Отражение жизни в ТЕБЕ

Отражение жизни в ТЕБЕ
Василиса Фонарева

Сборник рассказов о любви. Где-то горькой, где-то первой, где-то сладкой, где-то долгой, или короткой. Но всегда настоящей. Что такое любовь? Кто действительно знает ответ на этот вопрос? Герои этих историй нашли ответ, и каждый нашел свой собственный.

Василиса Фонарева

Отражение жизни в ТЕБЕ

От автора

Дорогие читатели, эта книга – сборник рассказов о любви, если говорить уж совсем просто. На самом деле, она о каждом из нас, о людях, о человеках. О желаниях, смыслах, мечтах, потерях и приобретениях. О чем-то важном, что рождается внутри каждого, кто проходит через какую-то историю в своей жизни. Эта книга о пути, какими мы были вначале чего-то, и какими стали в конце, о чем задумались, что поняли, что вынесли важного. Все эти истории, которыми я с вами делюсь, короткая она или длинная, они о каждом из нас. И о людях, которые нас окружают. В общем-то, мы бы никогда ничего о себе так и не поняли, если бы не люди вокруг.

Поэтому эта книга так и называется, «Отражение жизни в ТЕБЕ». Потому, что она о вас, дорогие читатели, и обо мне тоже. И мне искренне хочется, чтобы вы читали ее не как что-то отвлеченное, про кого-то другого, а как что-то, что может рассказать о вас. Как отражение, что вы видите каждый день в зеркале. Это отражение не есть вы, но вы видите себя в нем.

Все люди – это наше отражение, все истории и ситуации – это наше отражение. Потому, что это МЫ видим в них что-то, и именно для НАС, для тех, кто смотрит на картину, она раскрывается именно так, а не иначе. И мне бы хотелось, чтобы после прочтения вы хотя бы немного задумались, о чем же на самом деле была эта книга для вас. Что вы чувствовали, о чем думали, и почему для вас это важно.

Вспомни или забудь

Ты помнишь, какие мы были? В расхристанных куртках, с растрепавшимися волосами, спешили на встречу с ветром, и не думали ни о чем, кроме друг друга. Ты помнишь, мы несмело брались за руки, прятались, все время прятались от чужих глаз. В школе на улице, дома, как будто не хотели, чтобы кто-то еще влез в наш мир. Ведь он был только наш.

Ты помнишь? Как бегали по весенним лужам, как мочили ноги, как нам было плевать на мокрые носки и хлюпающие кроссовки. Мы сидели на лавочке, продрогшие от дождя и снега, на мокрой лавочке, касались друг друга пальцами, и казалось, что сейчас самое жаркое лето.

Ты помнишь, как смотрела на меня, ожидая одну фразу, которую я никак не мог произнести. Я кусал губы, задыхался, не смел отвести взгляд, и еще больше тонул, отчаянно пытаясь выговорить хоть слово. Я тогда считал про себя, и надеялся, что после «трех», я все-таки скажу это. Потом после десяти, потом после ста… Я знал, что ты уже все знаешь. И твоих слов мне тоже было не нужно, чтобы понять, что ты чувствуешь. Мы все знали, но почему так трудно было это сказать?

Ты помнишь, как по вечерам мы шептали и шептали друг другу эти слова? По очереди, с длинными паузами, слушая дыхание друг друга. Мы все-таки сказали, но каждый раз снова и снова эти слова забирали весь воздух из легких, и сердце билось чаще.

Ты помнишь, как мы ругались? Как я смотрел в твою уходящую спину, как разбил костяшки в кровь, как ревел, сползая на землю. Я не знал, что умею так плакать. И мы сидели потом за одной партой, не посмотрев за целый день друг на друга ни разу, и ни разу не коснувшись. И это была пытка для нас.

Ты помнишь, как мы мирились? Со слезами на глазах, осторожно трогая кончиками пальцев ладони, как бы спрашивая разрешения. Как мы долго обнимались, как я прижимал тебя к себе все крепче, и мне казалось, что нет ничего прекраснее в мире, чем этот момент.

