Парадигма

– Отпустите уже бедняжку и займитесь более полезной работой, следователь Джим.

Виктор выглядел не лучше Илерии. Такой же всклокоченный и с мешками под глазами.

– Но, господин Беркли!..

– Идите, проверьте еще что-нибудь, – махнул он рукой на выход, занимая освободившееся место. – Идите, идите!

– Да, господин Беркли.

Прожигая взглядом дырку в еле прикрытом скудными волосами затылке следователя, Илерия осклабилась.

– Опять играете в защитника? – обратилась она к Виктору, почувствовав свободу от опостылевшего общества воняющего потом следователя Джима. Гротескный персонаж умел потрепать не только нервы, но и лишить физических сил. – У меня уже язык устал объяснять, что я Не При Чем!

– Это так? – огорошил вдруг Виктор. – Мне бы хотелось узнать, на чьей Вы стороне.

Илерия нахмурилась. Он смотрел на нее со свойственным только ему вниманием.

– Доктор Азимов что-то сказал Вам? – спросил он, наливая в стакан воду и протягивая его Илерии. – Он, конечно, славный малый, но тайные заговоры и большое увлечение чтением играет с ним печальную игру. Он – то злодей, то таинственный мудрец. Советую говорить с ним лишь по делу и не толкать руку по самый локоть в глотку тигра.

– Зачем Вы мне это говорите? – Илерия приняла стакан, но тут же отставила его в сторону. – Какие еще тайные заговоры?

– Вчера он поведал мне удивительную историю о Вашем таинственном покровителе, – он рассмеялся. – Но поверьте – это игра его воображения! Совет Шести со скрипом принял Ваше восстановление и вот сейчас сомневается в правильности данного выбора.

Озноб потоком пронесся по ее телу. Невероятно быстро сгущался туман, беспощадно уводя Илерию с пути, топя в болотах пересудов и недоверия.

– Вы потрясающий ученый, но приносите больше проблем, чем пользы, – Виктор смотрел ей в глаза. – Молите Бога, как бы карты не легли против Вас. Госпожа Мария ждет не дождется, чтобы повесить колокольчик. В ее маленькой головке на Ваших ногах давно надеты кандалы и так миленько стучат друг о друга «динь-дон-динь-дон» пока Вы дергаетесь на виселице.

– Я не причастна ко взлому, – твердо повторила Илерия, уже ненавидя эти слова до зуда в деснах. – Мне еще раз это повторить?

Виктор вздохнул и опустил взгляд.

– Признак хорошей работы в том, что она хорошо сделана, – он помедлил и добавил: «Вы можете идти».

– Спасибо – Илерия кивнула в знак почтения и направилась к выходу.

– Желаю Вам прекрасных сновидений!.. Говорят, сны – это жизни чужих душ в нашем теле.

Последние слова Илерия услышала, закрывая дверь. Они еще некоторое время крутились в ее голове, пока щек не коснулся холодный ночной воздух. За ограждением виднелась улица, полная правительственных учреждений. Наверное, именно поэтому, в большинстве случаев, после восьми вечера здесь было тихо. Прекрасная альтернатива шумным торговым проспектам.

Маркус уже ждал Илерию у автомобиля. Лишь завидев ее, склонил голову в приветствии и открыл дверцу. Сегодня он словно превратился в невидимого призрака. Должно быть, сказывался тяжелый день.

«Удивительно», – думала Илерия, смотря на мелькающие за окном машины пейзажи – как резко может повернуться жизнь.

– М-да, – она вздохнула. – Сны – жизни чужих душ в нашем теле.

Она пыталась разгадать смысл этих слов, примеряя к себе. Но Виктор, безусловно, не мог знать о ее расстройстве. Он говорил загадочными словами, как впрочем, и доктор Азимов. Но, в отличие от последнего, хранил вокруг себя некоторую закрытость. Он словно смотрел сквозь нее. Что-то неуловимое было в нем. Ускользающее, можно сказать – скользкое.

Чтобы отвлечься от губительных мыслей, Илерия попыталась сфокусироваться на панорамах за окном. Зес был прекрасен. Вдоль улиц тянулись сплошные высотки, прижатые друг к другу боками. Их кирпичные тела украшали неоновые вывески, гласящие о невероятных скидках и новинках. Люди, живущие какой-то своей отдельной от всего мира жизнью. Кто-то прекрасно вписывался в городской пейзаж, но кто-то все так же выделялся своей особенностью. Именно она и отталкивала Илерию от них. Ей было страшно подумать, что творится в этих крашеных головах, или какие тайны скрываются в глазах, спрятанных за вставными линзами или очками, нахлобученными на нос. Она никогда не любила толпу, многолюдные улицы. Ей претили даже запахи из продуктовых лавок под открытым небом.

Она не считала это снобизмом. Нет, она видела в своих привычках издержки воспитания. Ее мама, Колет Грей, ухоженная женщина, в меру красивая и умная, проводила в веселье много времени. Любви к ней это не ослабляло, но внушило, что люди могут мешать, отвлекая от важного. Как то делали многочисленные друзья мамы. Вечеринки – неприятные для Илерии воспоминания. Она не могла обвинять ее в странных увлечениях, ведь уже тогда понимала насколько сильно влияние человеческого горя. Для Колет Грей трагедией стала потеря мужа.

