Антикварий

И я не знал, увидев столько стали,
Лечить меня он будет иль убьет.

Я обратился к другому врачу. Но он тоже готовился к убийствам в гораздо более широких масштабах, чем это когда-либо признавалось правом его профессии. А теперь, возвратившись сюда, я вижу, что и наши высокоумные фейрпортские соседи заразились тем же доблестным духом. Я ненавижу ружье, как раненая дикая утка, и не терплю барабана, как квакер[108 - Квакеры – христианская протестантская секта, выступавшая против военной службы и войны.]. А тут на общинном выгоне гремят и грохочут, и каждый залп и раскат – это удар мне в сердце.

– Дорогой брат, не говори так о джентльменах-волонтерах. Смею сказать, у них очень красивая форма. А на прошлой неделе, я хорошо знаю, они два раза промокли до нитки. Я встретила их, когда они шагали такие пришибленные, и многие очень кашляли. Я думаю, они терпят столько, что мы должны быть им благодарны.

– А я смею сказать, – заметила мисс Мак-Интайр, – что дядя пожертвовал двенадцать гиней на их снаряжение.

– Я дал их на покупку лакрицы и леденцов, – объяснил циник, – чтобы поощрить местную торговлю и освежить глотки офицеров, докричавшихся до хрипоты на службе отечеству.

– Берегитесь, Монкбарнс! Мы скоро причислим вас к мятежникам!

– Нет, сэр Артур, я кроткий ворчун. Я только сохраняю за собой право квакать здесь, в своем углу, и не присоединяю своего голоса к хору великого болота. Ni quito Rey, ni pongo Rey. Я не прочу королей и не порочу королей, как говорит Санчо[109 - Санчо Панса – оруженосец Дон Кихота Ламанчского.], но от всего сердца молюсь за нашего государя, несу общее бремя налогов и ворчу на акцизного чиновника. А вот, кстати, и овечий сыр! Он более содействует пищеварению, чем политика.

Когда обед кончился и на стол были поставлены графины, мистер Олдбок поднял бокал за здоровье короля. Этот тост охотно поддержали как Ловел, так и баронет. Якобитские симпатии последнего давно успели стать всего лишь неким отвлеченным представлением, тенью тени.

После того как дамы покинули столовую, лэрд и сэр Артур углубились в самые занимательные споры, в которых более молодой гость – из-за недостатка ли необходимой глубокой эрудиции или по иной причине – принимал очень мало участия, пока не был внезапно вырван из глубокой задумчивости неожиданной просьбой высказать свое мнение:

– Я приму то, что скажет мистер Ловел. Он родился на севере Англии и может знать точное место.

Сэр Артур высказал сомнение в том, чтобы столь молодой человек обращал внимание на подобные вещи.

– Я имею основания держаться противоположного мнения, – сказал Олдбок. – Как вы смотрите, мистер Ловел? Высказаться – для вас вопрос чести!

Ловел вынужден был признаться, что попал в смешное положение человека, не знающего предмета спора, который занимал собеседников уже около часа.

– Господи, да он витает в облаках! Что было бы, если бы мы впустили сюда женщин? Тогда мы еще шесть часов не услышали бы от этого молодца разумного слова. Так вот, юноша, жил некогда народ, который назывался пики…

– Правильнее – пикты, – перебил баронет.

– Или еще picar, pihar, piochtar, piaghter или peughtar, – закричал Олдбок. – И говорили они на одном из готских[110 - Готы – германское племя; в IV в., теснимые гуннами, они оставили Северное Причерноморье и двинулись в Западную Европу, где позднее разделились на вестготов и остготов, основавших несколько ранних феодальных варварских государств.] диалектов…

– На чистейшем кельтском![111 - Кельты – древнейшее население Британии; их язык относится к группе индоевропейских языков, к гэльской ветви которой принадлежит и шотландский.] – решительно возразил баронет.

– На готском, хоть убейте, на готском, – столь же решительно настаивал сквайр.

– Позвольте, джентльмены, – промолвил Ловел. – Насколько я понимаю, ваш спор легко могут разрешить филологи, если уцелели какие-нибудь остатки языка.