А помнишь, как твои родители уехали на дачу, и мы стались совсем одни? До выпускного оставался месяц, до новой жизни оставался месяц, а мы не могли напиться друг другом. Помнишь, как смотрела на меня, приглашая остаться на ночь, нервно теребя кончики своих волос, и как улыбнулась, когда я ответил, что останусь. Облегченно, но нервно. Ты хотела этого и боялась.

Помнишь, как лежали нагие под одеялом, боялись включить свет, и боялись вылезти из-под одеяла? Ты прижималась ко мне, горячая и такая маленькая. Ты вся помещалась у меня в руках, и мне не хотелось тебя отпускать. Ты плакала и улыбалась.

Помнишь, как твои родители прочитали у тебя в дневнике что было, и как твоя мать отвесила мне пощечину, а отец запретил приближаться к вашему дому. Как ты сбегала украдкой, говоря, что идешь к подруге, а подруга хихикала в трубку, но молчала про нас?

Помнишь, как мы поступили в вузы, как стали совсем взрослыми, как ты переехала ко мне в мою маленькую однушку, и жарила утром оладьи на маленькой кухне. Мы погрузились в учебу, в экзамены, в новых друзей, в новую жизнь. Помнишь, как засыпали уставшие, и просыпались рано, почти машинально говоря друг другу слова о любви, и целуя губы мимолетно, словно какой-то ритуал.

Помнишь, как ты сказала мне, что я изменился? Что я стал другим, не сбой, не похожим, не настоящим. Ты тоже другой стала, и я разозлился. Помнишь, как мы ругались чаще, чем обнимались. Спокойно, почти не повышая голоса и не разбивая тарелок, но мы ругались. Ты хлопала дверью, я оставался, и не желая ни о чем думать, шел в ближайший магазин за бутылкой сидра, которую выпивал залпом.

Помнишь, как я тихо сказал, что может быть нам пора расстаться, а ты так же тихо ответила, что может быть пора. Собрала вещи и ушла навсегда. Тихо, спокойно, но уверенно и бесповоротно.

Помнишь, как однажды столкнулись на улице, посмотрели друг на друга, кивнули, и пошли дальше каждый по своим делам. У меня тогда заходилось сердце, щемило, бушевало. Интересно, а у тебя тоже?

Я много думал, может быть, я что-то сделал не так. Может быть, можно было что-то сделать иначе, по-другому, и сейчас мы были бы вместе. Я часто думал, что если не отпустил бы тебя тогда, то сейчас ты была бы здесь. Я не вспоминал о времени, проведенном в квартире или о времени, когда мы ссорились. Я вспоминал о том, какие мы были расхристанные той весной и как сидели на лавочке, держась за руки. Я вспоминал о том, как говорили шепотом, о том, как прятались и о том, как лежали тогда под одеялом, ощущая счастье, которое не описать словами.

И вот, уже прошло десять лет. Я люблю свою жену, и маленького человека, который бегает вокруг, много болтает и зовет меня папой. Я люблю их нежно и безмерно, но почему ты продолжаешь мне сниться? Такая, как тогда, с розовыми щеками, влюбленным взглядом, дрожащая не от холода. Интересно, а ты все это помнишь? Интересно… А я тебе снюсь?

Рай для демона

Методичный, монотонный, размеренный звук, слившийся со всеми прочими звуками в одну общую вязкую кашу. Клик, клик, клик… Мышка щелкает, будто сама по себе, никем не гонимая, никем не признаваемая. Эти щелки, как удары метронома, отсчитывают ритм времени, забивают невидимые гвозди в плотную сетку настоящего.

Что такое, это настоящее? Экран монитора, мелькающие картинки, буквы, слова, проскальзывающие мимо, не успевшие донести свое послание до сгорающего мозга. Сгорающего до тла и безвозвратно. Трясина мыслей перемалывает в жижу воспоминания случайные и не случившиеся, и выдает их в хаотичном порядке образами, от которых хотелось бы избавиться, но не выйдет.

