Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

Тем временем Габби Эллиот быстро продолжал путь, мучимый неопределенным и тяжелым опасением, все ли дома благополучно, и той тревогой, которую люди зовут обыкновенно предчувствием беды. Не доехав до вершины холма, откуда видна была его усадьба, он встретил свою кормилицу, особу в то время важную и почетную во всяком шотландском семействе как в высшем, так и в среднем сословии. Связь кормилицы с питомцем считалась столь близкой и дорогой, что никогда не разрывалась, и с течением времени случалось обыкновенно так, что кормилица окончательно поселялась в семействе своего питомца, помогала в хозяйстве и пользовалась знаками уважения и доверия со стороны старших в доме. Как только Габби завидел издали фигуру Эннепл и узнал ее по красной накидке и черному чепцу, он невольно проворчал про себя:

– Вот не к добру моя старуха ушла так далеко от дома! Что бы это могло значить? Обыкновенно она ни за что не отходит от порога и на ружейный выстрел. Э, да она, наверное, отправилась на болото за клюквой, или за брусникой, или за другой какой штукой в этом роде, потому что ей понадобится много ягод на пироги и лепешки к понедельнику… А я все не могу позабыть тех слов, что накаркал мне старый чертов козел, этот проклятый карлик. Всякая безделица меня пугает, того и гляди, услышу что-нибудь недоброе. Ох, борзая, наделала ты мне хлопот! Мало ли дичи и коз в нашем краю, так надо же тебе было загубить именно его скотину!

Между тем Эннепл, с самым трагическим выражением лица, прихрамывая, подошла и ухватилась за поводья его лошади. В ее глазах было такое глубокое отчаяние, что у него от ужаса язык отнялся и он не мог даже спросить, что случилось.

– О, мое дитятко! – завопила она. – Не езди дальше, не езди! Такое зрелище хоть кого может уморить, а уж тебя и подавно!

– Господи помилуй, что такое? – еле вымолвил изумленный всадник, пытаясь вытащить повод из рук старухи. – Ради бога, пусти меня, я хочу знать, что там такое!

– Ох!.. Вот до чего я дожила, старая!.. Дом-то разорили, и добрые амбары с хлебом огнем пожгли, а остальное добро увезли! Не ходи туда, не надо! Надорвется твое молодое сердечко, дитя мое, когда увидишь то, что мои старые глаза видели нынче утром!

– Но кто же смел все это сделать? Пусти поводья, Эннепл, пусти… Где бабушка и сестры?.. Где Грейс Армстронг?.. Боже мой, предсказания колдуна все еще отдаются в моих ушах!

Видя, что иначе не избавится от помехи, он спрыгнул с лошади, бегом побежал в гору и вскоре, достигнув вершины, увидел то самое, чем стращала его кормилица.

Зрелище было поистине душераздирающее. Усадьба, которую он оставил в ее уютном уголке, на берегу горного ручья, окруженную всеми признаками сельского довольства, в настоящую минуту представляла собой голую и почерневшую развалину. Из-за обрушенных и обугленных стен все еще клубился дым; запасы торфяного топлива, овины, гумна с хлебом, хлевы, наполненные скотом, словом, все богатство тогдашнего зажиточного фермера, каким с полным правом считал себя бедный Эллиот, погибло, было уничтожено дотла или разграблено в одну ночь. С минуту он стоял, ошеломленный, потом воскликнул:

– Разорили! Ограбили дочиста!.. Но черт с ним, с нажитым добром, жалко только, что за неделю до свадьбы все пропало!.. Но я не малое дитя, чтобы сидеть сложа руки и выть об этом. Лишь бы найти Грейс, бабушку и сестер в добром здоровье! Что ж такого! Можно пойти воевать во Фландрию, как дедушка ходил со старым Боклю, под знаменами Беллендена! Во всяком случае, не следует падать духом, не то они и вовсе повесят носы.