– Сохранилось одно лишь слово, – сказал баронет, – но оно, вопреки упрямству мистера Олдбока, решает вопрос.

– Да, в мою пользу, – заявил Олдбок. – Посудите сами, мистер Ловел. Кстати, и такой ученый, как Пинкертон[112 - Пинкертон Джон (1758–1826) – шотландский историк, автор работ о медалях, по истории Шотландии, о старых шотландских поэмах и т. п.], на моей стороне.

– А на моей – такой эрудит, как неутомимый Чалмерс[113 - Чалмерс Александр (1759–1834) – шотландский писатель, известный как издатель «Всеобщего биографического словаря» (1812–1814).].

– Мое мнение разделяет Гордон.

– А мое – сэр Роберт Сибболд.

– За меня Иннз![114 - Иннз. – По-видимому, имеется в виду Томас Иннз (1662–1744), шотландский историк, автор «Критических очерков древнейших обитателей северной части Британии, или Шотландии».] – выкрикнул Олдбок.

– У Ритсона[115 - Ритсон Джозеф (1752–1803) – английский историк, среди работ которого есть собрания старинных шотландских песен, баллад и т. п.] нет никаких сомнений! – завопил баронет.

– Послушайте, джентльмены, – сказал Ловел, – прежде чем делать смотр своим силам и ошеломлять меня авторитетами, вы бы сообщили мне спорное слово.

– Benval, – в один голос объявили спорщики.

– Что означает caput valli, – пояснил сэр Артур.

– Верх вала, – как эхо, повторил Олдбок.

Воцарилось глубокое молчание.

– Это довольно узкий фундамент, чтобы возводить на нем какую-либо гипотезу, – заметил арбитр.

– Ничуть, ничуть, – возразил Олдбок. – Люди лучше всего дерутся на тесной площадке. Чтобы нанести смертельный удар, не нужно миль: достаточно одного дюйма.

– Слово, безусловно, кельтское, – сказал баронет. – Название любого холма в горной Шотландии начинается на ben.

– А что вы скажете насчет val, сэр Артур? Разве может быть сомнение в том, что это саксонское wall?[48 - Стена, вал (англ.).]

– Это римское vallum[49 - Вал (лат.).], – стоял на своем сэр Артур. – У пиктов эта часть слова заимствованная.

– Ничего подобного. Если они что-нибудь и позаимствовали, так именно ваше ben. Они могли перенять его у своих соседей бриттов в долине Стрэт Клайд.

– У пиков, или пиктов, – сказал Ловел, – был, по-видимому, исключительно бедный диалект, если в единственном дошедшем до нас слове, да притом всего двухсложном, им, как это признано, пришлось сделать заимствование из другого языка. И мне кажется, джентльмены, – при полном к вам уважении, – что ваш спор немного похож на спор двух рыцарей, сражавшихся из-за щита, белого с одной стороны и черного с другой. Каждый из вас держится за половинку слова и как будто отвергает другую. Но что меня поражает больше всего, так это бедность языка, оставившего после себя такие ничтожные следы.

– Вы ошибаетесь, – сказал сэр Артур. – Язык у пиктов был богатый, и они были могучим народом. Они построили две колокольни: одну в Брехине, другую – в Эбернети. Пиктских девиц королевской крови помещали в Эдинбургский замок, откуда его название Castrum Puellarum[50 - Крепость дев (лат.).].

– Детские сказки, – заметил Олдбок. – Все это придумано, чтобы польстить тщеславию женщин. Замок назывался «девичьим», quasi lucus a non lucendo[51 - «Почти лес, который назван так, потому что темен» – фраза, ставшая синонимом ложной этимологии: lucus (лес, роща) по форме совпадает с lucus (свет), откуда глагол lucere – светить (лат.).], потому что он был неприступен, чего ни про одну женщину сказать нельзя.