Клик. Где он? Кто он такой, и есть ли хоть что-то, что осталось от него настоящего? Клик. Что это за звуки рядом с ним, и действительно ли они рядом? За стеной слышатся голоса, исходящие из динамиков, музыка, едва уловимая, диалоги актеров с экрана. Они правда разговаривают? Они правда существуют? Или это все лишь шутки воображения, что горит в пламени ярко и безнадежно. Клик. Найти бы себя настоящего, найти бы настоящий момент. Только вот ни поздно ли искать теперь, после всего, что было, после всего, что есть? Клик. Безысходность.

Когда он успел стать таким? Пустым, беспомощным, беззащитным, слабым. Он держится здесь и сейчас только за одну лишь соломинку, но даже название ей дать не в силах. Так за что же он держится? Когда все началось и начиналось ли вообще? Может быть, он всю свою жизнь шел к этому моменту шаг за шагом, и теперь просто наблюдает издалека, как безжизненное тело сидит, сгорбившись у экрана.

За окном шумят машины и чирикают птицы, продолжая свою жизнь день за днем. На коленях разлегся пушистый кот. Мягкий, мурчащий, он трется мокрым носом о ладонь в надежде на то, что ладонь поднимется и погладит. В комнате приглушенный свет от лампы-ночника, скрадывающий четкие линии фигур. Легко потеряться в этом мире, но трудно найтись. Особенно, если не знаешь где твое место. Особенно, если знал, где твое место, но уже многократно сумел запутаться.

Губы высохли, глаза устали, руки дрожат, но пальцы продолжают двигать колесико, чтобы сменялись картинки на экране. Если выбирать между мельканием внутренних ощущений и внешних пикселей, пусть лучше будет второе, так проще стараться не думать.

Где начало того, что происходит теперь? Был ли это какой-то определенный момент, или все дни, что он провел, живя в этом мире, сложились кирпичик к кирпичику? Он помнит себя разным, даже совсем маленьким.

Далекие времена детства для кого-то кажутся непроглядной тьмой, но только не для него. Он помнит ненавистную жижу, именуемую манной кашей, холодный вишневый компот, игрушки, спрятанные ото всех в домашнем шкафу. Это только его игрушки, почему он должен с кем-то делиться? Нет, только он будет их касаться, только он будет разглядывать их, рассаживать по своим местам, разговаривать с ними, а потом снова прятать.

Эти дети рядом, они слишком шумные. Носятся по ковру, разламывая замки, собранные из конструктора. Носятся и плачут. Почему они такие? Шумно, непростительно шумно. Хорошо, что скоро всех загонят в кровати, и можно будет спокойно помечтать в тишине. Можно будет побывать в других мирах, не вылезая из-под одеяла, перенестись в собственные законы и правила. Туда, где все только так, как он хочет. Туда, где все двигаются по заранее подготовленному сценарию, и не смеют шевельнуться без приказа.

Он сидит в углу, отвернувшись, придумывая свою игру. И только он будет в нее играть, другие не поймут, исковеркают, изломают до неузнаваемости, и оставят его в замешательстве, спустя пятнадцать минут. Убегут смеясь, забыв про него и про выстроенный мир. Не приближайтесь, не врывайтесь со своей беспечностью и легкомысленностью. Здесь, в этом углу все серьезно и реально, у вас все не так, и никогда так не будет.

Клик, клик, клик… И только пустота, которая засасывает все глубже и все дальше. Есть ли в этом мире хотя бы один человек, который сможет его понять? Была она, только она одна, но теперь вообще никого. Он ушел сам, не сказав ни слова, закрылся, закупорился, исчез, как только представилась возможность, а она не стала искать и выдергивать снова. Наверное, устала. Не в чем ее винить и себя винить не в чем. Но почему тогда мерзкие неприятные чувства продолжают разъедать изнутри? Как от них избавиться? Можно ли не чувствовать ничего?

Эта девушка засела где-то слишком глубоко, и теперь не хочет выползать оттуда ни под каким предлогом. Все начиналось с обыкновенного соседства по парте, и самого простого слова, какое только можно придумать.

Привет.

Они начали говорить это друг другу из-за правил приличного тона. Первый курс, океаны незнакомых лиц вокруг, и ты еще не знаешь, кто будет твоим другом, а кто до конца обучения так и будет проходить мимо с безучастным взглядом. Люди так устроены, стремятся найти своих и чужих, сбиться в стаи, найти единомышленников. Но он не стремился ни к кому, и не желал находить товарищей, с которыми можно бы было в перерывах обсуждать преподавателей, а после пар гулять до ночи. Ему было хорошо одному и спокойно.