Габби бодро пошел под гору, решившись подавить собственное горе и принести утешение другим, хотя сам не ощущал ни малейшей отрады. Соседние фермеры, особенно его однофамильцы, были тут все в сборе. Молодые люди были вооружены и громко говорили об отмщении, хотя не знали, на кого обратить свой гнев; более пожилые хлопотали о подаче помощи обнищавшему семейству. Избушка кормилицы, стоявшая на берегу того же ручья, но на некотором расстоянии от дома, уцелела, и туда наскоро перевели старую бабушку и ее внучек, снабдив их кое-какими припасами от соседей, потому что из их собственного имущества почти ничего не могли спасти.

– Что же, господа, – воскликнул один молодой человек высокого роста, – неужто мы целый день будем тут стоять и любоваться на сожженные стены жилища нашего родственника? Разве каждый клуб этого дыма не ложится на нас позорным пятном? Сядем на коней, да и в погоню!.. У кого есть поблизости собака-ищейка?

– Ближе Эрнсклифа ни у кого нет, – отозвался другой, – а он уж с утра поскакал с шестью верховыми товарищами на поиски, надеялся выследить.

– Так поедем и мы за ними, а на пути поднимем других, соберем побольше народу и нагрянем на камберлендских разбойников! Все вали, жги, бей!.. Которые первые попадутся, те прежде и поплатятся.

– Цыц, придержите языки, неразумные ребята! – сказал один из стариков. – Вы сами не знаете, о чем толкуете! Возможное ли дело поднимать войну между только что замиренными областями?

– А вы зачем же прожужжали нам уши подвигами наших предков, – возразил юноша, – если нам следует смотреть сложа руки на то, как над головами наших друзей сжигают их дома, и не подавать им руку помощи? Отцы наши небось не так смотрели на такие дела!

– Да я не говорю, что не надо мстить обидчикам нашего Габби, бедняжки, я только хочу сказать, что нынче все надо делать по закону, Саймон, – отвечал осторожный старик.

– Да к тому же, – вмешался другой старик, – я не знаю, есть ли кто в живых, знающий, как следует по закону проделывать отмщение, когда переходишь границу. Тэм из Уитрама до тонкости знал это дело, но ведь он умер в ту морозную зиму.

– Да-да, – подхватил третий старик, – он участвовал в том великом сборище, которое преследовало добычу вплоть до Сирлуола: это было через год после битвы при Филипхоу.

– Постойте, – молвил еще один советчик, – я не понимаю, что за особые познания требуются в этом случае: просто насади кусок просмоленной пакли на копье, или на вилы, или на что другое, зажги ее, потруби в рог, кликни клич, да и валяй с богом в Англию, а там бери по закону свое добро, силой ли отнимай или просто отбирай у первого попавшегося англичанина, с тем только, чтобы не захватить ни на волос больше того, что было украдено. Это и есть старый пограничный закон, установленный в Дундриннене при Дугласе Черном[24 - Дуглас Черный – прозвище сэра Джеймса Дугласа (1286–1330), героя шотландской истории, совершавшего многочисленные набеги на Англию.]. Чего еще сомневаться? Уж, кажется, это ясно как день!

– Так идем, ребята! – воскликнул Саймон. – Сядем на коней да прихватим с собой старого Кэдди, здешнего работника: он доподлинно знает, сколько было скота и сколько хлеба пропало. К ночи опять будут у Габби полные хлевы и полные житницы, а так как нельзя ему так скоро выстроить большого дома, мы по крайности сожжем какую-нибудь английскую усадьбу, чтобы сравнять ее с Хейфутом, это уж по справедливости и во всем свете так водится!

Такое ободрительное предложение было с восторгом принято наиболее юной частью собрания, но в ту же минуту между ними пронесся шепот:

– Габби идет, бедняга! Сам Габби… Ну, как он решит, так мы и сделаем.

Пострадавший фермер между тем спустился с холма и вошел в толпу, но от волнения не мог сказать ни слова и лишь молча пожимал протянутые со всех сторон руки своих соседей и родных, также безмолвно выражавших ему свое сочувствие и дружбу. Наконец, пожав руку Саймона из Хэкборна, он произнес с усилием:

– Спасибо, Саймон, спасибо, соседи… Я знаю, что у вас на уме… Но они-то где же?.. Где мои… – Он запнулся, как бы опасаясь даже назвать предмет своей смертельной тревоги.