– Существует достаточно достоверный перечень пиктских королей, – настаивал сэр Артур, – от Крентеминахкрайма (дата его правления точно не известна) и до Драстерстоуна, с чьей смертью окончилась династия. У половины из них имена, как у кельтов, образованы от имени отца. Приставка «Мак» id est filius[52 - Означает «сын» (лат.).]. Что вы скажете на это, мистер Олдбок? Мы знаем Драста Мак-Морахина, Трайнела Мак-Лахлина (насколько можно судить – первого из этого древнего клана) и Гормаха Мак-Доналда, Элпина Мак-Метегуса, Драста Мак-Теллергена (тут баронету помешал приступ кашля), кхе-кхе-кхе, Голарджа Мак-Хена… кхе-кхе… Мак-Хенена… кхе… Мак-Хененейла, Кеннета… кхе-кхе… Мак-Фередита, Эхена Мак-Фунгуса и двадцать других, несомненно кельтских, имен, которые я мог бы перечислить, если бы не этот злосчастный кашель.

– Возьмите стакан вина, сэр Артур, и запейте все эти нанизанные, как четки, имена нехристей, которыми подавился бы сам дьявол. Кстати, тот малый, которого вы назвали напоследок, только один и носит вразумительное имя. Впрочем, все они, как один, из племени Мак-Фунгуса: никому не известные венценосцы, порожденные угаром самомнения, безумия и лживости, высыпавшие, как грибы, в мозгу какого-нибудь сумасшедшего горного барда.

– Я удивлен, что вы так говорите, мистер Олдбок. Ведь вы знаете или должны бы знать, что перечень этих властителей выписан Генри Моулом оф Мелгам из хроник Лох-Левена и Сент-Эндрю[116 - …Лох-Левен и Сент-Эндрю… – местности в Шотландии; в замке у озера Лох-Левен в Южной Шотландии в 1567–1568 гг. заключена была Мария Стюарт; Сент-Эндрюс – город, королевский замок и порт.] и опубликован им в краткой, но неплохой «Истории пиктов». Она была напечатана Робертом Фриберном[117 - Фриберн Роберт – эдинбургский издатель и книготорговец.] в Эдинбурге и в тысяча семьсот пятом или шестом году от Рождества Христова – я точно не помню – продавалась в его лавке у ограды парламента. У меня дома есть экземпляр; это моя самая ценная книга – после «Шотландских актов» в двенадцатую долю листа, – и она отлично выглядит на полке рядом с той. Ну что вы скажете на это, мистер Олдбок?

– Что я скажу? Да чихать я хотел на Гарри Моула и его «Историю», – ответил Олдбок, – и тем самым я удовлетворяю его просьбу оказать этому произведению прием в соответствии с его достоинствами.

– Не смейтесь над человеком, стоявшим выше вас! – неодобрительно заметил сэр Артур.

– Я не вижу, чтобы согрешил в этом, смеясь над ним и над его «Историей».

– Генри Моул оф Мелгам был джентльменом, мистер Олдбок!

– Не нахожу, чтобы он имел и это преимущество предо мной! – довольно резко возразил антикварий.

– Простите, мистер Олдбок, но он был джентльменом из знатного, древнего рода, и поэтому…

– …потомок вестфальского печатника должен говорить о нем с почтением? Вы можете придерживаться такого мнения, сэр Артур, но я его не разделяю. Мне кажется, что мое происхождение от трудолюбивого и предприимчивого типографа Вольфбранда Олденбока, который в декабре тысяча четыреста девяносто третьего года под покровительством (как указано в конце книги) Себалда Шейтера и Себастьяна Каммермейстера закончил печатание знаменитой «Нюрнбергской хроники»[118 - «Нюрнбергская хроника» – средневековая хроника, являющаяся характерным источником для истории города Нюрнберга и Германии; позднее была издана в «Хронике немецких городов» (с 1862 по 1877 г.) историком Карлом Гегелем (1813–1901), сыном знаменитого философа.], – мне кажется, повторяю, что мое происхождение от этого великого восстановителя учености делает мне, литератору, больше чести, чем если бы я числил в своей генеалогии всех буйных, меднолобых, железнобоких средневековых баронов со времен Крентеминахкрайма, ни один из которых, как я полагаю, не мог подписать своего имени.