После нескольких недель с начала первого семестра, все уже с кем-то подружились и желали усесться рядом. Все, кроме него, и еще одной удивительной особы. Она была совершенно на него не похожа. Она звонко смеялась и лавировала между одногруппниками, словно корабль между причалами. Могла поддержать любую беседу, и была одинаково дружна абсолютно со всеми, а значит, конкретно ни с кем. Когда же все рассаживались так, чтобы оказаться рядом с теми, с кем хотелось бы, она не отдавала предпочтение никому, садилась просто туда, где было свободно. И по забавному стечению обстоятельств, чаще всего это место оказывалось рядом с ним.

Но несмотря на то, что так бывало довольно часто, все их общение ограничивалось только одним словом, сказанным по очереди друг другу. Он не хотел вдаваться в глупые рассуждения о погоде или того хуже, опускаться до уровня сплетен и баек, а потому, просто молчал. А ее это, видимо, устраивало, и никаких разговоров она не начинала.

Славное было время, спокойное. Может быть, стоило перекроить один день, всего один день, чтобы все это не закончилось теперь так ужасно и пусто. Решился бы он изменить этот день, чтобы исчезло все, что было между ними? Тогда он смог бы остаться таким же свободным, как и был всегда. Одиноким, гордым, не нуждающимся в словах и утешении, не нуждающимся во внимании. Как так получилось, что он стал в этом нуждаться так сильно, и теперь не может вынести когда-то спасительное одиночество?

И почему раньше время с собой воспринималось как благословение, а теперь это похоже на дьявольское наказание, пытку. Мучительную и тянущуюся бесконечно долго. Мысли, мысли, мысли. Может ли он хотя бы на секунду перестать думать? Хотя бы на секунду не думать ни о чем, раствориться в тишине, не видеть этих всплывающих картинок перед глазами. Хаотичных, мелькающих, поглощающих в свое настроение и перекраивающих его состояние.

А картинки перед глазами пляшут, тонут, опутывают и связывают. Звуки за стенкой раздражают, неужели так трудно сделать телевизор хотя бы немного тише? Пиксели на светящемся экране мелькают, но ускользают от понимания. Соленая капля падает с подбородка, проникая в складки старого темно-синего свитера, исчезая в них. Костяшки кулака нервно постукивают по коленке, выдавая рваный ритм шаманских танцев у костра. Губы плотно сжаты в тонкую линию, едва заметную на лице, погруженном в полумрак.

Единственная фраза, изредка срывающаяся шепотом, провоцирует новые капли, падающие в недры складок:

– Я так больше не могу.

Но, видимо, все еще может. И жить может и дышать, и есть, и очень много спать тоже может. Каждый день кажется последней песчинкой на переполненных весах, но дни все тянутся и тянутся, вот уже почти полгода.

Полгода с момента получения диплома, полгода с момента последней встречи с ней, полгода затворничества в этой квартире, словно в берлоге. Полгода отвратительной погоды на душе. Без сил, без надежд, без обещаний, без веры, что когда-нибудь станет легче.

Можно ли так протянуть отведенное ему время, пытаясь не сойти с ума? И если вернуться в тот день и поступить по-другому, то стало бы сейчас легче? Был бы он другим теперь, если бы все было иначе тогда? Он не знает. Но даже думая о том, что возможно было бы легче, он отчаянно держится за каждую крошку воспоминаний, не желая упустить ни единой секунды, что когда-то были раем.

Воспоминания, что спряталось за этим словом? Чувства, ощущения, мысли, движения, слова, отпечатавшиеся в голове мазками произошедшего. Как будто этого всего никогда и не было, но было. Боль и радость, смех и слезы. Воспоминания крепко держат своими нитями и влияют на решения в моменте сейчас. Что-то хотелось бы изменить, а что-то хочется продлить вечно. Но вне зависимости от желаний, все эти мазки так и останутся в голове навсегда.