Повинуясь тому же чувству, родственники молча указали ему рукой на хижину, и Габби бросился туда с отчаянным видом человека, готового на всякие ужасы. Присутствующие провожали его глазами, выражая глубокое сочувствие и волнение.

– Ах, бедняга, бедняга! Ах, несчастный Габби!

– Сейчас узнает самую худшую беду!

– Надеюсь, что Эрнсклиф отыщет какие-нибудь следы бедной девушки!

Таковы были восклицания в толпе; не успев выбрать себе настоящего вожака для руководства их действиями, они решились теперь подождать возвращения пострадавшего и подчиниться его велениям.

Встреча Габби и его семейства была в высшей степени трогательна. Сестры бросились ему на шею и чуть не задушили его ласками, как бы не давая ему оглядываться и заметить отсутствие особы, еще более любимой.

– Помоги тебе Боже, дитя мое! Он один может помочь там, где все земное рушится, как хрупкий посох!

Так приветствовала старушка своего несчастного внука. Он торопливо озирался по сторонам, держа за руки двух сестер, между тем как третья обнимала его за шею.

– Вас-то я вижу… дайте-ка я вас посчитаю… вот бабушка, Лили, Дженни, Анна… А где же… – Он запнулся и прибавил с усилием: – Где же Грейс? Неужто она и теперь будет от меня прятаться?.. Совсем не время шутки шутить.

Вместо ответа сестры только и могли произнести:

– Ох, братец! Наша бедная Грейс!

Тогда бабушка встала, тихо отстранила от него плачущих сестер, подвела его к скамье, усадила и с тем трогательным спокойствием, которое дает лишь глубокая вера и которое, подобно маслу, пролитому на бурные волны, может смирить наиболее обостренную чувствительность, сказала:

– Дитятко мое, когда твоего дедушку убили на войне и я осталась одна с шестью сиротами на руках, и почти хлеба не было прокормить их, да худая крыша над головой, и то у меня была сила, не своя, конечно, а свыше мне данная сила, сказать: да будет воля Божья! Дитя мое, сегодня ночью в наш мирный дом ворвались разбойники, с оружием и в масках, все обобрали, разграбили, уничтожили и увезли нашу дорогую Грейс. Помолись, чтобы Бог дал тебе силу сказать: да будет Его святая воля!

– Матушка, матушка, не заставляйте меня… не могу… не теперь!.. Я грешный человек, зачерствелой породы. В масках… вооруженные… И Грейс увезли! Подайте мне мою саблю и отцовский ранец… Я хочу отомстить, хотя бы пришлось для этого спуститься в сам ад!

– О, дитя мое, милое дитя, переноси с терпением постигший тебя удар! Как знать, быть может, Господь еще и помилует нас. Молодой Эрнсклиф, дай ему Бог здоровья, пустился в погоню, с ним Дэви из Стенхауса и еще некоторые, кто первыми подоспели. Я взмолилась к ним, чтобы бросили и дом и амбары, пускай горят, лишь бы скорее догнали злодеев и отняли у них Грейс. Не более как три часа прошло с той поры, как ее увезли, и Эрнсклиф со своими людьми бросились за реку. Благослови его Бог, вот настоящий Эрнсклиф, достойный сын своего отца и верный друг!

– Да, истинный друг, награди его Бог, – воскликнул Габби, – ну и мы вслед за ним поедем!

– О дитя мое, перед тем как уйдешь на опасное дело, дай мне услышать иную речь! Скажи: да будет Его святая воля!

– Не просите, матушка… не теперь.

Он бросился к двери, но, обернувшись, увидел бабушку, вся фигура которой выражала безысходное горе. Тогда он поспешно воротился, обнял ее и сказал:

– Да, матушка, я могу сказать: «Да будет воля Его», коли это может вас успокоить.

– Господь с тобой… Господь не покинет тебя, дорогое мое дитя! И дай бог, чтобы, воротившись к нам, ты имел причину возблагодарить Его!

– Прощайте, матушка! Прощайте, милые сестры! – воскликнул Эллиот и выбежал вон из дома.

Глава VIII

– Скорей, – воскликнул вождь лихой, –
Садитесь на коня!
Кто нынче не пойдет за мной,