что не слышит этих речей, и, отвернувшись в другую сторону, начал напевать себе что-то под нос, но Маршал не унимался.

– Вот тоже пастор Хобблер, я думаю, как на иголках: его позвали и велели готовиться к радостному торжеству в ту самую минуту, как он с успехом откупорил третью бутылочку. Смотрите не подведите его под строжайший выговор со стороны духовного начальства, потому что по церковным правилам, кажется, не дозволяется венчать в такие поздние часы… А-а, вот и Эллисло, и с ним моя прекрасная кузина! Ей-богу, прекраснее, чем когда-либо, только бледна как смерть и еле держится на ногах. Слушайте, господин баронет, если она не совсем охотно скажет «да», то свадьбы не будет, что бы там ни случилось, я вам наперед говорю.

– Свадьбы не будет, сэр? – переспросил сэр Фредерик громким шепотом и таким тоном, который показывал, с каким трудом он сдерживает свой гнев.

– Да, так-таки и не будет, – отвечал Маршал. – За это уж я ручаюсь, и вот вам моя рука.

Сэр Фредерик Лэнгли взял его руку, сжал до боли и проговорил тихим шепотом:

– Маршал, я вам это припомню. – Затем он оттолкнул его руку.

– О, я и сам не забуду, – сказал Маршал. – Мне еще не случалось произносить таких слов, за которые моя рука не была бы готова отвечать во всякое время. Пожалуйте сюда, моя прекрасная кузина, и скажите мне: по своей ли доброй воле и свободному выбору вы намерены признать сего благородного рыцаря своим властелином и супругом? Потому что, если вы на этот счет хоть сколько-нибудь сомневаетесь, отступайте и уходите прочь, он на вас не женится.

– С ума вы сходите, Маршал? – сказал Эллисло, который в качестве его бывшего опекуна часто принимал еще с ним авторитетный тон. – Неужели вы полагаете, что я способен насильно влачить мою дочь к алтарю и что она сюда явилась не по собственному желанию?

– Пустяки, Эллисло, – возразил юный джентльмен, – никогда я этому не поверю! У нее полны глаза слез, а личико бледнее ее белого платья. Во имя простого человеколюбия я должен настоять на том, чтобы церемония была отложена до завтра.

– Вечно ты мешаешься не в свое дело! Это, наконец, несносно! Она сейчас сама скажет тебе, что церемония назначена именно сегодня по ее желанию. Изабелла, милая моя, скажи, так ли это?

– Так, – отвечала Изабелла умирающим голосом. – Видно, не будет мне помощи ни от Бога, ни от людей…

Но присутствующие расслышали одно только первое слово, остальные она произнесла беззвучно. Маршал пожал плечами и отступил, а Эллисло подвел или, скорее, подтащил дочь к алтарю. Сэр Фредерик выступил вперед и стал с нею рядом. Священник раскрыл требник и взглянул на мистера Вэра, ожидая, когда он велит начать.

– Начинайте! – сказал Вэр.

Но в эту минуту раздался голос, исходивший как будто из гробницы его жены, но такой громкий и резкий, что от него пошел гул по всей церкви. Этот голос произнес:

– Перестаньте!

Все замерли на месте, безмолвно переглядываясь, и при наступившей тишине где-то в отдаленных покоях замка послышались глухой шум и топот и как будто звон оружия.

Потом все стихло.

– Это что еще за выдумки? – сказал сэр Фредерик, яростно оглядываясь и вперив сначала в Эллисло, потом в Маршала злобные и подозрительные взгляды.

– Кто-нибудь из гостей зашумел в нетрезвом виде, – сказал Эллисло, сам сильно сконфуженный, – ради сегодняшнего торжества мы должны быть снисходительны к подобным проявлениям. Прошу вас начать богослужение.

Священник опять взялся за книгу, но не успел он произнести ни слова, как из того же пункта раздался все тот же голос и то же воспрещение.

Женская прислуга с криками испуга выбежала из церкви; джентльмены схватились за шпаги. Все были еще под впечатлением этого странного перерыва, как вдруг из-за мраморного памятника выступил карлик и стал перед мистером Вэром.

Появление этого странного и уродливого существа, особенно в таком месте и при таких обстоятельствах, на всех подействовало удручающим образом, но мистер Вэр был поражен как громом; выпустив руку дочери, он, шатаясь, прислонился к ближайшей колонне и, обхватив ее обеими руками, прильнул к ней лбом.

– Это кто такой, – сказал сэр Фредерик, – и чего ему здесь нужно?