Мама часто рассказывала о нем, показывала фотографии. Отец Илерии был безумно красив: широкая улыбка, аристократическая форма лица; карие глаза, доставшиеся Илерии. Наверное, именно улыбающееся лицо отца с фотокарточек внушило, что хороший человек улыбается как он.

Поездка уводила Илерию в пространные воспоминания. Она думала обо всем, что когда-то знала. Мысли о родителях смягчили выражение ее лица.

Одиночество после ухода мамы из жизни завладело Илерией полностью. Никто не мог сравниться с великолепной Колет Грей. С ее безукоризненным внешним видом, с ее стремлением почувствовать вкус уходящего времени. Она улавливала хорошее даже в негодяях. Илерии досталось от нее малая часть. Например, привычка заплетать волосы в пучок, и, конечно же, тонкие губы. Их, в отличие от мамы, она никогда не красила красным.

Оказавшись у дома, Илерия не спешила выходить из машины. Она мысленно взывала к матери, прося о помощи. Запутавшись в себе, людях, судьбе – пыталась выбраться и понять, кому же можно верить.

Маркус ждал. Илерия знала, что он смотрит на нее, но не обращала внимания. Ее взгляд был устремлен на темные окна собственного дома. Она столько раз возвращалась сюда, но все равно после освобождения не переставала видеть в нем далекое потерянное спокойствие. Словно там поселился страх, ранее скрывающийся, но сейчас он уже выступал из комнат, в которые Илерия так редко входила.

И вот, Маркус уехал, а она осталась одна, стоящая посреди двора. Шелестела листва на низких деревьях. Приятный звук вторил настроению.

Доктор Азимов посоветовал не приходить в лабораторию несколько дней. Илерия любила работать, но приняла совет как должное. Она устала. И первым признаком были мысли о маме.

– Ах, Колет! – Илерия запрокинула голову, смотря на ночное небо. Купол сегодня был прозрачным, и звезды сияли как никогда ярко.

Желание спать усиливалось с прямой прогрессией, потому Илерия поспешила войти в дом.

Свет не скрывал бездушную зелень стен. И, поразмыслив, стоя посреди квадратного коридора, Илерия занесла с крыльца большую вазу с пальмой. Она прекрасно вписалась между столиком и пуфом. Включив на кухне чайник, скинула пальто, опустила взгляд: на уставших от туфель ногах вздулись вены. Наведенный имбирный чай пился с удовольствием, освежая пряным вкусом. Даже тонкая фарфоровая кружка удобно лежала в руке. Приятная нега в домашней обстановке сравнима с жарким костром на осеннем ночлеге под открытым небом. Как бы это не звучало, вокруг Илерии разворачивалась осень: и природная, и душевная. Но в мороз страшнее ветер. Чем больше скрывалось правды, тем глубже вырывалась яма. Судьба шептала: «остановись». Болтаясь «колокольчиком», не вини звонаря.

Но уснуть не помог ни чай, ни горячий душ. Илерия ворочалась с боку на бок, раздражалась то скомканным или холодным простыням, то слишком теплому одеялу. Прорычав проклятия, она вскочила на ноги и уставилась на подушку, думая о своей никчемности. Впервые она так сильно боялась потерять логику в своих действиях. Виноваты ли в этом наркотики, о которых говорил Валентин, или душевная травма? К общей картине прибавлялись догадки о психологических экспериментах. Не раз в стенах их научной базы ломали людей: сильных и слабых.

Илерия закрыла лицо руками.

Ее слух перестал воспринимать тишину как таковую. Шумела та же вода в трубах. Звук был почти неуловим, но в нем присутствовал голос. Опять текли слова по комнате, неясные человеческому слуху.

Через разведенные пальцы полосатое пространство комнаты виделось Илерии не таким пустым и серым. Черная дыра открытой двери гардеробной выпирала наружу пузырем. Если присмотреться к ней, то она дышала в такт Илерии, грозя вывалиться за границы порога. Таких мест боятся дети. Что они видят во тьме, известно лишь им. Что-то видела и она. Из дыры исходила невероятная притягивающая сила. Первородный страх внутри клокотал. Но Илерия вопреки разуму продолжала вглядываться в нее. Отвернуться не представлялось возможным. Подойти ближе, сунуть руку внутрь и закрыть дверь – еще более немыслимым.

Блик на чем-то круглом и железном луной выглядывал наружу, уставившись на Илерию Циклопом. А мелкие силуэты склеивались пазлами в один, становясь единым целым – его телом. Оно пульсировала, будто готовясь к прыжку.

А трубы шептали. Голос их усиливался ровно настолько, чтобы его не могли понять. Перед Илерией разворачивался театр ужаса. Невыносимые звуки бередили потаенные страхи.

Не слышать! Она закрыла уши руками и запела под нос:

Волки вышли на охоту.

Сегодня они кого-то съедят.

Сегодня на ужин у них соседи,

А завтра, может, буду я…

Строчки звучали громче и громче, перебивая все звуки в доме: гул ветра за окном; шум канализации; набат сердца, готового разорваться на части. Но ничто не умоляло черного провала в стене: свет ни из окна, ни от ночника

Илерия делала шаги назад. Повернуться спиной она не решалась. Она опустила руки, настолько медленно, насколько позволяла осторожность.

Страх не бессмысленен. Во тьме может оказаться пусть и не мистический монстр, но реальный, облаченный в человеческое тело. И за долгое время в голову Илерии пришла безумная на первый взгляд мысль: Эрик жив и он вернулся.