– Я пришел объявить вам, – сказал карлик своим обычным язвительным тоном, – что вступающая в брак девица не есть наследница поместья Эллисло, ни замка Маули-холл, ни Полвертона, ни единой пяди земли, иначе как с моего ведома и согласия; а тебе я такого согласия, конечно, не дам, – продолжал он, обращаясь непосредственно к сэру Фредерику Лэнгли. – Преклони колена и благодари Бога за то, что я помешал тебе сочетаться браком с такими качествами, которые тебе вполне чужды: она бесприданница, неимущая, добродетельная, невинная и правдивая девушка. А ты, неблагодарный негодяй, – обратился он к Эллисло, – чем теперь оправдаешь свою подлую уловку? Ради собственного спасения ты хотел продать родную дочь; а в голодный год ты бы ее зарезал и съел, чтобы насытиться? Да, закрывай лицо руками! Должно быть, стыдно тебе смотреть на того, чье бренное тело ты держал в оковах, чью руку подвигнул на преступление, а душу наполнил мучением. Еще раз тебя спасает добродетель той, что зовет тебя отцом; ступай прочь отсюда, и пусть мое прощение и благодеяния, которыми я тебя осыпаю, превратятся в пылающие уголья, и падут на твою голову, и иссушат твой мозг, как ты иссушил мой!

Эллисло в безмолвном отчаянии воздел руки к небу и ушел из капеллы.

– Пойди за ним, Губерт Ратклифф, – сказал карлик, – и сообщи ему о моем решении. Он будет очень доволен. Ему лишь бы дышать на воле да сорить деньгами, только в этом и видит счастье.

– Я все-таки ничего не понимаю, – сказал сэр Фредерик Лэнгли, – но мы здесь образовали вооруженный отряд джентльменов, сторонников короля Иакова Восьмого, и нам все равно, сэр, точно ли вы сэр Эдуард Маули, которого считали давно умершим в заключении, или вы облыжно приняли на себя его имя и титул; но мы задержим вас до тех пор, покуда ваше появление здесь, в такую минуту, не получит достаточного объяснения. Нам нежелательно иметь здесь шпионов. Друзья мои, возьмите его!

Но испуганная челядь отступила, не решаясь повиноваться.

Тогда сэр Фредерик сам двинулся вперед, как бы намереваясь схватить карлика собственными руками; но тут его неожиданно остановило блестящее острие бердыша, направленного в его грудь дюжей рукой Габби Эллиота.

– Я вас проткну насквозь, коли вы его хоть пальцем тронете, – молвил фермер очень решительно, – подайтесь назад, не то наткнетесь! Никому не дам обидеть Элши; он нам добрый сосед и всегда готов помочь человеку в нужде! И хоть вы его считаете, может быть, калекой, а попробуйте подать ему руку, так ручаюсь, что у вас из-под ногтей кровь пойдет, с ним тоже шутки плохи! Наш Элши, коли ухватит тебя, так что твои кузнечные клещи!

– Зачем вы сюда явились, Эллиот, – сказал Маршал, – и кто вас просил вмешиваться?

– А вот видите ли, Маршал-Уэльс, – отвечал Габби, – я здесь не один, а со мной еще десятка два-три молодцов, и явились мы от моего имени, да еще от имени короля… или королевы, что ли?.. А также от имени мудрого Элши, чтобы водворить мир, да кстати уж отплатить хозяину Эллисло за то, что он у меня натворил. Небось слышали вы, какой вкусный завтрак задали мне вчера поутру? Ну, я узнал, что это было сделано по его распоряжению, вот и явился задать ему ужин. И напрасно вы хватаетесь за шпаги, джентльмены: замок в наших руках и достался нам не больно дорого. Мы застали все двери настежь, а народ у вас так нализался, что обезоружить людей ничего не стоило; мы отобрали сабли и пистолеты так же легко, как горох шелушили.

Маршал бросился вон из капеллы, но тотчас вернулся назад.

– А ведь это правда, ей-богу! – воскликнул он. – Сэр Фредерик, дом полон вооруженных людей, а наши скоты все пьяны и обезоружены. Обнажайте шпагу и пробьемся как-нибудь!

– Постойте, постойте! – крикнул им Габби. – Вы погодите, послушайте! Мы вам зла не желаем; но, как вы стали за короля Иакова да за прелатов, вот и мы по-старому, по-соседски, стали за свой закон и за свою церковь; только мы и волоса с вашей головы не тронем, коли вы спокойно разойдетесь по домам. А это будет, право, всего лучше, потому что из Лондона пришли верные вести, что этот Бэнг или Бинг… ну, все равно, как его звать; одним словом, отогнал он от наших берегов французские корабли и того нового короля; так не лучше ли вам удовольствоваться нашей старушкой Нэнси, покудова что?

Вошедший в эту минуту Ратклифф подтвердил точность известий, столь неблагоприятных для партии якобитов. Сэр Фредерик в ту же минуту, ни с кем не простившись, ушел и, собрав кое-как тех из своих служителей, которые оказались способны за ним следовать, уехал из замка.